В распадке между грядками сопок зеркально блестел Амур, взлохмаченный у берегов таежным отражением. Кажется, будто десятилетия, минувшие с тех пор, как здесь я побывала впервые, не изменили панорамы. Эта журналистская командировка была словно возвращением в детскую пору. Хотя я сразу по прибытии в Комсомольск-на-Амуре старалась настроиться на деловой тон будущего очерка о строителях, сдавших в эксплуатацию мост через великую реку, память увлекала в прошлое.
Так начинался БАМ
ОТЕЦ был начальником монтажно-мостовой конторы. По всему Дальнему Востоку строил мосты. Однажды мы с ним пришли встречать первый паром, предназначенный для перевозки железнодорожных вагонов.
Был июль 1945 года. В душе звучали победные марши конца войны. Даже напряженная обстановка на дальневосточных границах не могла омрачить радости. Паром, появившись со стороны Комсомольска, обогнув лохматые сопки, развернулся в нашу сторону.
- Пока вот так будем ездить, - пояснил отец. - Потом построим здесь мост, по которому поезда пойдут без задержек и помех.
Он говорил со мной, как с равной. А может, просто размышлял вслух.
- Надеюсь, что доведется строить этот мост - самый главный в моей жизни.
Увы, отец не дожил до этого замечательного события. Мне же вот посчастливилось увидеть его воплощенную мечту. Это было прекрасное, волнующее зрелище: украшенный поезд, пересекающий пространство над рекой.
Я бродила по окрестностям, пытаясь угадывать детали панорамы, удерживаемые памятью. Кажется, я даже отыскала именно тот валун, с которого тогда с отцом высматривали паром. Вспомнились и еще более ранние эпизоды. Меня, совсем маленькую, отец привез, закутанную в одеяло, на ворохе соломы в тряской телеге. Лошадка трусила медленно по каменистой дороге, а отец приговаривал: "Терпи, казак, запоминай, как начинается БАМ".
Воспоминания волновали. А поблизости, под сопками, кипел многотысячный митинг. Динамики доносили то голоса, то музыку. И вдруг чей-то звонкий, торжествующий голос стал читать стихи. Я восторженно их воспринимала: "Как верно, как точно он говорит про труд наших отцов!"
Мечтал отец. Он ставил в сорок пятом
ряжи на том пиваньском берегу...
Отогреваясь в домике дощатом,
кляня амурский ветер и пургу...
К сожалению, мне не довелось увидеться с поэтом. Но услышанное натолкнуло на мысль сказать свое слово о старшем поколении. Мой очерк о строителях БАМа, напечатанный в газете "Гудок", порадовал благодарными откликами ветеранов стройки. Но самым неожиданным было письмо из Иркутска от Сергея Иоффе, того самого поэта, с которым не смогла познакомиться на торжествах в Комсомольске.
Технари
"ВАШ очерк для меня, как бальзам на душу, - писал Сергей. - Мне кажется, что у нас одинаковая судьба. И мы ходили по одним тропинкам, может, совсем рядом. Давайте знакомиться ближе.
Мы, Иоффе, коренные москвичи. Отец Айзик Ефимович закончил Московский строительный институт. В 1937 году в числе ста коммунистов столицы поехал на БАМ. Награжден орденом Трудового Красного Знамени. Строил дорогу Известковая - Ургал... Я думаю, наши отцы точно знали друг друга".
Мой ответ был продолжением начатого разговора. "Конечно же знали! Я в этом не сомневаюсь. У меня на слуху упоминание отцом фамилии Иоффе".
Отец мой, Михайлов Георгий Ефимович, окончил Томский технологический институт в 1918 году. Папа в душе был, как сказали бы нынче, технарем, увлеченным профессией. Но имел и вторую любовь: ему нравилось петь, и он обладал, по определению знатоков, необыкновенно красивым лирическим тенором. По крайней мере, народный артист Леонид Собинов, с которым отца случайно свела судьба, серьезно предлагал ему заняться вокалом. Уговаривали свернуть на артистическую стезю и сестры Гнесины. С ними отца связывала давняя дружба, особенно со старшей, Еленой. Собираясь в командировку в Москву, папа говорил: "Непременно навещу Лелю, так славно бывать у Гнесиных, петь, музицировать..."
