Примерное время чтения: 9 минут
202

ЮБИЛЕЙ. Радости и муки примадонны

Когда на днях Галина Вишневская вновь, через 18 лет, вышла на сцену Большого театра, она триумфально завершила не только свою артистическую карьеру, но и целую эпоху в жизни любителей искусства. Эпоху, где вместе с ней блистали такие имена, как Д. Шостакович, М. Плисецкая, Р. Щедрин, И. Архипова, З. Анджапаридзе и другие.

Так случилось, что пик их творчества пришелся на пору расцвета тоталитаризма, и если один миновали его без потерь, то другим пришлось стать изгнанниками своей собственной страны. Среди них оказалась и примадонна Большого театра Галина Вишневская, имя которой было вымарано как из числа граждан, так и тех, кто приносил стране и Большому театру всемирную славу.

Но времена изменились, и все стало на свои места. Для нас это - долгожданная встреча с талантом и торжество справедливости. Для Галины Вишневской - примирение с театром и Родиной.

- Галина Павловна, мы с вами встречались осенью прошлого года. Вы мне тогда сказали, что, даже проезжая мимо Большого театра, испытываете глухое раздражение.

- Не то слово, у меня была ярость.

- Что же произошло сейчас? Это важно не только для вас, но и для нас.

- Я никогда бы в жизни не вошла в стены Большого театра и не смогла бы подавить вот здесь, в горле, комок, который душил меня все эти 18 лет, если бы театр не сделал шаг первым... Мне позвонили из театра и оказали, что Большой собирается отметить 45-летие моей творческой деятельности. Я приняла это всей душой. И когда я оказалась в театре, захотела сделать ответный шаг. Я сказала, что создам фонд помощи артистам-пенсионерам, внесу туда деньги от моей книги, изданной здесь, и весь сбор от концерта. Попросила администрацию театра назначить высокие цены на билеты.

- Хочу рассказать вам одну историю. 25 лет назад я вот так же проходил через служебный вход Большого театра. И в это время туда вошли вы, в норковой шубе, шикарная, легкая, в общем - царица. А сейчас как было?

- Вот так же и вошла. С открытой душой. И как будто не было этих восемнадцати лет. Поднялась по лестнице и сразу на сцену, с ее ни с чем не сравнимым запахом родных кулис. Занавес был открыт, совершенно пустая сцена. Когда я прощалась с театром, было так же. Для меня было важно выйти на то место, где я обычно стояла, и попробовать голос...

- Итальянцы говорят, что зал Ла-Скала лучше.

- Не знаю, мне всегда легко было петь в Большом. Я прекрасно знала, какой должен быть посыл звука, чтобы его слышали во всех уголках. Я никогда не боялась этого театра, могла петь любым звуком и чувствовала, как он летит. Может, мой голос приспособлен именно для Большого. Не знаю.

- Признаюсь, что у меня камень с души упал, когда с вашего лица наконец исчезли озлобленность, напряжение, которое я видел тогда, в ноябре. Скажите, это еще и потому, что вы наконец поверили в то, что у нас здесь происходит?

- Происходит в стране? Мой муж в августе сбежал сюда воевать. Есть совершенно феноменальный снимок, где он с автоматом и держит его, как виолончель, а рядом - уснувший на его плече охранник. Когда я по ТВ увидела эту массу людей у "Белого дома", то сказала, что теперь есть надежда, что Россия поднимется.

- Я знаю, что у вас с Ростроповичем на этот счет были разные мнения?

- Ростропович пересмотрел свои взгляды.

- Ваша интуиция оказалась более точной?

- Ну, я женщина, а потом, знаете, актриса, поэтому мне виднее, где игра, а где нет.

- Вам одиноко в Париже?

- Что значит одиноко? Я так привыкла. Вообще, я всегда жила одна. И здесь, в России, тоже. Правда, у меня был мой театр. Я проходила Художественный проезд и сразу видела его. Театр и я составляли одно целое. Потом уже волею судьбы и людей (или наоборот), я должна была оставить его и оказаться за границей. И там выход был один - тоже быть самой собой.

- У вас хорошая выучка. Вы же сирота при живых родителях, блокадница. Так что уже в начале жизни получили колоссальный запас прочности.

- Конечно, если появляешься на свет в семь месяцев и тебя бросают... Так что я научилась бороться за жизнь еще младенцем.

- Какой у вас мир в Париже?

- Там жизнь несколько иная, чем здесь. Я много работаю. Два года, как перестала петь на сцене, веду мастер-классы в разных странах, ставлю оперные спектакли. Дел полно.

- Вы следите за своей внешностью так же тщательно, как и раньше?

- Ну а как же?

- Наверное, тратите на это немало времени?

