РОВНО полвека назад, осенью 1953 г. Хрущев стал во главе Советского Союза. Его памятник на Новодевичьем кладбище не случайно сделан из черного и белого мрамора. Период его пребывания у власти знаменит как развенчанием культа личности Сталина и потеплением отношений с Западом, так и разгромом выставки художников-авангардистов и кризисом, чуть не приведшим мир к ядерной войне. Да и жизнь самого Никиты Сергеевича - как зебра, вся в черно-белых полосах. Судьба уготовила ему и личное горе, и счастье, и высокие взлеты, и очень болезненные падения. Об этом рассказывает дочь Хрущева - Рада Никитична АДЖУБЕЙ.
Без штампа в паспорте
- РАДА Никитична, ваши родители были революционерами. Сейчас о таких людях можно только в книжках прочитать.
- Они были очень идейными. В их время в моде были аскетизм и суровость, и в нашем доме эти качества присутствовали в полной мере. Например, до 1964 года - до отставки отца - у родителей даже не было своей квартиры - казенное жилье, казенная мебель. Обстановка - самая обычная. Кресла и диваны закрыты полотняными чехлами, ковровая дорожка на полу. В нашей семье не принято было выставлять свои чувства напоказ - целоваться, называть друг друга нежными именами. Родители мои считали (да и я сама такая же), что в этом есть какая-то фальшь, нечто показное. Мама воспитывала в нас, детях, почтительное и уважительное отношение к родителям, к отцу - главе семьи. Она сама из села и к своему отцу и матери всю жизнь обращалась по-старинному - на "вы". А в общем, отношения были самые простые и семейные. Никита Сергеевич был очень хорошим отцом, если не считать того, что у него на это совершенно не было времени.
- Жены советских лидеров обычно держались в тени своих мужей. Расскажите о вашей маме, Нине Петровне.
- По меркам тогдашнего времени мама была образованной женщиной, окончила прогимназию, знала русский, украинский, польский, французский языки, впоследствии выучила и английский. Она родилась на Западной Украине, в дореволюционной Польше, в украинской деревне, настолько далекой от цивилизации, что, когда через много лет мои бабушка и дедушка, дядя и мои двоюродные брат и сестра попали в Киев - мама их привезла, - они в первый раз увидели водопровод. В деревне была начальная школа, которую мама успешно окончила. И учительница сказала ее отцу, что девочка очень способная, ей нужно учиться дальше. Отец отвез дочку к своему брату, который работал в городе проводником на железной дороге. И маму устроили в прогимназию - там были бесплатные места. Потом началась Первая мировая война, гимназию эвакуировали в Одессу. А мамина родная деревня после революции и Гражданской войны оказалась за границей - отошла к Польше. Что-то о бабушке и дедушке с маминой стороны я впервые узнала в 1939 году (мне было 10 лет), когда Польшу делили между СССР и Германией. В те времена иметь родственников за границей было очень опасно. Мамина деревня отходила немцам, и она поехала туда, чтобы помочь своим родным, о которых много лет ничего не знала, уехать в СССР. Случилось так, что ее чуть не арестовали. Когда она разговаривала с людьми (собралась вся деревня), появился военный патруль, ее приняли за шпионку. Но мама была, конечно, не одна, все разъяснилось. В итоге вся деревня выехала на Украину.
Мама рано стала самостоятельной. В 18 лет в Одессе в подполье вступила в партию, была политработником в Красной армии. Потом закончила курсы партийных работников в Москве.
Познакомились родители в Донбассе. Отец работал на шахте, был секретарем райкома. А маму после окончания курсов послали туда из Москвы преподавать в партийной школе политэкономию.
- Я знаю, что у вас была многодетная семья.
