После выхода в свет книги "Я, Майя Плисецкая..." многим читателям показалось, что Майя Михайловна преувеличивает роль КГБ в своей жизни. За ней следили, ее сделали невыездной, ей же на Лубянке и помогали. Как теперь выясняется, у балерины были все основания так написать. Публикуемый сегодня материал впервые раскрывает секреты работы главной советской спецслужбы с главным театром страны.
Имя генерал-лейтенанта Е. П. ПИТОВРАНОВА пока не занесено в Книгу рекордов Гиннесса, хотя по сроку службы в органах госбезопасности он наверняка абсолютный мировой рекордсмен. Евгений Петрович прослужил ровно полвека - с 1938 по 1988 г., и сорок два года из них - генералом. В разное время он возглавлял разведывательные подразделения и контрразведку, был заместителем министра госбезопасности, представителем КГБ в Восточной Германии и Китае, начальником Высшей школы КГБ.
Несмотря на свои без малого восемьдесят лет, он продолжает работать, правда, теперь на ниве чистого бизнеса. Но годы берут свое, и наступило его время вспоминать. Делает он это не слишком охотно, постоянно что-либо недоговаривая. И все же каждый его рассказ - открытие новых тайных сторон отечественной истории.
- Евгений Петрович, с 1957 по 1960 г. вы были начальником Четвертого управления КГБ. Удивительно: такой серьезный профессионал - и вдруг, мягко скажем, не уважаемая всеми идеологическая контрразведка...
- Ну, во-первых, места службы я практически никогда не выбирал. Назначали - шел и работал. Во-вторых, поначалу эта должность была для меня временной. Председатель Комитета госбезопасности Иван Александрович Серов говорил мне, что добивается моего назначения начальником Главного разведывательного управления Генштаба. Но судьба сложилась по-другому. Начальником ГРУ стал сам Серов, а я задержался в Четвертом управлении. Что же касается грязной работы, то кто мог остаться чистым в этих авгиевых конюшнях? Я имею в виду творческие союзы. Постоянные склоки, раздоры, доносы. Особенно в Союзе писателей. Все пишущие! Нам оттуда анонимки мешками доставляли. Я даже у них на собрании выступал. Призывал покончить с этим. Все без толку.
- Но вы же занимались и преследованием писателей. Пастернака, например...
- Тут существовало разделение труда. Мы наблюдали и докладывали в ЦК. Там принимали решение и давали указания. А травили собратьев по перу сами писатели. Причем мне это было крайне неприятно. Какая там у Пастернака антисоветчина! Вдвойне неприятно и потому, что я очень любил его переводы сонетов Шекспира.
- Наблюдали и докладывали... А как технологически осуществлялось вмешательство в жизнь людей искусства? И ваше взаимодействие с ЦК? Скажем; в судьбе Майи Плисецкой, как она пишет в своих мемуарах, вы тоже оставили след.
- Ну это как раз пример радостный. Удалось человеку помочь. Я вам совершенно точно расскажу, как это было.
Все началось со звонка Шелепина - он тогда стал председателем КГБ: "Зайди". Иду. "Через сорок минут, - говорит Александр Николаевич, - у меня будет Плисецкая. Ты ее знаешь?" - "Как артистку, конечно. Но лично с ней не знаком". - "Твое мнение?" - "На нее, - говорю, - накопилось несколько томов". - "Что там?" - "Болтовня. Главным образом, болтовня".
- Результаты прослушивания?
- Нет, в основном агентурные материалы. Прослушивание началось позже.
Говорю Шелепину, что не все в порядке у нее со связями. Неразборчивая, болтушка. Очень экспансивная. Когда входит в экстаз, может наболтать невесть что.
Она всегда была очень падка на всякие предложения. Вот Пьер Карден, скажем, попросил ее сделаться проводницей идеи создания в Москве ресторана "Максим". И она стала ко всем приставать с этим.
- Вы, кажется, тоже были знакомы с Карденом?
