Майорова, как никто, оправдала собственное имя. "Елена" ведь в переводе с греческого означает "горящая", "факел". Вот она и сгорела. Заживо.
От Сахалина до Кремля
ЖАРКИМ августовским днём из подъезда роскошного, тяжёлой сталинской архитектуры дома на Тверской, того самого дома, что украшен мемориальными табличками Аркадия Райкина и Александра Фадеева, вышла женщина.
Не выбежала, а именно вышла - сдержанным, ровным шагом. Как рассказывал потом случайный свидетель, грузчик из соседней булочной, "она была голая и коричневая. Я подумал, может, кино снимают...".
Женщина пересекла внутренний дворик, миновала две арки, поднялась по ступенькам служебного входа Театра имени Моссовета. Первая дверь прозрачного "предбанника" была распахнута, вторая - от жары и пыли - прикрыта. Моду держать секьюрити тогда ещё не завели. В дежурке наслаждались безмятежной тишиной вахтёр Галина Михайловна и лифтёр Людмила Васильевна. "Мы даже вслух произнесли: какой же сегодня спокойный, хороший день! Вот и сглазили...".
Майорова казалась издалека "голой и коричневой", потому что ткань, которая недавно была шёлковым платьем, сгорела и прилипла к телу, образовав жуткую обугленную, сочащуюся кровью корку. Лицо пострадало меньше, но кожа покраснела так, что черты стали неузнаваемыми. А от русых волос остался пепел...
Елена Майорова прожила на земле тридцать девять лет и три месяца. За это время она преодолела дистанцию огромного размера - от девочки родом из Южно-Сахалинска, да вдобавок пролетарских корней - отец на автобазе, мама на мясокомбинате, - до звезды МХАТа, заслуженной артистки РСФСР, жены талантливого и небезуспешного художника. Она была востребована в кино, её обожал Ефремов, она жила на Тверской, в роскошной генеральской квартире. Всякой провинциалке этого хватило бы с избытком. Всякой, но не Майоровой.
Табаков