Уважаемая редакция! Приближается святая для всех блокадников дата - день снятия блокады, 27 января 1944 г. (День прорыва блокады - 18 января 1943 г.). Посылаю свои воспоминания о той страшной зиме 1941-1942 гг. Может быть, кому-нибудь это будет интересно.
От Ирины Сергеевны Казанской, Москва
Если завтра война
МОЯ мама работала в поликлинике диспетчером неотложной помощи, сутки через трое. А я весной 1941 г. закончила второй класс, и мама перед работой отвозила меня к своим сёстрам - то в Ольгино, то на Пискарёвку.
Так было и 21 июня 1941 года. День стоял солнечный, ясный, и как-то особенно радостно было на душе. Мы с подружкой договорились утром в воскресенье бежать в соседний лесочек за грибами. В ночь с 21 на 22 июня я слышала какой-то грохот, но ничего не поняла. Ведь мне было всего десять лет.
У подружки дома все были очень встревожены и сказали мне, чтобы я шла домой. Это было как-то странно и необычно.
На перекрёстке стояли люди и слушали радио. Из чёрного уличного репродуктора что-то торжественно говорил мужской голос, и все молча слушали: ВОЙНА...
Надо сказать, что я всегда боялась этого слова. Когда по радио пели песню "Если завтра война, если завтра в поход...", я всегда плакала и просила выключить радио: "Я не хочу, "если завтра война!"
Вот и случилось ЭТО.
Из чего делают студень
8 СЕНТЯБРЯ 1941 года началась блокада Ленинграда.
Жители стали готовиться к защите и обороне города. Папе предлагали эвакуироваться, но он отказался. Они с мамой решили, что ни в коем случае не уедут из города, где родились сами и где жили их предки. "Где родился, там и пригодился" - так часто говорила моя мама.
Второго ноября у мамы в магазине украли все продовольственные карточки. У нас остался только столярный клей и клей для обоев пополам с крысиным помётом. Это мы и ели.
В школе мы не учились, но на зимних каникулах организовали утренник. Выступали цирковые артисты. Они тоже голодали, и выступление было неинтересное. У каждого из нас в руке был талон на подарок. Все мы ждали конца концерта, чтобы побежать бегом в столовую. Я была самая маленькая в классе, но шустрая, и поэтому оказалась одной из первых около раздаточного окна.
Это был один из самых счастливых дней той зимы - мне дали две ложки горячей гречневой каши! То-то радости было! Даже то, что в это время у меня украли мамину каракулевую муфту, не огорчило меня. Каша - это было главное!
А перед самым Новым 1942 годом пришла тётя Дина, сестра мамы, и принесла кусок конины. Лошадь не то подохла, не то снарядом её убило. А тетю Дину тогда я видела в последний раз. Зимой она умерла.
Неподалёку от нас, на ул. Марата, жила моя двоюродная сестра Зоя. Её дочери Мариночке было в ту зиму 6 лет. Однажды ночью муж Зои - Коля - спросил её: "А из чего делают студень, Зоинька?" Она стала объяснять, и вдруг заметила, что Коля пристально смотрит на спящую Мариночку. Зоя вскочила, схватила ребёнка и убежала к соседям. Вернувшись утром, увидела, что Коля умер...
Весной, когда людям стали снова предлагать покинуть город, Зоя с Мариночкой эвакуировались в Семипалатинск. Бродили от деревни к деревне, меняли одежду на еду. Потом Мариночка заболела дизентерией, и её положили в больницу. Зоя очень переживала и плакала, а Мариночка сказала ей: "Не плачь, мамочка, я умру - тебе станет легче".
В начале января папа не смог встать с постели. Мама усиленно хлопотала о том, чтобы устроить его в больницу - стационар для голодающих. 18 января она получила направление. А утром 19 января 1942 года я, как всегда, подошла к папе, чтобы поздороваться, и отшатнулась. "Что ты, Ирочка? Что случилось?"
У папы были другие глаза. И мне стало очень страшно. Тем не менее мы одели папу в зимнее пальто, шапку. Сейчас уже не помню, как мы спустились с папой с четвёртого этажа вниз, как связали вместе двое маленьких саночек, как положили на них закутанного в одеяло папу...
Когда мы подъехали ближе к Невскому проспекту, я увидела группу людей с кинокамерой на штативе. Они снимали на плёнку всё происходящее вокруг.
В середине пятидесятых я смотрела фильм "Великая Отечественная" в кинотеатре "Аврора". В нём были кадры из жизни блокадного Ленинграда, как люди падали на улице, как ходили за водой на реку и многое другое. Я шептала: "Да, так и было..." И вдруг - кадр: женщина с ребёнком везут человека, завёрнутого в одеяло на маленьких детских саночках, связанных вместе. Со мной случилась истерика, я закричала, что это я и мама везём папу...
Утром 25 января мама, стоя на стуле, пыталась сломать лист фанеры, чтобы протопить буржуйку и вскипятить воду, но упала и больно ушиблась. Поэтому она попросила меня одну сходить к папе.
Когда я вошла в палату, папа лежал на своей кровати на спине и хрипло дышал. Когда принесли ужин, папа сказал, чтоб я съела его. Но я, несмотря на голод, стала отказываться, папа настаивал. В конце концов я сказала, что съем половину порции, вторую половину - папе, а кусочек хлеба отнесу маме.
Пока я сидела около папы, несколько раз подходила медсестра, делала уколы, подавала судно - у папы был понос. Я не понимала, что папа умирает, что это последние минуты его жизни. Я поцеловала папу, сказав, что завтра мы придём вместе с мамой, а сейчас уже очень темно, надо идти домой. Мы попрощались, папа попросил поцеловать маму. Глаза его были полуприкрыты, он очень хрипел...
Когда я дошла до последнего фонарного столба возле публичной библиотеки, меня пронзила резкая боль в левой стороне груди. Я села под этим столбом на снег. Сверху тоже сыпался снег, и было уже всё равно, что темно и холодно... Через несколько минут я подумала, что надо идти, а то утром в сугробе найдут меня, замёрзшую, и сварят из меня студень.
Транспорта не было, и вообще никого не было вокруг. Я была одна, совсем одна в каменном городе, окружённая большими чёрными домами. Света нигде не было. Его не было вообще...
"Праздник за праздником"