В бесконечных коридорах нового здания Института кардиохирургии им. В. И. Бураковского звук шагов отдается гулко, словно стук сердца. В отделении врожденных пороков сердца тихо, чисто и просторно. Возле кабинета заведующего отделением профессора Подзолкова стоит симпатичная молодая женщина в белом халате с грустными глазами.
- Вы к Владимиру Петровичу? Мы все здесь от него зависим...
Смысл этой фразы я понимаю пятью минутами позже: женщина, принятая мною за медсестру, оказывается мамой семилетней девочки, которая вскоре появляется из палаты и пугливо прижимается к маминой руке. Бледное худенькое существо с огромными голубыми глазами смотрит на меня с живым любопытством. У девочки - сложный порок сердца, под дамокловым мечом которого проходит ее жизнь. В отделении наблюдается с трех лет. Дети с подобными врожденными аномалиями, как правило, не доживают и до четырнадцати. Помочь маленькой больной может операция, а выполнить ее под силу лишь одному российскому хирургу - Владимиру Петровичу ПОДЗОЛКОВУ.
КАЖДЫЙ случай уникален. Бывает, природа жестоко "награждает" атрезией (полным отсутствием) митрального клапана, легочной артерии, желудочка (их в здоровом сердце два). Некоторые части сердца приходится имплантировать, используя специальные протезы. Описать все сочетания различных врожденных сердечных патологий невозможно. Дети с множественными пороками сердца рождаются с кожей голубовато-синего оттенка. Случается, из родильного зала прямиком отправляются в операционную. А потом живут долго и счастливо.
Операции, исправляющие ошибки природы, длятся порой по двенадцать часов. "Наша работа требует жесточайшей дисциплины. Это - горячее производство. Никакой самодеятельности, никаких импровизаций - лишь точный врачебный расчет".
Подзолков не только заведует отделением врожденных пороков сердца, он еще - заместитель директора Института кардиохирургии им. В. И. Бураковского Научного центра сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева РАМН. Мы смогли встретиться лишь в воскресенье. В другие дни нет времени на разговоры: в восемь утра он уже в операционной, пять-шесть операций в день - норма для отделения, которым руководит Владимир Петрович. Больные со всей страны едут сюда, ждут своей очереди, сдерживаемой отчислениями федерального бюджета. Дорогостоящие операции съедают скупые государственные средства очень быстро, а заплатить за лечение даже по российским ценам (в Америке, к примеру, такая операция стоит 60 тысяч долларов, у нас - от 2 до 5 тысяч долларов) может не каждая семья.
- Владимир Петрович, в чем причины того, что дети появляются на свет с неполноценным сердцем? И можно ли во время беременности позаботиться о здоровье малыша?
- Вы не были на Арлингтонском кладбище? Там рядом с могилой Джона Кеннеди множество маленьких могил - его детей, умерших в раннем младенчестве. Жаклин Кеннеди имела много беременностей, большинство из которых закончились плачевно. Причина - врожденные пороки сердца, с которыми рождались дети одного из самых знаменитых американских президентов. Видите, даже высокое положение в обществе и хорошее медицинское наблюдение не страхуют от недуга. Возможно, развитие у плода аномалий (считается, что порок формируется в первые два месяца беременности) сцеплено с определенным геном. Есть и банальные причины - перенесенные инфекции, например краснуха. Не перегревайтесь на солнце, берегитесь инфекций, вовремя приходите на УЗИ - возможно, проблемы моих пациентов обойдут вас стороной.
- Вы исполняете высшие фигуры хирургического пилотажа, работая на открытом сердце. Вам не бывает страшно?
- Я прагматик и эмоции из профессии выключил давно. В день операции меня невозможно вывести из себя. Понимаете, шансы надо взвешивать очень точно. В отделении оперируют и другие хирурги, но самые трудные случаи я беру на себя - риск слишком велик. Да, мы сегодня делаем чудеса, но не забывайте, что смертность в нашем отделении тоже высока. Отказывая ребенку в операции, мы обрекаем его на гибель. Но давать слишком мало шансов на жизнь, я считаю, - неэтично. Надо спасать тех, кого можешь спасти. Я осторожен в решениях.
- Говорят, хирурги - народ суеверный. А вы верите в приметы, в тринадцатое число, черную кошку и тому подобное?
- Все это чушь. Иногда мне говорят: сегодня понедельник, тринадцатое - оперировать нельзя. Если бы обращал внимание на такие глупости, я бы не оперировал неделями. Хотя я знавал коллег-академиков, которые были очень суеверными. И у каждого были свои особые приметы.
- Долго ли вы обдумываете новые, нетрадиционные хирургические решения?
