ПОД новый, 2000 год жизнь актрисы Ирины Печерниковой остановилась. Погиб ее любимый, единственно нужный на всей земле человек. Погиб страшно, трагически, когда казалось, что все самое горькое осталось позади, и они наконец соединились, обвенчавшись в маленькой церкви на Арбате.
Саша
- САША все время переживал, что мы полжизни прожили врозь: "Ну почему я сразу не сказал, что люблю тебя? Я же только об этом и думал, когда мчался через весь зал, а духу хватило только подарить цветок".
Это было в 69-м году. На всю Москву гремел спектакль Театра Маяковского "Два товарища". Я вышла на поклон и увидела мальчика, который тянулся ко мне с цветочком в руке. Я, может, и не запомнила бы его, если бы не глаза. Огромные, синие, как весеннее небо. Разве я могла подумать тогда, что этими глазами смотрела на меня судьба? Моя единственная любовь. К сожалению, многое в жизни понимаешь слишком поздно. В тот год мое сердце билось в унисон совсем с другим мужчиной, польским музыкантом Збышеком. Я вышла за него замуж и уехала в Польшу. Но жить без театра оказалось невыносимо. Радость новизны быстро померкла. Ни разные страны, ни их манящее издалека великолепие, ни замечательно талантливые друзья моего мужа - ничто не могло заменить мне сцену. Часами, не понимая, где день, где ночь, сидела я, уставившись в стену. Пока наконец не поняла, что потихоньку схожу с ума. И тогда я вернулась в Москву, в театр. И снова увидела эти сияющие синие глаза - теперь уже актера Маяковки Саши Соловьева, которые он мгновенно опускал, стоило мне приблизиться. Мы ходили одними коридорами, но, кроме "Здрасьте!", так ничего друг другу и не сказали. Саша ушел из театра, и мы надолго потерялись.
Но ничего не складывалось. Ни у меня, ни у Саши - ни в жизни, ни в театре. Теперь-то я понимаю: это судьба наказывала нас за нашу глупость. Не зная, как избавиться от душевной маяты, мы оба стали искать утешение в вине. А искать-то его надо было друг в друге. И оба, словно сговорившись, решили вырваться из этого кошмара. Судьба все-таки смилостивилась. Это она кинула нас в объятия... в клинике, куда мы оба прилетели за спасением. Целый день мы бродили по Феодосии и говорили, говорили... А потом были еще четыре дня - уже в Москве, в моей полупустой квартире на улице Горького. Я всегда жила, как в той песенке: "Что для жизни надо - все есть. Чего нету - значит, пустяк". Все время проводила в театре, домой приходила только ночевать. И "для жизни" мне вполне хватало двух матрасов на полу, старого стола и двух такого же почтенного возраста кресел. В кухне красовались стол на козлах и пара лавок. И опять мы говорили, говорили... Рискуя опоздать на спектакль, в последнюю минуту выскакивала я из дома и так же, сломя голову, мчалась обратно. Четыре дня пролетели как один миг. Театр уезжал на гастроли. Оставляя Саше ключ от дома, я и подумать не могла, что он уже все решил для себя и держит в руке уже не мой, а НАШ ключ. И вернусь я не в свой, а в НАШ дом, где будет меня ждать Саша.
Все казалось счастьем. Скоро Новый год, и мы встретим его вдвоем! Но Саша поехал поздравить сына. Когда вернулся, я сразу поняла, что это конец. Сынишка болел и очень тосковал без него. Как я смогла выговорить, что мы должны расстаться, до сих пор не пойму. Мне казалось, что я умру, как только за ним закроется дверь. "Ты только больше мне не звони, не мучь меня", - попросила я. Дверь закрылась. Я осталась одна. И восемь лет прожила так, как будто меня распилили пополам. Не такая уж я сильная. Просто жизнь меня здорово бьет, если иду против совести. И за недолгое счастье с Сашей она мне выставила та-а-кой счет...
