Всего полвека назад Люблино считалось идеальным районом для летнего отдыха, а соответствующая платформа Курского направления называлась Люблино-дачное.
НО ЕСЛИ отмотать ещё на полтораста лет назад, то есть риск оказаться в дачной пустыне. Во всяком случае под Москвой - точно. Кое-что, правда, брезжило ещё во времена Петра I, который выстроил для своей фаворитки Анны Монс "чистенькую мызу" почти рядом с её домом в Немецкой слободе. Иногда кажется, что именно Монс предвосхитила советский стиль, который состоит в том, чтобы на даче не столько отдыхать, сколько пластаться на грядках - в огороде у петровской фаворитки росли иноземные овощи и картофель.
Самое же интересное с подмосковными дачами происходило как раз в промежуток между "мызой немецкой дуры" и классическими шестью сотками. К концу XVIII в. москвичи, и так жившие практически в условиях сельской местности, вдруг воспылали страстью к загородному уединению. Не исключено, что имело место банальное обезьянничанье из серии "Вот в Питере модно выезжать на природу, а мы чем хуже?". Спровоцированный Питером загородный бум весьма удивлял современников. "Москва совершенно пустеет летом, - писал Николай Карамзин в 1803 г. - Дворяне, раньше ездившие за границу, предпочитают отдых под Москвой". Главное было сделано: москвичей красиво поманили модной игрушкой, а дальше вступала в дело спесь жителей Первопрестольной.
Но одной спеси оказалось маловато. Если бы не бурное развитие железных дорог, чисто русский феномен дачи, занесённый во все иностранные справочники, мог бы и не состояться. Кстати, русское datcha вводит иностранцев в ступор. Англичанин не едет в country cottage (сельский дом), а немец в Sommerhaus (летний дом) - все они отправляются за город. Для большей части носителей загадочных славянских душ дача начинается и заканчивается на вокзале, имея в промежутке поезд, лопаты, тяпки, грядки, мангал, водку и похмелье. Главным атрибутом уже более века является железная дорога. Северная (Ярославская), пущенная в 1860 г., уже через 15 лет стала самой популярной среди дачников. Здесь, в молодом тогда сосновом лесу, чаеторговец Перлов выстроил более 70 дач "с затеями" - башенками, флигельками и балконами. Вот как пишет об этом современник: "Весь лес-парк изрезан дорожками, утрамбованными красным песком, по которым можно гулять даже в сырую погоду, вскоре после дождя. Каждое лето все дачи бывают переполнены жителями, а угодливый хозяин для развлечения своих жильцов приглашает музыку". Стоит ли объяснять, что это и есть знаменитая впоследствии Перловка, ставшая чуть ли не нарицательным названием. Счастливые обладатели сельских домиков, расположенных в получасе ходьбы от станций, тоже старались не упускать своего шанса, отчаянно демпингуя рынок. Удовольствие пожить в престижном дачном комплексе у Перлова стоило от 200 руб. в месяц - для рядового служащего плата занебесная. А вот полдома или флигелёк где-нибудь в захолустье типа Перервы укладывались в схему "25 руб. за аренду и стол, да 3 руб. за прислугу, да ещё 2 за сливки к утреннему чаю". Для среднего чиновника в самый раз.
Дачный бум в конце XIX в. чем-то напоминал весёлые денёчки десятилетней давности - большая часть подмосковных земель была раскуплена и пущена под застройку. Но москвичам, жадным до красот родной природы, казалось мало и этого. Многие норовили даже снимать на лето половину крестьянских домов, чем поначалу вводили хозяев в искреннее изумление: "Да живите так, что нам, места мало?" Потом, правда, крестьяне смекнули что к чему и стали ломить за свои избы по 5-10 руб. в месяц. Всего же в 1888 г. под Москвой было более 6 тыс. дач в 178 посёлках, куда каждое лето отправлялись 40 тыс. человек.
Тягу москвичей к дачам не смогли переломить ни революция, ни советская власть, ни новые времена. Да и схема осталась прежней - элитные "дачи за забором", "шесть соток с грядками" для счастливчиков и "угол у тёти Мани" для всех остальных. Думается, что с этим уже ничего не поделать - спасибо Анне Монс и железным дорогам.