"Левую или правую? С родинкой или без?" - выбирала Тамара из двух запеленутых младенцев, похожих как две капли воды и причмокивающих у нее на груди. Выбирала, обрекая их на разные судьбы.
ТАК бывает только в хорошем кино или в очень плохой русской действительности. В бедном городе Ульяновске, на родине вождя, разыгрался сюжет, достойный Шекспира: сестер-близнецов родная мать разлучила на долгие годы.
Мать назвала ее Юлечкой и поцеловала на прощание
В СЕРЕДИНЕ весны, 7 апреля махрового уже года, двадцатишестилетняя Тамара с девичьей фамилией Храмова, так никогда и не сменившейся на мужнюю, прихрамывая, шла рожать. Предприятие это было рискованное: во-первых, отец ребенка оставил Тамару как раз на девятом месяце беременности, а во-вторых, сама она была инвалидом детства с диагнозом ДЦП, то есть была вечной девочкой, хотя и беременной. И вот этот слабый цветок в муках, не понятных ее детскому разуму, родил здоровое дитя. А спустя двадцать минут, когда Тамара и акушеры уже с облегчением выдохнули и белые халаты пошли к дверям, внутри нее что-то опять зашевелилось.
- Подожди, подожди, еще одна идет! - изумлялись врачи, которые ни на одном УЗИ не разглядели двойню.
- Больше не надо, не надо! - кричала Тамара.
И все же, не внимая просьбам, родилась еще одна девочка - на двадцать минут младше сестры. Близняшки различались только родинками на щеках, которыми природа отметила родившуюся первой дочку. Ее-то девочка-мать и выбрала, когда, сдавшись под давлением обстоятельств и многочисленных спивающихся родственников, прямо в роддоме написала отказное заявление на вторую дочь. Она поцеловала ее на прощание и прожила всю жизнь в слезах. Дочку с родинками, которую Тамара Храмова унесла с собой домой, назвали Ириной.
Младшую определили в дом ребенка, и там она прожила больше года, пока однажды на пороге не появились мужчина и женщина. К ним она затопала маленькими ножками со словами "Мама, мама!", и семейная пара, мечтавшая о дочке, уже не раздумывала о том, кого им взять.
Одна сестра сломала ногу, а у другой ломило все тело
ГРИНЕВИЧИ, удочерившие девочку и давшие ей имя Таня, быстро перебрались в Новый город, дальний район Ульяновска, отсеченный большим разливом Волги. Так в разных концах города стали расти две одинаковые девочки, но совсем с разными судьбами. И, как это ни странно, повезло больше... приемной дочери, а не оставшейся с родной мамой девочке с родинками на щеках.
Ира Храмова мечтала называть хоть кого-нибудь папой, а сама становилась все старше своей девочки-матери, все время плачущей над альбомом с фотографиями маленькой дочки. Таню Гриневич каждый вечер обнимали и папа, и мама, а на ночь ей читали сказки. Ира мечтала о белых туфельках, увиденных у девочек в школе, которые мама не могла ей купить на свою маленькую пенсию по инвалидности, а Таню возили на каникулы в Сочи. Иру мама кормила сваренными на неделю пустыми щами из капусты, а Тане по первой просьбе пекли дома торт - хоть каждый день. Папа Тани был инженером, мама - педагогом, а мама Иры Храмовой - болеющим душой и телом инвалидом, и все чаще она прикладывалась к рюмке. Так сестры вырастали, оставаясь похожими друг на друга внешне и меняясь внутри, но обе чувствовали, что им чего-то не хватает в жизни. Вернее, кого-то. И это ощущение потерянной половинки было почти физическим.
Как выяснилось уже впоследствии, когда Таня сломала ногу, у Иры ломило все тело. Когда одна красила волосы в черный цвет, другая шла в парикмахерскую с той же целью. Они даже влюблялись в похожих мальчиков и одновременно болели ветрянкой. Их взаимное притяжение было таким сильным, что они не могли не встретиться.
Первой о существовании родной сестры узнала Ира Храмова. Мама рассказала ей, почему льет слезы над детскими фотографиями, - она представляла, как растет без нее вторая дочка. Мать пыталась ее разыскать, ходила по детским домам, но безуспешно. Ира обрадовалась - она поняла, чего ей так не хватало в ее одинокой жизни.
Помог случай: уже выросших девочек начали путать в городе. Так Ира поняла, что ее копия живет в Новом городе, и стала курсировать по его улицам, надеясь на встречу. Но однажды, когда с момента разлуки прошло уже 16 лет, потерянная половинка сама постучала в дверь к Храмовым.
"Я люблю ее больше всех на свете"
ДЕВУШКИ застыли на пороге. Старшая - от радости, младшая - от удивления. Она не знала, что была приемной дочерью, и пришла поглядеть на незнакомку, похожую на нее до мурашек. Таня засмеялась сходству, а Ира заплакала: "Я твоя родная сестра. А это твоя мама".
Так море слез затопило всю убогую квартиру Храмовых, в которой обнимались наконец встретившиеся дочери и мать. Тамара просила у Тани прощения и все не могла насмотреться на потерянную дочь.
- Я представляла, что на ее месте могла быть я, - рассказывает мне Ира Храмова. - Что это я жила в доме ребенка, и мне не к кому было приласкаться, и никто не звал меня доченькой. Поэтому я ни на секунду не позавидовала Таниному благополучию, а она - тому, что я росла с родной мамой.
От Храмовых сестры поехали к Гриневичам, поменявшись одеждой. Ира Храмова зашла в квартиру сестры, взяла незнакомого кота на руки, плюхнулась в чужое кресло и задала вопрос, упоительный своим звучанием: "Пап, мне никто не звонил?" - так, как это обычно делала Таня Гриневич. "Нет, доча, не звонил, ты что так поздно?" Сестры и не представляли, какой шок пережили Танины мама и папа, когда в комнату вошла еще одна их дочь...
Когда все сели за стол, одинаковые девочки одинаково и одновременно потянулись за солью, столкнувшись локтями... Так Ира обрела наконец пусть не родного, но папу, Таня - родную маму, и две разлученные половинки, никогда не видевшие друг друга, стали самыми родными душами.
Девочки, которых внешне не всегда различат даже близкие люди, выросли совсем разными по характеру. Мало видевшая в детстве ласки Ира ластится к приемным родителям, а избалованная Таня - нет. Ира, которая всегда могла рассчитывать только на себя, сдержанна и строга, а воспитывавшаяся в интеллигентной и обеспеченной семье Таня выросла рубахой-парнем.
Но, несмотря на то что жизнь так надолго их разлучила, для сестер нет никого роднее их самих. "Я люблю ее больше всех на свете. Если Таня умрет, то и я умру", - говорит мне Ира. И Таня целует ее в родинку на щеке. Должно быть, они помнят, как лежали бок о бок в одной утробе...