- Да, это так. У меня были: старшие сестра и брат, Юлия и Леонид, и младшие - Сергей и Лена. Старшие мне были родные по отцу - их мама умерла совсем юной еще в годы Гражданской войны от тифа. Когда мои родители поженились, у отца было двое детей-подростков. Маме было трудно. Бабушка, у которой они жили, настраивала их против мачехи. Потом родились я и младшие дети. Во время войны, когда мы уезжали из Киева в эвакуацию, мама взяла с собой племянников разного возраста. Они и после войны отчасти воспитывались у нас. Во время войны погиб мой старший брат, летчик, его жену тут же арестовали. Мои родители взяли на воспитание их маленькую дочку Юлю. Она выросла в нашем доме, называя моего отца - своего дедушку - папой, а мою маму - мамой, считая, что они ее настоящие родители. Так что детей был полон дом.
Что рассказать о себе? Я родилась в Киеве в 1929 году. Радой меня назвала мама. Вот что она мне рассказывала: до меня у них с отцом была дочка, которая умерла в младенчестве. И когда родилась я, они очень обрадовались. Мое имя доставляло мне в детстве много огорчений: ребята дразнили. В год моего рождения отец работал на партийной работе, мама преподавала в партийной школе. Никита Сергеевич всю жизнь мечтал получить образование, быть инженером. Он считал, что это лучшая профессия на земле - творческая, созидательная, где должны быть умными и руки, и голова. И он добился, чтобы его отпустили в Москву учиться. Он был направлен в Промышленную академию и получил две комнаты в общежитии на Маросейке. Вскоре мы с мамой, братом и сестрой приехали к нему. Я была тогда совсем маленькой. В общежитии, как рассказывала мама, был длинный коридор, наши две комнаты находились в разных его концах. В одной жили дети, в другой - родители.
Закончить академию отцу так и не удалось. С третьего курса его опять взяли на партийную работу - он стал первым секретарем одного из московских райкомов и получил четырехкомнатную квартиру в знаменитом теперь Доме на набережной - тогда он был известен как Дом правительства. Туда папа привез своих родителей. Бабушка была человеком с характером и на язык острая. Она дожила до 1944 года. А дедушка умер еще до войны от туберкулеза - болезни шахтеров. Я его очень любила, он был моей главной нянькой, хотя я и воспитывалась по всем канонам тогдашнего времени - ясли и детский сад. Мама очень много работала, заведовала парткабинетом на Московском электроламповом заводе. В 8 часов утра уезжала и возвращалась домой в 9 вечера. Она не была "домашней" женщиной, и хозяйство вели вечно сменяющиеся домработницы. Но когда родились младшие брат и сестренка, маме пришлось с работы уйти. Жизнь ее, конечно, очень изменилась. В 1938 году отец был избран членом Политбюро ЦК ВКП (б) и уехал на Украину первым секретарем украинской партийной организации. Мы приехали в дом, где до нас жил Поскребышев - известный партийный деятель, который погиб вместе со всей семьей в годы репрессий. На маму свалилось большое хозяйство. Помню, как она каждый день проверяла счета продуктовых заказов, доставляемых со специальной базы. В доме у нас было полно народа - обслуга, охрана, - и мама всегда контролировала, чтобы они не заказывали себе лишнего, спиртного например. Она занималась с детьми, проверяла мои уроки, поступила на курсы английского языка. С нами она была строгой. Папа даже старался эту мамину строгость немного сгладить. Но он не вмешивался активно, считал это неэтичным.
- У одного американского исследователя я прочитала, что у Никиты Сергеевича было три жены: Маруся, Фрося и ваша мама. И что ни с одной из них он не расписывался. Это правда?
- Первую жену моего отца звали Ефросиньей. Не думаю, что до Фроси он был женат, - ведь они встретились совсем юными. Но у Фроси была сестра Маруся (прекрасно ее помню) - наверное, этот исследователь что-то перепутал. Что касается штампа в паспорте, то мои родители действительно не расписывались. Это обнаружилось в довольно трагический момент, когда Никиту Сергеевича в 1964 году в одночасье отправили на пенсию. Выяснилось, что у него нет своего жилья. Он жил в государственном особняке на Ленинских горах. Кстати, строительство этих особняков - его собственная идея. Как в Америке: работаешь - живешь в Белом доме, нет - выезжаешь. В итоге управление делами ЦК КПСС в одном из своих домов выделило ему квартиру. Надо было прописаться, и тут выяснилось, что брак их формально не оформлен. Мама на всю жизнь сохранила свою фамилию Кухарчук. В 20-е годы, когда они поженились, это не имело никакого значения. Молодые люди могли просто объявить всем знакомым, что теперь они муж и жена. Родители мои так и не расписались, а проблему с пропиской как-то разрешили.
