"Я горда за свою дочь. Всесторонне талантлива моя девочка. Если пересмотреть все мои записи с самого ее рождения, я волновалась: кем она будет? Слава Создателю - полноценный человек! Красива, великолепно сложена, отличный музыкант и талантливый композитор, спортсменка, рыбак, хорошая жена и дочь, прекрасная хозяйка, добрая, но..." - писала в своем дневнике мать известного композитора, пианистки и певицы Людмилы ЛЯДОВОЙ.
Мордой об стол
- ЛЮДМИЛА Алексеевна, что стояло за этим маминым "но"?
- А то, что со мной трудно жить, я - непредсказуема.
- Не из-за этой ли непредсказуемости вас в расцвете творческой карьеры выгнали из комсомола?
- Все было гораздо прозаичнее. В 1957 году я вступила в жилищный кооператив от Союза композиторов, квартира по тем временам стоила громадных денег - 150 тысяч рублей! Поэтому мне пришлось очень много работать, и я совсем перестала ходить на собрания. А ведь была членом горкома комсомола! Меня пригласили на комсомольскую конференцию, вызвали на сцену и спрашивают: "Почему товарищ Лядова игнорирует все совещания горкома?" Я начала заикаться, оправдываться, что-то лепетать: "Вы знаете, мне было некогда, я все время работаю - мне надо квартиру строить". Но этим только подлила масла в огонь. Потом я узнала, что решение пропесочить меня по полной программе было принято на самом верху: мол, ты такая популярная, так получай "мордой об стол"!
- Однако впоследствии вам присвоили премию Ленинского комсомола...
- В этом и заключается парадокс нашей жизни. Однажды меня исключили и из консерватории. Как вы думаете, за что? Нет, не за прогулы и не за неуспеваемость по профильным предметам. Я просто сдала экзамен по марксизму-ленинизму на "два". Но это, может быть, и сошло бы мне с рук, если бы не мой поступок. Я подошла к доске, на которой красовалась моя фамилия, а напротив нее - "двойка", сняла туфель и каблуком стерла оценку. В результате мне пришлось распрощаться с консерваторией. Правда, ненадолго. На мое счастье, из Москвы к нам в Свердловск приехал начальник учебных заведений при Министерстве культуры Александр Иванович Живцов и попросил показать ему нечто талантливое и яркое. Все единодушно решили - Лядову. Я играла перед серьезной комиссией труднейшие "Симфонические этюды" Шумана. В результате меня восстановили.
Я всегда была оптимисткой. Да и мама приучала меня быть бодрой, мажорной. Она все время говорила, что в жизни может быть много трудностей, но на то они и существуют, чтобы их преодолевать.
"Ох уж эта девчонка..."
- В ДЕТСТВЕ вам тоже приходилось сталкиваться с трудностями?
- И еще с какими! До сих пор помню, как я поступала на детское отделение консерватории. Тогда мне было десять лет. Перед самыми экзаменами я приболела, у меня поднялась температура, но так как конкурс был только один день, мы с мамой все же решили пойти. До сих пор помню, какой ужас я тогда пережила.
- Неужели не приняли?
- "Они надо мной просто издевались..." - именно эти слова я сказала маме, когда вышла из кабинета. Меня, конечно же, приняли, но, задавая элементарные вопросы по детскому отделению и получая исчерпывающие ответы, экзаменаторы не в меру увлеклись и перешли к вопросам, которые, как правило, задают студентам первого курса консерватории!
- С этого момента, наверное, и начался ваш путь в музыку?
- Мой путь в музыку начался с рождения. Я родилась в Свердловске 29 марта 1925 года в семье профессиональных музыкантов. Отец - скрипач и певец (тенор), мать - певица (меццо-сопрано) и хормейстер. Иной - немузыкальной - судьбы у меня просто не могло быть. Ведь я выросла в звуках, нотах, скрипичных, басовых ключах, бемолях и диезах. В 4 года меня ставили на рояль, и я пела колыбельную Моцарта: "Спи, моя ладость, усни..." Меня начали учить музыке с самого раннего детства. Где-то в 6-8 лет я уже сочинила первые опусы - песенки на стихи Агнии Барто.
- А обычные детские забавы?
- И на это времени хватало. Часто, позабыв о гаммах и канонах, я заигрывалась во дворе с ребятами.
- И тогда...
