Михаил Ширвиндт известен и взрослым, и детям как ведущий передачи "Дог-шоу". В далеком прошлом осталось то время, когда его воспринимали как сына актера Александра Ширвиндта. Но сегодня круг интересов Михаила простирается широко. Он и телевизионный ведущий, и телепродюсер, и даже ресторатор (вместе с Антоном Табаковым они открыли ресторан "Штольц"). И ему удается не только успевать заниматься всем этим, но и уделять время семье, друзьям, играть в теннис, кататься на горных лыжах, посещать театр, читать книги и воспитывать лабрадора Чеса. Все это он делает с азартом и любовью.
- Миша, у тебя двое детей, то есть опыт отцовства вполне солидный. Ты как-то сказал, что воспитывать детей бесполезно, потому что во всем виновата генетика, словом, что выросло - то выросло. И тем не менее ты своим детям хотя бы в раннем возрасте что-то прививал, объяснял, запрещал?
- Когда я был молодым папой, то нередко бессмысленно орал. Дети же раздражают. Любые (смеется). А со временем понял, что это проблемы родителей. Мне кажется, что любой ребенок, сидя обиженным в углу, думает: "Вот когда я вырасту, я никогда не буду такой сволочью, как мои родители". Нет ребенка, который бы об этом не думал. Но... вырастает и становится точно таким же.
- А папа был строгим родителем?
- Нет. Только кричал. Но я быстро распознал природу этого крика. Кстати, и у него, и у меня педагогом курса была Вера Константиновна Львова, ученица Вахтангова (мы шутили: "Непонятно, кто у кого учился"). Она умерла в 90 лет, еще будучи преподавателем. Маленькая, сухонькая, она орала на нас так, что тряслись стены. И мы говорили: "Вера Константиновна, пожалуйста, не кричите так, поберегите себя". А она кричала в ответ: "Да я не затрачиваюсь!" Ее крик - это открытый звук. И вот еще маленьким я понял подобную тайну. И перестал его бояться. Но, будучи хитрым мальчиком, делал вид, что боюсь. Ведь если бы родители распознали мою уловку, то нашли бы другие формы воздействия.
- Дети тебе врали когда-нибудь?
- Все дети врут. И за это их наказывают. А все взрослые врут круглосуточно, никто их не наказывает. И они при этом прекрасно себя чувствуют. И, проведя весь день во вранье, они приходят домой и начинают орать на детей, которые соврали, что не брали конфету.
- Ты в курсе личной жизни детей, их романов, влюбленностей?
- Жизненный опыт подсказывает, что вмешиваться в это не надо, пусть они все делают так, как им кажется правильным. Не надо никаких влияний, потому что это может привести к худшим последствиям, нежели пустить это все на самотек. Но в общем я в курсе всех их увлечений. Друзья приходят в наш дом, правда, стараются с нами не пересекаться (смеется).
- Ты рано женился, что для мальчика из хорошей семьи было странным поступком...
- Да, первый раз я женился еще в институте. Это было после того, как меня выгнали из института. И вот на гребне всего этого я и принял такое решение - жениться. Уж очень пристально за мной следили дома. Я был лишен всех свобод. Поэтому мне нужно было вырваться любой ценой. Это было дачное знакомство. И женат я был года три-четыре.
- И как отнеслись к твоему желанию жениться родители?
- Лояльно.
- С женой Татьяной вы уже вместе очень давно. У вас бывают ссоры?
- Не-а, я вялый стал. Но мне кажется, если вообще жить без ссор, надо обоих в больницу класть. Причем я считаю, можно устроить страшный конфликт по поводу кастрюли. Это жизнь. И прекрасно, когда это есть.
- У тебя есть привычки, которые раздражают Татьяну, но изменить их ты не можешь?