- Да, мы встретились с ним намного позже. Он и ко мне с этой затеей обращался. Я доложил Андропову. Юрий Владимирович говорит: "Ну слушай, Евгений, это же оперетта! "Пойду к "Максиму" я, там ждут меня друзья..." Нет, не надо. Нас засмеют. Что, для нашей работы мы ничего другого дельного не придумаем?" - "Карден все-таки", - говорю. "Да черт с ним, с Карденом этим!"
- А зачем, собственно, Шелепин вызвал Плисецкую?
- Решался вопрос о поездке Майи на гастроли в США, а фактически - кому быть ведущей солисткой Большого. Уланова сошла со сцены. Максимова не подросла еще до таких масштабов, чтобы достойно представлять Советский Союз так, как его представляли до нее, при Улановой.
- Получается, что солистами балета, гениальными художниками и писателями назначали в КГБ?
- Мы отвечали за противодействие западным спецслужбам при выезде артистов за границу. Вдруг бы Плисецкой помогли остаться или она наболтала бы лишнего? Я собрал сотрудников. Спрашиваю: "Как быть?" Ребята отвечают: "Вообще-то опасно". - "А что опасно?" Перечисляют: "То-то, то-то, то-то..." - "Ну, - говорю, - у нее ж все-таки семья. И вы сами говорите, что возле нее есть наш агент и сильно на нее влияет".
- Но Майя Михайловна пишет не об агенте, а о том, что КГБ подозревал ее в работе на англичан и за ней велась слежка...
- Нет. Не припомню ничего подобного. Может быть, что-то было, когда я работал в Германии? Нет, вряд ли.
- Плисецкая утверждает, что Серов писал записку о ее связях с иностранцами в Политбюро.
- Ну уж это полная чушь. Во-первых, Политбюро не занималось подобной ерундой. Во-вторых, Серов, хотя и был не семи пядей во лбу, подобной глупости никогда бы не сделал. Думаю, Майя Михайловна, скажем так, преувеличивает свою значимость.
- Вернемся к нашей истории. Возле Плисецкой был ваш агент, который сильно влиял на нее, тогда почему же ее утверждение солисткой гастролей, как она пишет в своих мемуарах, проходило нелегко?
- Мы договорились с Шелепиным разыграть небольшой спектакль. С Плисецкой в главной роли. С педагогическими целями. Когда она приехала, Александр Николаевич снова меня вызвал. Садимся за стол. "Евгений Петрович, - говорит Шелепин, - познакомьтесь с Майей Михайловной". - "Очень приятно", - отвечаю. "Речь идет о том, - продолжает Шелепин, - что мы сейчас подбираем своих крупных актеров из области балета для поездки в Соединенные Штаты. В балете у нас сейчас кризис получился. Есть соображение, чтобы сделать солисткой этой труппы Плисецкую. Как вы на это смотрите?" - "Удивлен, - говорю, - Александр Николаевич". - "Чем?" - как бы удивляется он. "Да уж больно кандидатура такая ненадежная. Часто не умеет контролировать себя. Слишком разговорчива. Причем увлекается так, что забывает, что можно, а что нельзя. Иногда такой разговор заведет, что у собеседников просто уши вянут. Все это ее минусы. Плюсы ее известны. Но минусов-то не меньше. Поэтому дело очень деликатное".
Смотрю, она сидит, зубы сцепила, кулаки сжала, вся клокочет. "А ты знаешь, - Шелепин обратился ко мне на "ты", - я был с ней на фестивале в Вене. Она прекрасно себя вела". - "Ну и чудесно, - отвечаю, - дай Бог, чтобы она и в Штатах так себя вела, если ее пошлют. У меня уверенности в ее поездке нет". Шелепин: "Майя, а ведь правильно говорит Евгений Петрович. Болтать-то ты мастерица, тебе надо поосторожнее быть. Имей это в виду. Решается серьезнейший вопрос. Ты будешь представлять всю страну". Дальше пошел закругляющий разговор, и конец.
Спектакль дал желаемый результат?
- Наутро мне сводочка. Пока она у нас сидела, квартиру оборудовали прослушиванием. Но ненадолго, на сутки. Ну так, сводочка. Море ярости с вулканами гнева. Плакалась она Щедрину весь вечер. "Этот Питовранов такая сволочь! Откуда он на мою голову взялся?! Шелепин отнесся ко мне по- дружески. А этот, как скорпион, вцепился в меня, и все".
