Всё "как у людей"
В НАШЕЙ семье никто ни с кем не дружил. Были как бы составные части, которые, сложенные вместе, назывались "семья". Мама и отец - совсем не подходящие друг другу люди. Аккуратный во всём, педантичный в мелочах, незначительный интендантский чиновник-служака берёг каждую копейку более чем скромного жалованья. По воскресеньям отец сам ходил на базар, стараясь купить всё как можно дешевле.
Мама, очень молодая (её выдали замуж шестнадцати лет), так и не привыкла к нему, старшему, в очках, несимпатичному, с усами и бородкой. Её легкомыслие даже в те годы, когда это качество было присуще всем дамам, особенно молодым, было удивительным и поражало даже её близких подруг. Не было в доме такой вещи, которую мама не могла бы отдать кому угодно. Это была вроде доброта, но удивительно бессмысленная.
Вообще же всё было "как у людей". Был даже инструмент - старшая сестра училась играть. Так было принято, чтобы девочки умели бренчать на пианино. Приходила учительница. Но сестра могла сбежать куда угодно, а чтобы урок не пропадал, заставляли учиться меня, поймав за шиворот где-нибудь на дереве. С тех пор я не могу привыкнуть любить музыку.
И так всё. Мама нанимала немку, но, когда та входила в дверь, брат вылезал в окно и исчезал. А денег было мало, и потом, зимой, мы с младшей сестрой оказывались без пальтишек, которые мама уже успела продать старьёвщику.
Но когда во двор приходил продавец пирожных (они лежали в стеклянной витринке, подвешенной на ремне через плечо; продавец ставил её на деревянную подставку, и все маленькие дети во дворе окружали его и смотрели, не отрываясь, на розовые, голубые воздушные кремы этих соблазнительных недоступных изделий), выходила наша мама и говорила:
- Ну, все возьмите по одному пирожному.
Продавец открывал стеклянную крышку, и мы долго выбирали и долго потом ели лёгкие кремы, протыкая их пальцем и облизывая руки, пока не исчезало всё, оставляя лишь воспоминания о чём-то прекрасном. Мама расплачивалась с разносчиком, а потом наступала минута другой расплаты - отчёт перед отцом в конце месяца, когда выяснялось, что у кого-то взяты деньги в долг, надо отдавать, что она уже продала материю, из которой он должен был сшить себе новую форму на будущий год, ну и так далее. Всё это кончалось скандалом.
"Пошлём ему меня"