- Я неаккуратен. Я ничего не вешаю на место. И когда все уезжают, у меня свой замечательный порядок в бардаке. Они считают, что это полный хаос, а я знаю, где что у меня лежит. Но с годами вырабатывается притертость друг к другу. Например, мы с моим другом Сережей Урсуляком, оба давние курильщики, прошли через одну проблему в семье. Нормальный курильщик никогда не закурит натощак. Поэтому для меня очень важно запихнуть в рот кусок любой пищи: ложку творога или корку хлеба - и запить глотком чего-нибудь горячего, в идеале кофе. И вот пока я этого не сделаю и не закурю первую трубку, я не человек. Когда я был молодой и более экстремальный, то мог убить любое живое существо, которое окажется в акватории и помешает этому, даже просто скажет: "Доброе утро". И на этой почве в молодости бывало много конфликтов.
- У тебя есть какие-нибудь домашние обязанности?
- Мало. Слава богу, их все меньше и меньше. Обязанности свелись к минимуму: ночью гуляю с собакой. Но моей прерогативой было поделить семью на три прогулки. Утро - Таня, день - дочь Саша, вечер - я. У нормального владельца собака может гулять по часу, а то и по два. А у нас по пять минут три раза в день. Но я дольше всех гуляю, минут тридцать. Могу приготовить еду. Легко. На это меня выдрессировал Антон Табаков. Раньше мне казалось, что это не мужское дело. А сейчас наоборот. Но я не могу приготовить суп. Может быть, и могу, но не пробовал. Мне это неинтересно. Мясо или рыбу могу сделать, причем даже правильно. Или, например, спагетти готовлю профессионально, у меня и соус специальный есть.
- Ты гурман?
- Своим гурманством я во многом обязан Антону. Мы же не первый год знакомы. А еда в его доме - это всегда что-то поразительное: вроде бы обычные шашлыки, но ты каждый раз понимаешь, что никогда такого не ел. Я видел поход Антона по рынку. Я научился у него подходить к мясному ряду и говорить: "Ну что, мяса нет?" Но я произношу это абсолютно формально, а он - осмысленно. Антон умеет выбрать из пяти кусков мяса единственный правильный и готовит так, что "сносит голову". У меня два авторитета в кулинарии: Табаков и Макаревич. Обоим я раньше позванивал и говорил: "Сегодня придут гости. Я купил кусок свинины. Что мне с ним делать?" Как правило, первым делом советовали выбросить в помойку, потому что были уверены, что я не то купил и ничего не приготовлю. Но в итоге потихонечку стало получаться.
- А как отнесся отец к твоей ресторанной деятельности?
- Я перешагнул в его глазах пределы реального. Но при этом он ходит к нам в ресторан, ест чечевичный суп с копченостями и мясо из тандыра. Но мне было ультимативно заявлено, что его обед в ресторане возможен, только если он будет платить. Он еще норовит помогать мне материально.
- В интервью ты не раз рассказывал о своей коллекции утюгов. Как реагируют гости, увидевшие ее в первый раз?
- Это, наверное, как показывать семейные фотографии. Говорят: "Боже мой, как любопытно!", а сами тебя ненавидят в этот момент.
- А семья как относится к твоему хобби?
- С уважением. Вплоть до того, что дочка начала коллекционировать крошечные лейки.
- Знаю, что кроме утюгов у тебя есть еще одно активное увлечение - горные лыжи...
- Мой товарищ австриец женат на моей однокласснице. И лет семь назад мы оказались с семьей у них в Вене. Хотели погулять по Вене, потом поехать в горы. Но я сказал: "Только не лыжи". Я терпеть не мог этот снобистский вид спорта, потому что считал, что там сплошные понты: надо обязательно ездить в нарядных костюмах, дорогих очках и еще, в идеале, с гипсом, чтобы при этом не кататься, но делать вид, что ты причастен... И вот мы приехали на замечательный альпийский курорт. Через день мы с сыном уже ездили с красных (сложных) трасс. С тех пор я не упускаю любую возможность покататься, потому что понял, что ничего прекраснее быть не может. Я не люблю спорт ради спорта или ради здоровья. Мне нравится, когда в этом есть азарт. И то, как мы играем с Денисом Евстигнеевым в теннис, - абсолютный азарт. А вот посещать фитнес-клубы я категорически не могу. Мы играем истово: в процессе ненавидим друг друга и готовы порвать. Но это заканчивается через две секунды после того, как произошло пожатие руки и выигравший похлопал по плечу проигравшего. Это унизительный ритуал, взятый из большого тенниса. "Массаж" называется.