- Трудный больной со множественными пороками (бывает до ста сочетаний различных аномалий развития сердца) требует долгой подготовки. Это не дает спать. Просыпаюсь рано, мысли наваливаются. А в отделении - другие, послеоперационные больные, которые требуют постоянного внимания. Операций ведь можно сделать сколько угодно, но надо еще и выходить всех...
Второй важный момент - точная диагностика порока. В нашем институте есть все возможности поставить правильный диагноз - аппаратура на уровне, высококвалифицированные кардиологи и другие специалисты. К сожалению, не все российские клиники имеют такие возможности. Вообще я давно понял одну истину: бороться до конца надо за каждого, даже самого безнадежного больного. Возможности человеческого организма порой выше врачебных гипотез.
- Вы постоянно находитесь в "поле высокого напряжения". Хоть и производите впечатление человека хладнокровного, не думаю, чтобы стресс миновал вас. Полтора года назад вы, я слышала, сами перенесли операцию на сердце и в свои шестьдесят - в прекрасной профессиональной форме. Как вам это удается?
- Я считаю, что очень много в жизни мне дал спорт. Я играл в волейбол за команду медицинского института и был в юности настоящим профессионалом. Пришлось даже выбирать между большим спортом и хирургией. Спорт вообще развивает целеустремленность, выносливость, стойкость к неприятностям.
А отдыхаю от нервного напряжения в лесу. Я ведь вырос в Красноярске (отец - почетный гражданин города, 35 лет был ректором Красноярского мединститута, похоронен на Аллее Славы, мама - врач, рано умерла от рака) и с ружьем был знаком сызмальства. Охота, конечно, ушла в прошлое. Я люблю поездки на природу с друзьями, в последнее время удается вырваться и на рыбалку.
- У профессора Подзолкова есть ученики?
- Да, вокруг меня очень много молодых и талантливых хирургов. И я уже вижу, кто может достигнуть со временем высот в нашей специальности, а кто - нет.
- Как вам работается в новом здании, куда институт только осенью переехал с Ленинского проспекта?
- Всего этого не было бы без нашего директора - академика Лео Антоновича Бокерия. На его энергии и нервах держится в институте очень многое. Каждая операция на сердце требует лекарств, одноразового инструмента, исправности работы сложнейшего оборудования. Все это в российских условиях дается нелегко. А ведь он не покидает операционную, умудряется и руководить центром, и делать по две-три операции в день.
В последние полгода, когда президентом было выделено целенаправленно 8,5 млн. рублей на детские операции, мы смогли сильно сократить федеральную очередь больных. Если последуют и дальнейшие финансовые вливания, мы сможем помочь большому количеству детей.
- А спонсоры, помощники у вас есть?
- Нам активно помогает Фонд Родиона Нахапетова. У нас есть разные совместные планы, в том числе и по повышению квалификации хирургов.
- В метро можно видеть людей с детьми, просящих подаяние на операцию. Неужели это ваши пациенты?
- Нет, конечно, своих мы знаем в лицо и никого не оставляем без помощи. Было несколько случаев, когда мои врачи подходили к этим нищим и пытались выяснить правду. Безрезультатно, потому что "мифическая" операция - лишь способ разжалобить людей.
- Вы много бываете за рубежом, выступаете с докладами на международных конференциях кардиохирургов. Отличается ли принципиально уровень отечественной кардиохирургии от того, что она может за рубежом?
- Новая клиника оборудована, что называется, по последнему слову медицинской техники и ни в чем не уступает лучшим западным кардиоцентрам. А что касается рук и мозгов - сами видите: мы на достойной высоте.
- Наверное, для родителей очень мучителен вопрос: когда решаться на операцию? Ребенок растет, критического состояния вроде бы не наблюдается, отправлять малютку в операционную страшно...
- Наше отделение берет на операции детей с трех лет. Есть и взрослые пациенты: с некоторыми пороками сердца люди доживают до зрелого возраста, решаясь оперироваться, имея своих детей. Вообще в институте оперируют и грудничков. Кстати, они - самые благодатные пациенты. Сердечная мышца у младенца не испорчена пороком, ткани легко срастаются, и прогноз на будущее - самый лучший.
Некоторые родители очень удивляются, когда при хорошем самочувствии ребенка мы предлагаем ему операцию. Когда больной неплохо чувствует себя, риск операции сильно снижен. Порок каждую минуту, каждый час жизни делает свое черное дело, патологически меняя сердечную мышцу. Мы исправляем порок, но не можем вернуть мышце ее здоровое состояние. Чем раньше будет сделана операция - тем лучше.