Заканчиваем начатую в "АиФ" N 13 публикацию воспоминаний Н. С. Хрущева о подготовке и работе XX съезда КПСС, предоставленных редакции его сыном С. Н. Хрущевым.
НАИБОЛЕЕ информированными об истинных размерах и причинах сталинских репрессий были, как я считаю. Молотов, Ворошилов и Каганович. Я думаю, что Сталин с ними обменивался мнениями.
Сталину и не нужно было втягивать Кагановича, он сам больше всех кричал, из кожи вон лез в угодничестве перед Сталиным, арестовывая направо и налево, разоблачая "врагов".
После всей этой истерии, охоты за "врагами народа" мы не могли психологически сбросить этот груз до 1956 г., мы еще верили в версию, которую создавал Сталин, верили, что мы окружены врагами народа и надо с этими врагами бороться, защищать революцию. Мы находились на позициях обострения классовой борьбы, и все тут было теоретически обосновано и практически доказано Сталиным.
Но все-таки мы пришли к решению создать такую комиссию. Комиссия дала свои материалы, эти материалы тогда считались секретными. Встал вопрос, докладывать ли их на съезде партии. Решить этот вопрос оказалось непросто. Сделано это было лишь в ходе работы съезда.
НАЧАЛСЯ съезд. Я сделал отчетный доклад. Начались прения. Съезд шел, я бы сказал, хорошо. Но меня мучила мысль: "Вот съезд кончится. Будет принята резолюция. Все это формально. А что дальше? На нашей совести останутся сотни тысяч расстрелянных людей, две трети состава Центрального Комитета, избранного на XVII партийном съезде. Редко кому повезло и он остался живым. Что же дальше?"
Записка комиссии Поспелова сверлила мне мозг. Наконец я собрался с силами и во время одного из перерывов, когда в комнате президиума были только члены Президиума ЦК, поставил вопрос:
- Товарищи, а как же быть с запиской товарища Поспелова? Как быть с расстрелами, арестами? Кончится съезд, и мы разъедемся, не сказав своего слова. Ведь мы уже знаем, что люди, подвергшиеся репрессиям, были невиновны, они не были никакими "врагами народа". Это честные люди, преданные партии, преданные революции, преданные ленинскому делу строительства социализма и коммунизма в Советском Союзе. Люди будут возвращаться из ссылки, мы же держать их теперь не будем. Надо подумать, как их возвратить.
Как только я закончил говорить, тут сразу на меня все набросились, особенно Ворошилов:
- Что ты? Как это можно? Разве можно все это рассказывать съезду? Как это отразится на авторитете нашей партии, на авторитете нашей страны? Это же в секрете не удержишь. И нам тогда предъявят претензии. Что же мы можем сказать о нашей роли?
Очень горячо стал возражать и Каганович с таких же позиций. Это была позиция не глубокого партийного философского анализа, а шкурная, личная. Это было желание уйти от ответственности, если сделано преступление, замять его, прикрыть.
Я говорю:
- Мы отчитываемся сейчас за период после смерти Сталина, но мы, как члены Центрального Комитета, должны сказать и о сталинском периоде. Мы же были в руководстве вместе со Сталиным, и поэтому как же мы можем ничего не сказать делегатам съезда. Съезд закончится, делегаты разъедутся. Сказать, что мы ничего не знали, - это будет ложь: есть записка тов. Поспелова, и мы теперь уже знаем обо всем, знаем, что репрессии были ничем не обоснованы, что это был произвол Сталина.
Ответом была опять очень бурная реакция. Со мной опять не соглашались.
- Ты понимаешь, что будет?
Я увидел, что добиться решения от членов Президиума Центрального Комитета не удастся, и выдвинул такое предложение:
- Идет съезд партии, и во время съезда внутренняя дисциплина, требующая единства руководства среди членов Центрального Комитета и членов Президиума ЦК. уже не действует. Отчетный доклад уже сделан, и каждый член Президиума и член ЦК имеет право выступить на съезде и изложить свою точку зрения, даже если она не совпадает с точкой зрения отчетного доклада.
Я не сказал, что я выступлю с таким докладом, но, видимо, те, которые возражали, поняли, что я могу выступить и изложить свою точку зрения по арестам и расстрелам.
Я сейчас не помню, кто меня поддержал персонально. Думаю, что это были Булганин, Первухин и Сабуров.
Вот до какого положения мы договорились. Тогда кто-то проявил инициативу:
- Раз вопрос стоит так, видимо, надо все-таки доклад сделать.
Неохотно все согласились. Тогда возник вопрос, кто должен сделать доклад. Я предложил, чтобы доклад сделал тов. Поспелов.
- Если сейчас не ты выступишь, а сделает доклад Поспелов, тоже один из секретарей ЦК, то возникнет вопрос: почему Хрущев в своем отчетном докладе ничего не сказал по этому поводу?
Этот аргумент заслуживал внимания, и я согласился. Мы устроили закрытое заседание во время прений по отчету ЦК, на котором я сделал доклад по этому вопросу. Съезд выслушал доклад молча. Как говорится, слышно было полет мухи. Люди были поражены зверствами, которые совершены над членами партии, заслуженными, старыми большевиками и молодежью. Это была трагедия для партии, для делегатов съезда.