- Ты как-то рассказывал, что из всех друзей отца и вообще людей, часто бывающих в доме, тебе ближе всех был Андрей Миронов...
- Да, прежде всего потому, что он был самым молодым из всех. Они с отцом совершенные антиподы по темпераменту. Отец рассказывал, как однажды в какой-то гостинице им дали жуткий люкс с одной двухспальной кроватью. Они легли, папа тут же начал засыпать, а Андрей стал орать: "Что за дыра? Почему тут грязно? Я не могу..." И тут же мирно захрапел. На следующий день папа говорит: "Вчерашняя сцена продемонстрировала беспочвенность твоего темперамента - на высшей точке крика ты заснул". Андрей действительно был такой. Еще он был фанатик музыки. У него была сумасшедшая по тем временам стереосистема, он, вероятно, ценил правильный звук, собирал американский джаз. И от него мне передалась фанатичная любовь к Фрэнку Синатре.
Я умолял родителей, чтобы мне купили магнитофон. И наконец купили... проигрыватель. Я сидел между двумя колонками и добивался стереозвучания. Андрей, придя к нам, взял белый пластырь, заклеил все эти "Аккорды" и везде, на каждой колонке написал по-разному: "Сони", "Грюндиг", "Панасоник". Андрей совершенно не понимал, как можно слушать музыку на "Аккорде-стерео", и поэтому издевался.
- А когда ты первый раз увидел легендарный спектакль "Фигаро" с отцом и Андреем?
- Первый раз, когда отец играл в первый раз. Мне было, наверное, лет девять-десять. В этом же возрасте на гастролях Театра сатиры в Киеве со мной произошла одна история. Меня таскали с собой, потому что девать было некуда. Тем более потом, после гастролей, планировался отдых на Днепре. Вечером я все время торчал в театре. У меня был приятель - сын режиссера. Мы с ним в энный раз смотрели ненавистный нам спектакль "Женитьба Фигаро", потому что столько вынести невозможно. В узком пространстве между кулисами умещалось два стула, один за другим. Не помню, кто первый сел. Но второму стало это мешать. И он взял и свой стул переставил вперед. И вот тут началась игра. Спектакль уже значения не имел. Интересно было победить. И так мы боролись, боролись. И, наконец, я с большим запасом переставил стул и сижу... А он не двигается. Я думаю: "Победил!" На сцене Андрей Миронов в монологе. А они нас иногда видели в кулисах, подмигивали. А тут я вижу, что у него глаза становятся, как у собаки из сказки Андерсена, с башню. Я понял: что-то не так. Поворачиваю голову направо и вижу весь зрительный зал - я сижу в беседке, куда сейчас придут крестьянки. Я схватил стул, заметался и вылетел за кулисы. А через пять минут начался антракт. Я завернулся в кулису и так простоял весь антракт, потому что слышал истошные крики: "Где он?! Где он?!" Андрей носился, искал меня. И если бы я ему подвернулся, он бы меня убил. Накал страстей был в антракте. После, видимо, острота прошла, и мне не попало.
- Как тебе кажется, тебе полностью удалось преодолеть шлейф сына Ширвиндта?
- В какой-то степени, потому что мы занимаемся разными творческими историями. И сейчас уже говорить о блате в искусстве бессмысленно. Это не работает. И если я востребован, то это уже моя заслуга.