РОССИЙСКИЙ Государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ) - это мир потаенных чувств, творческих мук великих писателей, философов, композиторов, актеров. Письма и рукописи Пушкина, Лермонтова, Чайковского, Пастернака... Всего 1 млн. 200 тыс. единиц хранения... Я вошла в кабинет директора архива Татьяны ГОРЯЕВОЙ, когда она уговаривала невидимого абонента подождать с выплатой задолженности: "Поймите, у нас на счету осталось всего семь тысяч". "Долларов?"- не подумав, спросила я.
- ЕСЛИ БЫ, - вздохнула Горяева. - За последние десять лет государство не дало нам ни копейки на приобретение документов. А время, когда многие бескорыстно передавали документы архиву, кануло в Лету. Теперь - рынок. И сами владельцы, а главное, их наследники очень хорошо понимают, за сколько "можно рукопись продать". В столице, например, есть магазин, который скупает у москвичей документы. По слухам, там появляются раритеты, находившиеся ранее в федеральной собственности. Я уж не говорю, что творится на зарубежных аукционах. А в нашем бюджете даже и не предполагается такой статьи - "на приобретение документов".
- А как же тогда пополнять личные фонды: рукописи и письма знаменитостей?
- Я долго обивала пороги, наконец мне выделили 400 тыс. руб., и мы купили 17 документов - автографы стихотворений и письма Пастернака. Но это все! Нам предлагают огромное количество документов, от которых мы вынуждены отказываться. Еще повезло, что в последнее время государство взяло на себя расходы по содержанию здания. 100 тыс. руб. мы сразу потратили, чтобы починить крышу в хранилище, которая протекала, как в захудалой деревенской избе. В конце прошлого года дали 250 тыс. руб. на электрику. У нас до сих пор допотопная алюминиевая проводка, все время выбивает пробки. Нет нормальной системы пожаротушения. На это требуются такие суммы, которые нам и не снились. Видимо, власти и впрямь полагают, что рукописи не горят. Ситуация, честно говоря, страшная.
- Ну, допустим, деньги вы нашли, а гениев по какому принципу отбираете?
- Критерии отбора? Конечно, изменились. Раньше - это непременное пребывание в ряду советских классиков и подлинность документов. Поэтому-то вместе с рукописями Куприна, Бунина, Алексея Толстого в архив попадали материалы "литературных генералов", чья слава заканчивалась, как только они покидали свои кабинеты. Например, архив поэта Алексея Суркова буквально подобрали на помойке. "Ненужные" бумаги - а среди них оказались рукописи самого поэта, его записные книжки, письма Ж. Амаду, В. Гроссмана, К. Симонова, В. Некрасова - просто выкинули. РГАЛИ, в отличие от многих других архивов, удалось много сделать и для сохранения документов людей, в то время гонимых властями.
- Мне кажется, что эти лавры все-таки принадлежат не архиву...
- Действительно, многие материалы ЦГАЛИ принимал от КГБ (а раньше - от НКВД). Архив Пастернака попал к нам после ареста Ольги Ивинской. Власти не хотели расставаться с архивом Пастернака, а Ивинская к тому времени окончательно решила передать документы за границу. В результате - арест.
- С критериями понятно, но за бесценными документами к наследникам отправляются живые люди. Согласитесь, велико искушение взять и себе что-нибудь на память, ну хоть записочку, написанную великой рукой...
- Конечно, можно подозревать всех - и сотрудников, и читателей, тем более что сегодня архив открыт практически для всех. Но за всю историю архива был единственный случай, когда молодая сотрудница похитила рисунки Репина. В деле оказались непронумерованные листы, и ей удалось, не нарушив нумерации, изъять рисунки. Было возбуждено уголовное дело. Часть рисунков она вернула, девушку выпустили под подписку о невыезде. И она тут же исчезла. И еще была ситуация, когда люди, занимавшиеся публикациями по фонду Розанова, ну, скажем так, злоупотребили нашим доверием. Некоторые документы из фонда потом всплывали в разных местах. Но система контроля у нас отработана тщательно и выполняется строго. Многие исследователи возмущаются: почему на руки выдают только десять дел, когда я могу просмотреть гораздо больше? Потому что отдел хранения должен постранично пролистать дело до выдачи в читальный зал и после выдачи. У нас даже сотрудники обязаны расписываться в учетных документах, когда пользуются материалами фондов. И любая публикация, связанная с использованием того или иного материала, выдаст тебя. Кроме того, подлинники мы выдаем только в виде исключения. В остальных случаях исследователям приходится довольствоваться микрофильмами. Сейчас, например, у нас работает Институт мировой литературы. Они издают полное академическое собрание сочинений Шолохова, Тютчева. Мы выдаем им подлинники только на окончательную сверку текста. Студенту или аспиранту мы подлинников не выдаем.
- Татьяна Михайловна, а сегодня все материалы рассекретили?
- Архивисты, как врачи и священники, проникают в святая святых человеческих тайн и потому не имеют права рассказывать о том, что прочитали на работе. И то, что стало информационными бомбами в период гласности, мне и другим архивистам было известно уже давно. А в 30-е гг., конечно, по другим соображениям было строго запрещено даже между собой разговаривать на внутренние темы. И сейчас есть степень секретности. Я, как директор архива, обязана оформлять первую степень - это допуск к документам репрессивных органов, силовых министерств.
- Вы не ответили на вопрос: все ли документы рассекретили?
- Да. (Через паузу.) Будем считать, что все.