- Открывалась форточка, и слышался строгий мамин голос на весь двор: "Мила! Домой!" Но это не мешало мне совершать невероятные поступки. Я обожала танцевать и часто бегала в детский парк им. Павлика Морозова, в котором были качели - такие железные лодки на двоих. Как-то покатались с одной девочкой и сошли. Потом мне снова захотелось. Билетерша меня остановила, сказав, чтобы я стала в очередь. Но меня же не удержишь. В это время железная лодка раскачалась и с силой ударила меня прямо по затылку. Я упала, вся голова в крови...
Мне сделали перевязку, врач сказал - не вставать. Так что вы думаете - дня через четыре я уже на заборе висела с перебинтованной головой! Вот такая я была - упрямая и бесшабашная! "Ох уж эта девчонка!" - часто вздыхала мама. А однажды катались с горы на санках. Делали такие паровозики: семь-восемь саней сцеплялись вместе (первый ложится на санки, ногами цепляет вторые и так далее, и все вместе мчались с горы). Я, как всегда, конечно, первая. А тогда на земле уже начали появляться первые проталинки. И вот мои санки налетают на островок земли. Все валятся, а я лицом проезжаю по снегу. Прихожу домой - у меня левая половина лица ободрана, опухла, глаза не видно. Бедная моя мама! Досталось же ей со мной!
Помню, как первый раз она повезла меня в Крым, где я впервые увидела море. Пока она с кем-то говорила, я, несмотря на запрет, пошла в воду. А когда стала выходить обратно, то меня волной ударило о камни. Я выскочила, и тут меня вторая волна накрыла... Чего только не передумала в тот момент, и боль была невыносимая! Но надо же держаться. Я ведь никогда виду не показывала, что мне больно. Может быть, поэтому жизнь все время мне шишки наставляла...
"Ты уралка, ты выдержишь..."
- В НОЯБРЕ 1943 года в числе двенадцати лучших студентов Свердловской консерватории меня послали в Москву на смотр молодых дарований. К тому времени мною уже были написаны детские миниатюры, несколько хоров, фортепианных пьес, песен о войне и соната для фортепиано, поэтому прибыла туда не просто как талантливая студентка, но и как начинающий композитор. Мое творчество получило высокую оценку.
Вернувшись домой, мы с Ниной Пантелеевой организовали дуэт и в 1946 году решили принять участие в конкурсе артистов эстрады. Конкурс проходил в ЦДРИ, зал был переполнен. За столом жюри сидели прославленные мастера эстрады: Леонид Утесов, Ирма Яунзем, Игорь Ильинский, Клавдия Шульженко, Ружена Сикора, Владимир Хенкин. Мы с Ниной ужасно волновались. Я даже забыла переобуться в новые туфли, которые купила перед этим на Тишинском рынке, так и вышла в каких-то деревянных босоножках. Мы спели негритянскую песню, которую я сама обработала: "Небо, небо, почему ж мы не хотим в рай?" Наше исполнение всем очень понравилось, а Утесов сказал: "Когда вышел этот дуэт, как будто окно распахнулось в вишневый сад". После таких слов исход конкурса был предрешен - мы стали лауреатами.
- О вашем дуэте с Ниной Пантелеевой до сих пор ходят легенды. Почему он распался?
- Это случилось в 1952 году. Нина Пантелеева стала невероятно зазнаваться, это при том, что дуэт организовала я, обработки тоже делала я. Но когда у кого-то нос кверху задирается, все забывается. Увы, мы сами часто рушим фундамент, на котором стоим. Возможно, на наши отношения повлиял и тот факт, что 16 февраля 1951 года меня приняли в члены Союза композиторов. После того как наш дуэт развалился, я стала выступать одна за роялем: и со своими песнями, и с чужими. Мое счастье, что я не только пою, но и играю, и сочиняю - никому кланяться не надо.
- Неужели так-таки никогда никому не кланялись?
- Я всегда была гордой, независимой женщиной. Однажды ко мне подошел один очень известный композитор и сказал: "Будешь посговорчивее, я решу все твои проблемы". Но "посговорчивее" я не стала, и вскоре про меня поползли грязные слухи, что я пью, не просыхая, что у меня каждый день новый мужик... К тому же я отвергла ухаживания самого Тихона Хренникова. И он словно в отместку на съезде композиторов "приложил" меня от души, раскритиковав "пошлую песню Людмилы Лядовой" (имелась в виду "Чудо-песенка"). Лишь сокурсник по Свердловской консерватории Слава Ростропович меня поддержал: "Ничего, Милка, ты уралка, ты выдержишь..." И я выдержала! И никогда не торговала ни своим телом, ни своей душой. Пробивалась только трудом, а если и были любовные отношения, то они были искренними и отнюдь не с сильными мира сего.
"Любовь мне помогала жить"