До и после
- ГДЕ ваша семья встретила начало войны?
- Война нас застала в Киеве. Мне было всего 12 лет, я была совсем девочкой, но этот день разделил мою уже долгую жизнь на "до войны" и "после войны".
Мы жили на даче под Киевом - в Межигорье. Место историческое, там когда-то был монастырь, куда запорожские казаки уходили, когда уже не могли воевать. После революции монастырь взорвали и построили государственные дачи. Там очень красиво - горы на берегу Днепра, пруд, монастырский сад. Дома были белые и заметно выделялись среди зелени и цветников. Когда немцы летели бомбить Киев, они использовали дачи как ориентир.
В тот памятный выходной мы собирались праздновать день рождения моей младшей сестрички, ждали отца, но он не приехал, а нам объявили, что началась война. У меня должен был быть урок музыки, и мама взяла меня в город. Никакого урока, конечно, не было, а мы трое - мама, мой учитель и я - слушали выступление Молотова по радио. Я не осознавала тогда, что это значит - война. А мой преподаватель, думаю, понимал это хорошо - он был еврей.
Очень скоро нас эвакуировали. Немцы наступали, город взяли в клещи. Мама собрала всех родственников, мы погрузились в личный вагон отца и выехали - чуть ли не последним поездом. Из Москвы, когда начались фашистские бомбежки, уехали в Куйбышев. Там нас поселили в многоэтажный современный дом на берегу Волги, где жили обкомовские работники. Дом освободили от жильцов и отдали семьям московского руководства. Конечно, таких лишений, какие выпали на долю многих и многих, мы не пережили. Куйбышев в это время превратился в столицу. Туда эвакуировали и наркоматы, и посольства, и Большой театр. Школа, в которой мы учились, была, можно сказать, элитарной. У нас были маленькие классы и замечательные преподаватели, многие еще из дореволюционных времен. Я ходила туда с удовольствием, после уроков шла в городскую библиотеку, брала книги и запоем читала.
Жизнь в Куйбышеве была мирной, город ни разу не бомбили. Но там были тыловые госпитали - очень страшные. Мы, школьники, дежурили в палатах раненых - писали письма под диктовку, читали вслух, приносили гостинцы. Это были тяжелые раненые - без рук, без ног, слепые. Навещала я в госпитале и своего старшего брата Леонида, который был сбит и получил тяжелый перелом бедра.
- Дальнейшая судьба вашего брата покрыта завесой тайны. Считалось, что он погиб в бою, потом стали писать, что Леонид будто бы попал в плен, что Хрущев пытался его вызволить, но Сталин приказал его расстрелять как предателя. Что вы знаете о его судьбе?
- Об этих версиях я узнала лет пять назад из газет, и они на совести авторов публикаций. А тогда нам сообщили, что Леня пропал без вести. Я долгие годы надеялась, что он вернется. Шла из школы и думала: а вдруг я сейчас приду, а там висит его шинель. Но этого не случилось. Конечно, он погиб. И этому есть свидетели.
- А почему арестовали жену Леонида?
- Этот вопрос в семье никогда не обсуждался. Потом уже я узнала, что ее арестовали в другом городе, где она училась на курсах военных переводчиков. Любовь Илларионовна жива, она замечательный, красивый, жизнерадостный и очень мужественный человек. Я совсем недавно ее спрашивала: "Ну все-таки, Люба, почему тебя арестовали?" И только сейчас я узнала, что она - немка. Из давно обрусевших немцев. В то время этого было достаточно для ареста. К тому же Берия стремился на каждого иметь досье (как сейчас говорят, компромат), в том числе и на Хрущева.