- Ничего подобного. Я просыпаюсь и начинаю все делать очень быстро. Так и быть, раскрою вам один секрет. Я привезла с собой платье, в котором хотела выйти на сцену в свой юбилей. Оно сшито одной венской фирмой в единственном экземпляре. Так вот, платье не сходилось на мне на два сантиметра. Но я специально не взяла про запас другое, решив похудеть здесь. Набрала с собой супы в пакетиках, ничего, кроме них, не позволяю себе есть.

- Вы ни разу не спустились в ресторан?

- Нет. Дочки ходили, а я в номере завариваю себе чашку супа. Три в день - и ничего больше. Этот внутренний заряд и самодисциплина у меня с детства.

- Всю жизнь на самоограничении?

- Абсолютно. Никаких секретов молодости. Это все чепуха. Нельзя позволять себе ослабнуть духом, тогда ничего не страшно.

- В свое время многие представляли вас иначе. Мол, наивная певичка попала на сцену благодаря своему знаменитому мужу, который гениально играет на виолончели и помогает ей разучивать романсы.

- Специально для тех, кто так думает, сообщаю - я никогда с Ростроповичем не работала дома, только в театре. Все мои оперные партии уже готовые он слушал там. Только однажды я пропела ему партию из оперы "Война и мир" Прокофьева дома.

Но самыми трудными были наши со Славой концертные программы. Вместе мы не репетировали. Обычно он приезжал откуда-нибудь за два - три дня до концерта, и на него тут же наваливались ученики. Играть он любит только наизусть. Прибежит, бывало, домой, как безумный, и сидит учит. Какая уж тут репетиция! Мы с ним переругаемся, потом, в ночь, перед концертом, что-то быстро повторим. Придем в театр, друг с другом не разговариваем. И я даю себе слово никогда в жизни с ним больше не работать на сцене. Но начинается концерт, и между нами возникает полная гармония.

- На что вы сейчас живете? Я вижу на ваших руках изумительные драгоценности.

- Эту лягушку из зеленого перламутра с бриллиантом в пасти мне подарил Слава. Это от Тиффани (самый дорогой в мире магазин. - Ред.). Слава говорит, что я - царевна-лягушка. Не волнуйтесь, я не бедная женщина. Мне хватит тех денег, которые я заработала за первые три года гастролей на Западе, когда меня отсюда выгнали. Денег хватит, если даже я проживу до 90 лет и дольше.

- Я спрашиваю об этом не случайно. У нас-то артисты влачат жалкое существование.

- Между прочим, я от Большого театра пенсию не получаю до сих пор. Если когда-нибудь ее дадут, я тоже передам эти деньги в фонд помощи артистам-пенсионерам. В Большом театре было человек пять, наверное, которые получали высшую ставку - 550 рублей за шесть спектаклей. Это считалось нормой. Конечно, за такие деньги мы не пели столько, каждый старался уменьшить нагрузку, в том числе и я. Примадоннам ошибок не прощают.

- Трудно представить, как выдерживала подобные нагрузки такая хрупкая женщина, как вы.

- На каждом спектакле я теряла два килограмма.

- А с кем вы конкурировали?

- Не знаю. Я всегда имела свое место в театре, была любимой певицей дирижера, режиссера. У меня не было конкурентов. Но хочу сказать, что такой атмосферы склок, какая была тогда в Большом театре, как, впрочем, и в любом театре нашей страны, нет нигде и мире. Потому что на Западе существует система контракта. С тобой подписывают контракт, и ты, скажем, поешь в этом сезоне три спектакля. За это платят большие деньги. Но если ты захочешь, чтобы для тебя постелили красный ковер перед выходом из театра и подали лимузин к подъезду, то скажи секретарю, оплати, и ты это получишь. Бесплатно никто ничего делать для тебя не будет! А здесь за гроши поют, но если ты народная артистка, значит, ковер и машину тебе подадут, а другому это не положено.

Теперь о конкуренции. Допустим, я пою в опере "Макбет" без второй исполнительницы, потому что на меня поставлен спектакль. И знаю, что должна выдержать, потому что, если свалюсь, найдут кого-нибудь другого. Но пока я стою на ногах, я должна выполнять контракт. Никакой подстраховкой никто не занимается.

Здесь же из-за того, что все на зарплате, труппа огромная, штат раздутый. В мое время в "Евгении Онегине" было семь Татьян!

- Долгие годы Большой театр хандрит, ему как-то надо помочь.

- Еще Фурцевой я пыталась внушить, что стране не нужно столько оперных театров. Они не могут все быть заполнены хорошими певцами, а отсюда средний, уровень. Поэтому, если закрыть 10 - 15 театров в городах, где на сцене больше народу, чем в зале, собрать лучших солистов и сделать один гастролирующий театр с замечательной труппой, хором, оркестром, который будет месяц работать в Хабаровске, месяц - в Саратове, в Новосибирске, тогда будут полные сборы и полные залы.

Беседовал В. СТАРКОВ

Смотрите также:

Оцените материал

Также вам может быть интересно