- А в ваши "педагогические" планы не входил вызов родителей в школу?
- Не родителей, а мужа - Родиона Щедрина. Я решил подействовать и через него. Естественно, к себе приглашать его не стал. Попросил общих друзей познакомить меня с ним. Увиделись мы через день или два. Произвел он на меня чудесное впечатление. Честнейший человек. Я его невооруженным глазом разглядел. Сразу нашли общий язык. Он рыбак, я рыбак. Искусство, литература - словом, разговор пошел замечательный. Я говорю: "Родион Константинович, решается вопрос о Майе Михайловне. Серьезный вопрос. У нее есть определенные минусы. Я не хочу ее охаивать. Но ошибки и недостатки есть. Я очень прошу вас, по-дружески прошу, корректировать эти ее эмоциональные выплески".
- Внешне все выглядело так, будто вы разрушаете карьеру Плисецкой. При ее разговорчивости слава палача интеллигенции могла закрепиться за вами надолго...
- Не это меня пугало. Меня возмутило, что все ушли в кусты. Мы провели работу, дали за Майю гарантии. А все наплевали на это. Я решил довести это дело до конца. Нужно было найти выход из положения. Помощником Хрущева был мой друг Володя Лебедев. Мы вместе учились и все институтские годы жили в одной комнате в общежитии. Когда я работал в Москве, мы виделись с ним почти ежедневно. То у меня в кабинете, то у него - в ЦК. Играли в шахматы. Иногда по две- три партии, до глубокой ночи. Заодно обсуждали текущие дела. Рассказываю ему о ситуации с Майей. Говорю: "Володя, ты же знаешь, как Фурцева дрожит за свое кресло. Она не возьмет, я знаю, на себя ответственность в этом вопросе. Поговори с Никитой Сергеевичем". Он поговорил. Звонит мне: "Хрущев смотрит на кандидатуру Плисецкой скептически". - "Ну выбери, - говорю, - такой момент, когда у него будет хорошее настроение. Скажи ему, что знаешь меня, что ты ручаешься за меня, а я ручаюсь за Майю. Что ничего плохого от Плисецкой не будет, что всю ответственность я беру на себя". Володя молодец, все сделал, как надо. Хрущев разрешил Фурцевой готовить Майю к поездке в США.
- Плисецкая благодарила вас?
- Не сразу. Чуть позже был прием в Кремле. Не по этому поводу. Их тогда много было, этих приемов. Плисецкая стояла около Фурцевой. Я - неподалеку. Фурцева уже порядком приняла - после смещения из членов Президиума ЦК в министры культуры с ней это частенько случалось - и громкий такой разговор ведет с Плисецкой: "Ну и дурочка же ты, Майка. Питовранов тебя за волосы из дерьма тащил... А ты считаешь его своим злым врагом. Твой вопрос решается по- доброму". Рядом со мной стоял Лебедев. Плисецкая к нему. Он ей тоже: "Майя Михайловна, пишите письмо Никите Сергеевичу, изложите свои просьбы, привезите мне - я доложу". Вопрос решился.
- Как складывались ваши отношения с Щедриным и Плисецкой дальше?
- Чудесно, просто чудесно. С Родионом Константиновичем мы много лет рыбачили по всему Подмосковью. Майя Михайловна регулярно присылала мне приглашения на свои премьеры и другие интересные спектакли в Большом. Мы с женой иногда бывали у них в гостях, а они приходили к нам. Правда, с тех пор, как они перебрались жить за границу, мы стали общаться реже. Но, бывая в Москве, Майя Михайловна всегда мне звонит.
- И поэтому в своих хлестких мемуарах, где Плисецкая раздала всем сестрам по серьгам, о вас она написала с теплотой...
- Ну, конечно, ведь наш спектакль, где я "наподдавал ей под ребро", закончился для нее так хорошо: она стала прима- балериной Большого театра. Да и о многих подробностях этой истории она до сих пор ничего не знает. Потому о них и не написала. Придется мне это сделать в своих мемуарах.
Беседовал Евгений ЖИРНОВ, главный редактор информационного агентства "Росинформ"