- Как самому Никите Сергеевичу удалось избежать ареста?
- Думаю, Сталин верил ему. И потом - повезло.
- Для вас доклад Никиты Сергеевича "О культе личности Сталина" стал сюрпризом?
- Это был шок. Но я поверила отцу безоговорочно, хотя он ничего мне и не объяснял. Дома обсуждения не было. О докладе я узнала, как и все другие, из специального письма ЦК КПСС, которое читали в парторганизациях. Я не была членом партии, училась тогда на вечернем отделении МГУ на биофаке и прослушала письмо вместе с комсомольской группой.
Исторический ботинок
- НИКИТА Сергеевич - первый советский руководитель, который отправился с визитом в Америку. Да еще и семью с собой взял...
- Я услышала о поездке, когда гостила у своей сестры в Киеве. За обедом отец, который приехал на совещание по сельскому хозяйству, вдруг сказал: "Знаешь, я через месяц еду с государственным визитом в Америку. Хочешь, тебя возьму?" Я чуть со стула не упала. Так была удивлена, ведь это совсем не в характере отца - делать такие подарки. Потом, через много-много лет, я узнала некоторые подробности. Оказалось, что, когда предстоящий визит обсуждался на заседании Политбюро, Микоян сказал: "Вот что я тебе советую, Никита, возьми с собой семью. Ведь там о нас думают, что мы, коммунисты, - черти рогатые и хвост у нас растет. Нина Петровна говорит по-английски, дети тоже..." И Никита Сергеевич решил взять с собой не только маму, но и меня, сестер и брата Сергея.
Кстати, Микоян был абсолютно прав. Мы приземлились в военном аэропорту довольно далеко от Вашингтона. Летели на новом самолете Ту-114, и американский гражданский аэропорт не мог его принять. Никита Сергеевич специально выбрал именно этот самолет - хотел показать, что мы тоже не щи лаптем хлебаем. Из аэропорта кортеж машин ехал по пригородам, маленьким городкам. И это было странное зрелище, даже пугающее. С двух сторон шоссе стояли огромные толпы людей с флажками - американскими и советскими. Стояли молча. Первые несколько дней это молчание нас сопровождало везде. Американцы просто не знали, чего от нас ждать, и смотрели с каким-то изумлением. А потом отношение изменилось. Нас бурно приветствовали, кидались навстречу - пожать руку, поприветствовать. Мы же старались не уронить себя в глазах самоуверенных американцев. Маме, например, показывали американскую прачечную, химчистку, считая, что мы должны рты раскрыть. Конечно, многое для нас было откровением, но мы виду не показывали.
- Даже те, кто плохо разбирается в политике и истории, знают, что Хрущев в ООН стучал ботинком по трибуне. Почему он так поступил?
- Мои знакомые, которые работали в ООН, рассказывали, что об этом случае спрашивают абсолютно все туристы, приходящие туда на экскурсию. Но в нашей семье эта история считается анекдотом.
Психология этого поступка, мне кажется, такова: отец рассказывал, что в дореволюционной Государственной думе большевики, защищая свою точку зрения, устраивали обструкцию - кричали, свистели, добиваясь своего. В тот день в ООН Громыко предупредил отца: "Когда нас начнут критиковать, мы покинем зал". Никита Сергеевич возмутился: "Как это покинем? Зачем мы тогда сюда приехали? Будем протестовать!" Так что этот поступок вполне в характере Хрущева и соответствует его темпераменту. Однако я слышала, что одна американская газета объявила конкурс: кто представит наглядное доказательство того, что Хрущев стучал ботинком в здании ООН, получит большое денежное вознаграждение. Пока деньги лежат в банке в целости и сохранности.
- Обычный советский человек о поездке в США тогда и не мечтал. Вы рано почувствовали, что вы не такая девушка, как все?
- Сама о себе я никогда так не думала, а от людей с подобными взглядами старалась держаться на расстоянии.
Отставка