Этот номер "Молодого" получился куда менее веселым, чем обычно. Полагаем, дорогие читатели, вы все прекрасно понимаете и нас не осудите. Уж слишком черен и трагичен был август, слишком много горя и крови принес он нашей стране - Пушкинская площадь, подлодка "Курск", ежедневные сводки о потерях в Чечне...
Да, конечно, "Молодой" - в большой степени развлекательное издание, главная цель которого - ваше хорошее настроение. Но мы не можем делать вид, что все страшное происходит где-то в другом мире и нас с вами не касается. Когда в воздухе пахнет смертью, странно восхищаться ароматом сирени. Желтой газеткой, которой на все наплевать, мы быть не хотим и не будем! И никто никогда нас не убедит, что молодежи по фигу все, кроме дня рождения Дэцла и нового альбома "Мумий Тролля". Мы не держим вас за чупа-чупсовых деток, за инфантильных идиотов. Мы уверены: наш читатель - думающий, сомневающийся, искренний, ироничный, веселый. Таким же будет и "Молодой". Давайте вместе развлекаться, но и думать о вечном тоже - о любви, о смерти, о бессмертии... Думать, чтобы однажды утром не увидеть вместо себя в зеркале позавчерашнюю вареную картофелину.
ВИКТОРУ Фландеру как раз исполнилось пять лет. Однажды отец подозвал его, и мальчик тотчас подбежал к нему, весело подпрыгивая. Они спустились с баржи и немного прошли по слякотной тропинке, тянувшейся вдоль льняного поля с почерневшими валками. Ребенку очень понравилось гулять вот так, с отцом, и он носился вокруг него с неумолчным радостным щебетом. Дойдя до большого валуна на обочине, Теодор Фостен остановился, присел на корточки перед сыном и, крепко сжав его ручонки, сказал: "Мой маленький, мой единственный. То, что я сейчас сделаю, покажется тебе ужасным и причинит боль, но я это совершу для тебя, для того, чтобы спасти тебя от войны, от безумных наших правителей и жестоких уланов. Когда ты вырастишь ты поймешь меня и, может быть, простишь". Ребенок слушал, ничего не понимая, но впервые отцовское лицо напугало его. Теодор Фостен разжал руки и с внезапным плачем покрыл поцелуями пухлые розовые пальчики, лежавшие на его ладони. Мальчик не осмеливался пошевельнуться, отдернуть руки, он весь сжался, стараясь в свою очередь не расплакаться. Отец резко встал на ноги, подвел Виктора Фландера к валуну, схватил его правую руку, загнул на ней все пальчики, кроме большого и указательного, которые прижал к камню и, выхватив из кармана топорик, одним ударом отсек оба пальца своего сына.
Потрясенный мальчик сперва так и застыл на месте, с кулачком, прижатым к валуну, потом содрогнулся и с воплем кинулся прочь, через поле.
Сильви Жермен. Книга ночей.
К выходу номера, скорее всего, многое прояснится в страшном многоточии под названии "Курск". Многоточие - потому что никто с полной уверенностью не может сказать, что будет после. Сейчас мы можем только гадать и предполагать, что произошло, и надеяться - им хватит кислорода.
Никто не знает, кому "повезло" - нам, живым, или им, на "Курске". С трагедией в Баренцевом море нам долго жить. А сердце - оно не каменное.
Они все уходили, зная:
"Вернусь, здесь жизнь - там вода".
Но вода приняла их, и август
Вновь алеет, так знать беда.
Они все уходили. Помнят?!
Это трудно будет забыть.
И о скалы бездушные воды,
Как о колокол, будут бить.
Каждый из них знал, что вернется. Здесь остались их жизнь, родители, любовь каждого, победы и удачи. Теперь все это остановилось. Матери плачут, девушки перестали смеяться. Но за спиной этого горя в почтовые ящики падают повестки.
Повестки. В нашей стране это слово давно уже приравнено к слову приговор. Боясь их, не открывают почтовые ящики, переезжают подальше от него. Только не открывать, только не читать, только не отдавать своего сына им.
Им. Они давно уже не задумываются, о чем думаем мы, их "будущее". Им бы дожить, доползти хотя бы до пенсии, а по кому они ползут - это не их забота. Президент, который во время трагедии отдыхает в Сочи, генерал, который говорит о главнокомандующем как о чиновнике высокого поста, норвежский капитан, который не может не скрывать ярости за то, что во всех официальных сообщениях с российской стороны нет правды, - галерея портретов пронеслась перед нами. Кажется, мы можем только одно - повзрослеть. Наше государство не оставляет нам шансов.
Какая мать теперь отдаст своего сына в армию? Вопрос риторический. Когда никто не может ей сказать, что с ним будет, куда его отправят. Если не на подлодку, так, значит, на горячую точку. Благо, у нас их много, на всех хватит.
Мы не хотим больше "Курска". И это не слова, написанные в чистой редакции, далеко от Баренцева моря. Это слышно везде: в метро, автобусе, кафе, в церквях. Мы хотим знать правду, а не узнавать новости по CNN и EuroNews. Это похоже на прошлое наших отцов. Неужели круговорот так узок, что все возвращается так скоро? Мы не оправились еще от Советского Союза, от его тайн, от его Чернобыля (история похожа, нам забыли рассказать). Должно было прожить пять поколений, чтобы все это забыть, а нам опять дают понять - не надо забывать, на все здесь воля Случая.
Президент скорбит в золотом зале перед полными, здоровыми церковными служителями, а в маленькой темной комнате сидит Мать, сгорбленная. Ей нужен список с теми, кого спасли. Но у нас все неправильно. Первый сигнал о помощи с "Курска" поступил за три дня до официального сообщения о катастрофе, мы узнаем все от западных агентств, а матери теряют надежду. Это неправильно, и не хочется в это верить. Но это так, потому что повестки приходят.
Виктор Фландер, почти достигший сорокалетия, отец шестерых детей, не был призван на фронт. В любом случае предусмотрительность отца спасла его от армии. Зато он имел сыновей, которым было без малого семнадцать лет. Красивых, крепких парней, с сильными, умелыми руками. И впервые в жизни Виктору Фландеру пришла в голову мысль, которую он в другое время счел бы безумной: отчего он не передал своим мальчикам (в наследство) искалеченную руку?!
Пустота в зоне взрыва
На работу я добираюсь на такси. Обратно хожу пешком. Так даже полезнее - можно успокоить воспаленные нервы. Не спускаюсь в переходы, не пользуюсь метро, не смотрю телевизор. Я психически больна. Психиатр говорит:"Деточка, вы переутомились. Попейте этих штучек - все пройдет." Я выкидываю таблетки в унитаз. Я боюсь.
В любой день каждый из нас может не вернуться домой. И не потому, что кирпич упадет на голову или собьет машина. Этого мы можем избежать - просто будем внимательнее смотреть по сторонам. Но кому-то приспичит отстаивать свои интересы при помощи тротила, а вы его не изучали на своих уроках химии и не представляете, что он делает с человеком. Мы никто в своей стране. Мой президент проедет мимо места взрыва к себе на дачу. Мой президент отсидится на курорте, когда сто восемнадцать человек будут сходить с ума в металлическом гробу на глубине. Мой президент стоит перед камерами и с совершенно пустыми глазами говорит о своей боли. Мой президент врет и многозначительно молчит. Мой президент ничего о нас не знает. Поэтому надеемся на себя и на таких же, как мы. И помощи будем ждать только от них.
Око за око