ВОТ ТАК родился доклад на XX съезде о злоупотреблениях Сталина. Считаю, что этот вопрос был поставлен абсолютно правильно и своевременно. Я не только не раскаиваюсь, а доволен, что правильно уловил момент и настоял, чтобы этот доклад был сделан на съезде партии. Ведь могло быть и иначе, мы находились в шоке, людей держали в тюрьмах, в лагерях. Мы создали версию, грубо говоря, о роли Берия. Он, мол, полностью отвечает за злоупотребления, которые были сделаны Сталиным. Это тоже является результатом шока. Мы никак еще не могли освободиться от того, что Сталин - друг народа, отец народа, Сталин - гений и прочее.
Поэтому после процесса Берия мы находились в плену этой версии, нами созданной в интересах реабилитации Сталина: не бог, мол, виноват, а угодники, которые сидели и плохо докладывали богу, а поэтому бог и посылал или град, или гром и другие бедствия.
И сейчас другой раз встречаются люди, которые мне ставят вопрос:
- Тов. Хрущев, а может быть, не надо было рассказывать о Сталине; ведь Сталин вот такой, Сталин то-то сделал?
Это не соучастники Сталина в этих злодеяниях, а простые люди: они привыкли, они молились на Сталина, и сейчас трудно им. Обычно старые люди задают такие вопросы. Они сжились, им трудно отрешиться от старых понятий и старой аргументации сталинских времен.
Я считаю, что это результат недостатков в воспитании членов партии. Все методы воспитания в партии Сталин приспосабливал к себе, к своей деятельности: подчинение без рассуждений, абсолютное доверие. Идти на смерть без сомнения, конечно, хорошо во время войны, но это всегда оборачивается обратной стороной, потому что человек без рассуждений, верящий тебе, когда узнает, что его доверие обмануто, становится твоим врагом. Это очень опасное направление. Я всегда стоял и сейчас тем более стою за правдивость, абсолютную правдивость перед партией, перед комсомолом, перед народом. Только в этом неисчерпаемый источник силы партии, и только так можно завоевать доверие народа.
Не Берия создал Сталина, а Сталин создал Берия. Сталин выдумал Берия. Сталин создал Ежова. "Ежевика", "Ежова рукавица" - это все термины Сталина. А еще раньше был Ягода. Все они последовательно сходили со сцены. Одни герои, созданные Сталиным, заменялись другими, и это тоже является логичным для Сталина.
Сталин чужими руками уничтожал честных людей, и он знал, что они чисты перед народом и перед партией. Эти люди гибли в результате только того, что он им не доверял. Поэтому надо было убрать этих душителей и выбрать других. Таким образом, получилось три эшелона: сперва Ягода, за Ягодой - Ежов, за Ежовым - уже Берия. На Берия это оборвалось. Вернее, не на Берия, а на смерти самого Сталина.
Мы тогда еще находились в плену мертвого Сталина. Даже когда мы многое узнали после суда над Берия, мы давали партии и народу неправильные объяснения и все свернули на Берия. Нам он казался удобной фигурой. Мы делали все, чтобы выгородить Сталина, не сознавая того, что выгораживаем преступника.
Я впервые почувствовал ложность нашей позиции, когда мы приехали в Югославию и беседовали с тов. Тито и с другими товарищами. Когда мы затронули этот вопрос и сослались на Берия, то они стали улыбаться и подавать реплики. Это нас раздражало, и мы вступили в большой спор, дошедший до скандала, защищая Сталина. Потом я публично выступал в защиту Сталина против югославов. Сейчас ясно, что эти позиции были неправильными, это была позиция человека, который не осознавал необходимости разоблачить до конца эти преступления, чтобы подобные методы никогда не могли вернуться в нашу партию.
Поэтому тот, кто действительно хочет установления в партии ленинских порядков, ленинских, а не сталинских, должен приложить все силы для разоблачения Сталина и осуждения сталинских методов. Необходима реабилитация людей, из которых многие еще не реабилитированы, разоблачение творившихся беззаконий, с тем чтобы призрак подобных методов не мог подняться из могилы.
Когда-то, когда я был в Болгарии, в одном своем выступлении я привел слова Пушкина из его произведения "Моцарт и Сальери". У него описывается такой эпизод: беседуют Моцарт и Сальери, и Моцарт, не подозревая, что Сальери готовится его отравить, говорит: гений и злодейство несовместимы. Так и Сталин. Нельзя иметь гения и злодея в одном лице...
Главное достижение XX съезда - это то, что он начал процесс очищения партии, возвращения ее к тем нормам жизни, за которую боролся Ленин и другие лучшие сыны нашей страны.
КНИГА Л. ТРОЦКОГО О СТАЛИНЕ ДОЛГО СОЗДАВАЛАСЬ, ЕЩЕ ДОЛЬШЕ ОНА ИДЕТ К СОВЕТСКОМУ ЧИТАТЕЛЮ. На разных полюсах