Автор этого рассказа Юрий КРАЕВ. Бывший солдат, бывший учитель, бывший рыбак и охотник, бывший художник. Бывший, потому что 20 лет назад из-за военных ран окончательно лишился зрения, почти оглох. Но жизнелюб Краев по-прежнему творец, и творец вдохновенный. Расцвел еще один его дар - дар рассказчика. В родном селе Лебяжьем Кировской области он один из немногих оставшихся ветеранов войны. Совсем скоро Юрию Игнатьевичу исполнится 80 лет.
РАЗГОВОРИЛСЯ я раз с соседом Николаем. Вроде через дорогу живем, а почти незнакомы. Рассказывал ему о том о сем, что, мол, в лесу за Старицей каких только зверей нет: лоси, кабаны, волки и лисы, белки и барсуки. А птиц-то! Вальдшнепы, филины, совы, тетерева, глухари. При слове "глухари" собеседник вдруг оживился, спросил:
- А вы знаете, где живут глухари?
- Знаю и на токах бывал, - ответил я.
- Вот это здорово! Так что ж, завтра воскресенье, поедем на тока?
Договорились выехать сегодня же в семь вечера.
Когда я пришел на условное место, он уже сидел в лодке в полном боевом снаряжении: с двуствольным ружьем, в болотных сапогах, ватнике, фуражке, на поясе патронташ, за спиной вещевой мешок. А у меня одноствольное ружьишко шестнадцатого калибра, простые резиновые сапоги да три патрона в кармане.
Оттолкнувшись от берега, мы поплыли вниз по Вятке, потом по Старице. На месте привязали лодку и двинулись на токовище.
Под ногами шуршала прошлогодняя трава, солнце уже закатилось, но было еще светло. Мы, не торопясь, шли по кромке леса, направляясь к речке Туманке. Стемнело. В десятке метров от речки мы сели под большую сосну, стали слушать. Вот: "Х-р-р, х-р-р" - это бобер грызет осину. Подгрызет по кругу, оставит только середину, ветер подует, она и упадет в сторону реки. Будет бобрам корм на зиму.
А вот с шумом села на озеро большая стая уток. Закрякали и смолкли. Тишина.
"Гу-гу-гу!" - это филин.
Пролетела сова на мягких крыльях, схватила мышку и исчезла.
А там, в поле за Подборным озером: "Тррр, тррр..." Коростель. Он живет в траве на лугах, плохо летает. Размером чуть побольше голубя, зимует в Африке, а весной большими стаями перебирается к нам. Здесь, на лугах, пищи обилие - улитки, пиявки, кузнечики...
Ну вот уж и горизонт посветлел, поднялась утренняя звезда Венера. Пора на ток. Вдруг поблизости как будто палка о палку стукнула. Это же глухарь над самой головой. "Тук, тук" - и снова тишина. Николай отбежал в сторону, смотрит вверх, а я стою на месте - темно же, ничего не видно. Но вдруг в ветках что-то зашевелилось. Он быстро вскинул ружье, и эхо отозвалось в чащобе. К моим ногам тяжело рухнула птица.
Через полсотни метров снова услышали: "Тук, тук..." И вдруг глухарь затоковал. Звук такой, будто косу точат или железом по железу трут. Птица в это время встопорщивает перья на шее, закрывает глаза, веером распускает хвост и крылья. В эти секунды она ничего не видит и не слышит. Потом перья опадают, хвост складывается. Зоркий взгляд вокруг, если что подозрительное углядел - быстрый соскок вниз, перебежка по земле метров на сто, а там - опять на дерево токовать.
Николай прислушался. Вот снова самец затоковал, раздался второй выстрел, затрещали кусты, кинулся прочь вспугнутый выстрелом лось, а к ногам охотника упал второй глухарь. Он быстро запихнул птицу в свой мешок. Прошли метров сто - еще глухарь. Новый выстрел, грузное падение...
- Николай, хватит тебе, - стал я урезонивать соседа. - Трех подстрелил, и будет, пошли домой. Или ты всю птицу перебить хочешь, вон у тебя патронов сколько!
- Я что, за тремя глухарями ехал? - уперся он.
Через несколько десятков метров он уложил еще одного токующего глухаря, с трудом затолкал в свою суму. Я вновь не выдержал:
- Пошли домой, хватит жадничать!
- Не пойду, мне еще надо!
- Ну как хочешь. Я один пойду, оставайся тут.
Я вышел на тропку и направился в сторону лодки. Слышу - он сзади идет потихонечку. И дошли молча, и в лодке до самого Лебяжьего молчали.
Только у причала я попросил:
- Николай, дай мне одного глухаря.
- Нет, мне самому нужно.
- А ведь я тебя в лес водил, тока показывал...
- Нет.
Так и пошли в горку по разным тропочкам, не разговаривая больше. Потом вдогонку он крикнул:
- Ты что ж сам-то не стрелял? Патроны экономил?
- Я инвалид войны по зрению, вот что.
Через неделю я повстречал его жену, спросил:
- Вы как, глухарей-то едите или продали?
- Одного едим, а другие испортились, мы их и выбросили, - ответила она.