Привет, "Молодой"!
Люблю тебя.
Если ты не против, я хотела бы даже заявить о себе на всю родину с твоих страниц.
Все дело в том, что как-то в тебе промелькнула пара слов, вроде "дерзайте, молодые-зеленые, с писательскими амбициями", я почти тут же решила, что дело того стоит.
"Молодой", я отсылаю тебе непридуманную историю из своей жизни, надеюсь, понравится.
ОДНАЖДЫ утром я поняла, как безнадежно пусто в моем кармане. Канючить по телефону, дребезжать в чужой город - маме - не хотелось. Посему я сказала себе решительное: "Хватит!" - и купила газету с объявлениями о работе. Тут вдруг закачалось, запрыгало перед глазами радостное ОНО, глядя на которое я поняла, что это для меня.
Из телефона на меня рявкнуло нервное "да!", я залепетала что-то.
- А-а-а, по объявлению... Какого цвета у вас волосы?
- Рыжие.
- Жду вас завтра в десять...
И короткие гудки.
Дело в том, что требовалась натурщица, которая бы позировала голяком какому-то безумному скульптору. Позже выяснилось, что он платил хорошие деньги за это.
Назавтра я, вся пахнущая классикой своего студенчества, с худыми ногами и старой-престарой душой, с глазищами, похожими как минимум на перезревшие фрукты, отправилась к этому сумасшедшему. Мой бойфренд, чуть не плача, пытался отговорить меня от этого. Но в его кошельке стоял еще более плотный вакуум, чем у меня, и посему он шел рядом и шаркал от безысходности ногами. У меня же росли волосы и урчало в животе.
Мы нашли огромный особняк, где меня, может быть, даже ждали, и я нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и я увидела мужчину с черным догом у ног и не менее черными глазами.
- Вы звонили?
- Да. - Он улыбнулся.
- Входите. Парень с вами? Прошу вас.
Я начала нервничать. Размер моей стипендии не позволял даже смотреть на его прихожую. Где-то на горизонте коридора мелькнула поджарая старушка в белых букольках.
- Это моя мама, - сказал он. И мне стало полегче. Он сказал, что, если я ему подойду, он готов платить девятьсот рублей в день и кормить меня.
Тут я поняла, что должна подойти во что бы то ни стало. Он отвел меня в студию и попросил раздеться. Мой крендель сидел на трехногом табурете, краснел и пыхтел, пялясь во все глаза на мои лодыжки и глянцевый живот.
Богемный скульптор сказал: "Хорошо!" - и договорился со мной о встрече.
Бойфренд изъявил желание присутствовать, на том и сошлись.
Полетел к чертям институт, благо до сессии было далеко. И началось.
Я приходила раза два в неделю, раздевалась, и он по восемь часов вырезал меня из сандала. Удивильно: он не глазел на меня - он педантично, сантиметр за сантиметром изучал мои чресла и одержимо, будто слепец, одними руками, без глаз, делал вторую меня. Иногда он говорил, что не может работать сегодня, а порой звонил и требовал, умоляя, чтобы я во что бы то ни стало пришла - приплыла и - прилетела, откуда угодно - к нему. Он восхищался моим телом, делал впадинки по запаху и ни разу не прикоснулся ко мне. Он боготворил мою спину, а мой парень дико ревновал и менял цвет глаз на лед.
Вот так все и было.
Деньги пришлись как нельзя кстати. А месяца через два в Петербурге я совершенно случайно попала на открытие выставки, где нечаянно наткнулась на себя: у меня зачесались локти, и захотелось укусить эту выгнутую, нагло худую самку из дерева и завыть - истошно и почти захлебываясь голосом.
А он подошел, вдохнул запах моих волос на расстоянии метра, именно их рыжевизну он искал в толпах потенциальных скульптур, и меня покоробило от его: "Спасибо. Все в восторге от тебя".
Сошлите навеки меня в этот дорогой мне кусок памяти, где сквозь широко закрытые глаза не видны бродящие по коридорам его дома сны, где по утрам пьют вишневую кровь и где делают пальцами мечты.
Он теперь стал культовым. Меня же отсандалило на кулички, но я до сих пор ношу в себе, на глубине левой пятки, его озоновый ветер и браслет из того самого дерева на запястье...
P. S. "Молодой", а куда делась Костенко-Попова?