Нет больше того, кто тридцать лет был лучшим мистером Пиквиком. Того, кого называл Товстоногов русским Бурвилем. Нет того, кто подарил нам капитана Тушина, Льва Гурыча Синичкина, добрейшего, трогательного, чистого Перчихина... Все больше пустоты и холода вокруг. Уходят последние из тех, кто умел не притворяться, но быть. Те, кто был нашим светом в бесконечном и темном туннеле.
Будем помнить. Будем смотреть его фильмы. Горевать, что его больше нет с нами. Благодарить судьбу за то, что имели возможность видеть такого артиста и жить в одно время с ним. И молиться за упокой светлой души его.
Никола Трофимов. Актер
ЕСЛИ недостатки действительно являются продолжением наших достоинств, то одно такое достоинство у меня, несомненно, есть: на сцене я часто забываю текст. Ну выпадает он у меня из головы, и все тут. С этой удивительной особенностью моей памяти Товстоногов познакомился еще в Театре комедии, когда Акимов пригласил его поставить спектакль "Помпадуры и помпадурши".
Однажды из-за моей забывчивости Георгию Александровичу пришлось трижды останавливать репетицию, после чего он отозвал меня в сторонку и тоном заговорщика сказал:
- Николай Николаевич, могу поделиться индийским способом запоминания текста.
- Очень интересно, - оживился я.
- Его надо учить...
Для объективности картины добавлю, что дело не только в моей дырявой памяти. Такие коварные провальчики часто случаются оттого, что я в привычных ситуациях пытаюсь что-то заново сделать или темперамент меня захлестывает.
Впрочем, все это не помешало знатоку "индийского способа запоминания текста" пригласить меня в труппу БДТ. И здесь я сразу получил роль Чебутыкина в "Трех сестрах". Ну и намучился же я с этим Чебутыкиным! Мне все казалось, что он мало говорит, а все больше газету читает. И, боясь наскучить зрителям, я все пытался найти какие-то приспособления, чтобы вызвать смех. Но только начну, тут же - голос Товстоногова:
- Стоп!.. Николай Николаевич, это - не Театр комедии.
- Ну тогда, может, попробовать... - начинаю я робко.
- Не надо.
- А если так...
- Нет, нет, спасибо, - прерывает он, не давая мне досказать.
И такие вот муки продолжались от Чебутыкина до Перчихина в "Мещанах", где я наконец-то освоился. Но тот чудесный диалог мне очень пригодился потом для роли милицейского полковника в фильме "Бриллиантовая рука". Помните, там Чекан обращается ко мне: "А что, если..." - "Не надо". - "А давайте..." - "Ни в коем случае". - "Ну тогда, может..." - "А вот это попробуйте".
Мне нужно было не просто поменять театр, а перейти из одной системы в другую: в Комедии - метод представления, а в Большом драматическом - переживания. И Товстоногов терпеливо ждал, когда я укоренюсь в его труппе. Правда, не все были такие терпеливые. Однажды, увлекшись, я слишком выдвинулся на авансцену и тут же услышал ультимативный шепот Татьяны Дорониной:
- Встаньте на свое место!
Она дала понять новичку, что авансцена принадлежит ей.
На "свое место" меня пытались поставить еще в школе, где я хромал на обе ноги по поведению и прилежанию. В эту комедию вовлекались и мои родители, которых не раз вызывали на директорский ковер за мое хулиганство. Папа с мамой для принятия мер уточняли состав преступления. Им объясняли:
- Смешит детей, а сам не смеется. Он у вас артист.
Ну, раз артист, я и пошел в севастопольский ТЮЗ, еще совсем зеленым юнцом. Помню, дали мне бессловесную роль в "Хижине дяди Тома". Намазали лицо какой-то ваксой, и изображал я чернокожего невольника, которого продавали с помоста вместе со взрослыми. Мне захотелось чем-то выделиться в массовке, и я упросил режиссера поставить меня последним.
Нас покупал и угонял в рабство плантатор с плеткой. Я придумал такой ход: тихонько подкрадываюсь к нему сзади, быстро ударяю ногой под зад и даю стрекача. Конечно, детишкам было смешно. Но потом вышла огорчившая меня рецензия на спектакль. Все вроде бы хорошо, писал критик, но есть там мальчик Коля, исполняющий роль невольника, так он, наверное, плохо знает историю, потому что за нападение на хозяина он тут же оказался бы на виселице.
Кстати, насчет знания истории. Мне она преподнесла однажды такой сюрприз, что хоть стой, хоть падай. Видно, не зря один наш классик сказал: нет, дескать, лучшей участи, чем в Риме умереть. Дело как раз и было на гастролях в Риме, куда приехал наш Большой драматический. Расположились мы в гостинице. А рабочие сцены первыми отправились знакомиться с площадкой и возвратились оттуда с загадочными лицами.
- Николай Николаич, что мы видели!.. Вас ждет большой сюрприз.
- Лично меня?
- Лично вас...
На следующее утро повели они меня в небольшой зеленый дворик за театром. Здание старое. А неподалеку археологи раскопки ведут, торчат из глубины развалины Древнего Рима. Во дворике же, у стеночки, стоит саркофаг без крышки, сделанный из цельного куска мрамора. Саркофаг, в общем-то, как саркофаг. А по боковине буквы вырублены.
- Читайте, - призывают меня мои соотечественники, как будто я полиглот.
Когда же я стал разбирать буковку за буковкой, то почувствовал, как волосы у меня на голове начали непроизвольно шевелиться.
На мраморе по-ихнему, по-древнеримски, было выбито - я раз сто прочитал: "НИКОЛА ТРОФИМОВ. АКТЕР".
- Милые мои, - говорю, - что же это такое?!
- Так вот,- отвечают рабочие, - сами удивляемся.
Неужто, подумал я, мои доброжелатели еще в каком-то веке до нашей эры обо мне так трогательно позаботились?
Старики
ТАК получилось, что я с детства, лет с десяти, когда меня стали пускать в театр на верхотуру, хотел играть стариков. Уж очень хороший был тогда в нашем Севастопольском театре имени Луначарского артист. Мне до слез было жалко его героев, хотелось защитить. Когда учительница задала выбрать что-нибудь для чтения, я подготовил рассказ "О вреде табака" Чехова, который идет от лица старика. История печальная, и там он топчет свой костюм, я тоже стал топтать пиджак, а дети засмеялись. Поначалу расстроился, значит, зря топчу, а ведь это пиджак отца, он мне его для игры сам подшил. Но тут я понял, что могу вызывать смех, и мне это понравилось. Именно тогда зародилось желание стать артистом.
"Сичас, милая, погоди..."
В ИНСТИТУТЕ мне сразу прилепили ярлык комика. Это мне не нравилось. Я хотел быть героем-любовником. На занятиях по вокалу всегда выбирал арию Ленского и трагическим тенором ее пел. Сами понимаете, что творилось в зале. Помню, однажды на спор сдал зачет... в кинотеатре. Это был этюд на перевоплощение. Я нарядился в платье, старое пальто и платок, чуток подгримировался. За мной шли человек пять наших девчонок, с которыми я поспорил, что проведу их без билета в кино. Когда мы подошли к контролеру, я стал шарить по карманам, как бы отыскивая билеты, и, шамкая, приговаривал: "Сичас, милая, погоди, гдей-то они, кажись, были..." Контролерша поначалу спокойно ждала, но очередь стала возмущаться: "Да пропустите вы эту бабку-растеряху". А "старушка" продолжала искать билеты и охать. Наконец и контролерша не выдержала и пропустила всю нашу команду. Я выиграл пирожное и... поцелуй.
Первая кинороль