Я работала в двух антрепризах, исколесила с ними всю страну, но грянул 92-й год, цены взлетели, поездки стали невозможны. Я осталась нигде и ни с чем. Деньги никогда ко мне "не прилипали", но все-таки прокормиться и одеться я могла. А тут полная безнадега, сигарет не на что купить. Никогда не забуду, как смотрел мой бедный голодный пес: "Мол, ну что же ты? Давай, делай что-нибудь". Впервые в жизни мне стало так страшно, что я заболела. От отчаяния. От безысходности. Попала в больницу, но потихонечку выкарабкалась. Сдала квартиру, купила дом за двести километров от Москвы. Потом, правда, выяснилось, что мне всучили жуткую развалюху. Зато место колдовское. На холме - четыре избы, вокруг - луга, леса, речка. И ни-ко-го. Тут с папой беда. Он упал, сломал шейку бедра и ослеп. Мамы уже не было. Я ему сказала: "Пап, ты чего это помирать собрался? В доме без мужика нельзя, а у меня, кроме тебя, никого нет". Отвезла его в деревню, и он еще прожил несколько лет. А я четыре года, как заправский прораб (это я-то, совершенно не приспособленный к жизни человек!), занималась строительством. Сама доски покупала, кирпичи. С рабочими ругалась, и, конечно же, меня обманывали. Я мечтала, как будет здорово, когда соберу в доме всех своих бесприютных друзей, пусть живут. Стройка заканчивалась, и я вдруг поняла, что, если осилила такую эпопею, то все могу сама и никто мне не нужен. Я - свободна.
Вот тут-то и появился Саша. Сын вырос, они поговорили, и мы могли наконец пожениться. "Ты еще меня любишь?" - спросил он. У меня горло перехватило от счастья, но стало ужасно страшно. Я уже испортила жизнь двум хорошим людям - Збышеку и Боре Галкину. И потом я привыкла жить одна. И тут началось. Залило квартиру, которую мы снимали, нижнюю тоже. Я должна была ремонтировать обе. Через день меня обокрали, унесли последние деньги. А из моей квартиры на Тверской жильцы просто сбежали, прихватив кое-что из вещей. И остались мы втроем - я, Саша и долги. Три месяца просто голодали, но зато я поняла: когда мы вместе, ничего не страшно. И сказала: "Да".
Мы жили как перелетные птицы. Как ненормальные радовались, что вот есть еще один день и мы вместе. За ручку ходили, как дети, и не расставались ни на минуту, как будто предчувствовали. В тот последний, 1999 год мне вдруг жутко захотелось, чтобы у нас с Сашей был свой ДОМ. Я объездила все районы Москвы, все магазины, выучила слова - "обои", "ковролины". С одной стороны - для меня это был настоящий кошмар, с другой - охватил дикий азарт. Я в душе игрок. Однажды в юности меня привезли домой с ипподрома в невменяемом состоянии, даже неотложку вызывали. После этого папа взял с меня слово - никогда ни во что не играть. Но тут азарт мне очень помог. К декабрю у нас был свой дом. Оставались какие-то мелочи. Перед Новым годом я поехала навестить папу, вернулась - Саши нет. Сначала я подумала, что он пошел к друзьям, и стала ждать. Но пробило двенадцать, а его все не было. Тогда я поняла: произошло что-то ужасное. Еще неделю я искала его по моргам...
Говорят: время лечит. Но очень долго я этого не ощущала. Пила снотворное, проваливалась в тяжелый сон, а потом наступало еще одно ненужное утро. К своему ужасу я не хотела жить. Спокойно, без всякого надрыва. Я бы ушла за Сашей, но это тяжкий грех. Все вдруг стало неважно и бессмысленно. Думала только об одном: "Зачем все?" Еще меня страшно терзало, что Саша не просто погиб. Этот перегруженный бытовыми заботами год с непривычки абсолютно истощил нас. И в какой-то момент у меня просто не хватило жизненных сил на двоих. Опять была сломана нога плюс воспаление челюстного нерва. Я совершенно измучилась от боли, от ремонта. Позволила пожалеть себя, побыть слабой, даже попросила: "Сашка, ну потерпи еще чуть-чуть. Я соберусь". Но... не дотерпел. Ощущение, что чего-то я не поняла, недоделала, мучает меня до сих пор.
Так прошло два года. А этим летом я вдруг поехала к себе в деревню цветочки сажать. Теперь я уже не гоню от себя воспоминания. Благодарю судьбу, Бога, что я хоть узнала, что такая любовь бывает на свете. И Саша никуда не ушел. Он все время со мной. Моя любовь. Моя половинка.
За кулисами