Родители мои жили в Хабаровске. По делам службы отец иногда бывал в Харбине. Этого было достаточно, чтобы в качестве "врага народа" оказаться под наблюдением соответствующих служб. Его арестовали в год моего рождения. Приписали пресловутую 58-ю политическую статью. Но из-за недостатка специалистов на затеянном строительстве первого БАМа его назначили руководителем монтажно-мостовых работ и разрешили жить с женой в спецпоселении. А мы с братом остались в Хабаровске у дяди, который еще до революции с первым потоком интеллигенции по призыву "идти в народ" после окончания Петербургской медицинской академии обосновался на Дальнем Востоке, стал врачевать и преподавать в медицинском институте. В первые же дни Отечественной войны брат ушел на фронт, а меня забрали с собой кочевать по стройкам.
"Самой запоминающейся для меня была жизнь в поселке у станции Известковой. Ты бывал в этих краях, Сергей?"
Сила жизни
"КОНЕЧНО! Мы долго жили там. И, очевидно, в одно время. Наш поселок находился за "верхними сопками" (так их называли). Там было три коттеджа. Один - начальника стройки Петренко, другой - наш, а кто жил в третьем, не помню. Интересно, что ты в своем письме упомянула двух красивых девочек, которых часто видела спускающимися с сопок в школу. Так это же мои сестры - Инна и Лиза Симуни. Кстати, к ним ходила репетитором Анастасия Ивановна Цветаева. Ее выпускали из барака заключенных для проведения уроков с детьми начальства. Лиза очень к ней привязалась, часто позднее вспоминала. Она мне как-то говорила, что в одном доме под сопками по вечерам иногда собираются люди, поют песни и декламируют стихи. Упоминала об инженере, который необыкновенно красиво поет. Наверное, речь идет как раз о твоем отце".
"Да, Сережа, мы жили в доме у подножия сопок. Две семьи: наша и Туполевых. Иван Алексеевич - двоюродный брат известного авиаконструктора Андрея Николаевича Туполева. Его жена Нина Петровна и моя мама Александра Максимовна дружили много лет. Нередко Анастасия Ивановна Цветаева проводила с ними целые дни. От нее я многое узнала о детских годах в семье, о Марине".
"Все забываю спросить: где и какую школу ты кончала? Я, например, 25-ю в Комсомольске-на-Амуре. Но только через 30 лет вновь оказался там, приехав на торжественную сдачу моста через Амур".
Удивительно: учились в одной школе, может быть, одновременно, но не были даже знакомы.
Собираясь в командировку от Хабаровской студии телевидения, я пыталась оживить в памяти впечатления о местах на БАМе, знакомых с детства. Тогда и вспомнила об Александре Алексеевиче Побожем. Имя его стало широко известным, когда он со своим проводником отыскал в тайге американских летчиков, чей самолет потерпел аварию.
Заказываю по телефону Тынду. На вопрос телефонистки: "С кем соединить?" - интуитивно произношу: "С начальником Тындинской изыскательной экспедиции". "Побожий слушает!" - раздалось в трубке.
- Смело приезжай, девочка, все тебе покажу и расскажу. Жду!
Мы ехали вдоль берегового уреза извилистой речки Тынды. Побожий показывал места, где еще в тридцатые годы были уложены рельсы. Теперь, как говорится, все быльем поросло, и надо снова прокладывать трассу, налаживать рельсовый путь.
- Тревожно, девонька, на душе, - делился с мамой Побожий. - Вот ведь парадокс: колоссальные деньги расходуем, техники уйму нагнали, люди стараются, потому что большинство приехало не за длинным рублем и не за запахом тайги, а стране хотят помочь, которая их позвала. Но какая-то бестолковщина ощущается в наших "верхах". Боюсь, чтоб не пришлось строить БАМ в третий раз.
Александр Алексеевич вдруг велел шоферу отвернуть в сторону: "Давай удивим гостью!" За поворотом над рекой обозначились полуразрушенные бетонные мостовые опоры. На одной из них возвышалась стройная лиственница.
- Вот какая у жизни силища! - воскликнул Побожий. - Так и у человека бывает. И почва для его укоренения неблагоприятная, и условия суровы, а он упорно врастает, пускает корни, сопротивляется бурям.
Воскресить память
МНЕ вспомнилось из детства. В день моего рождения отец посадил в Хабаровске крошечную сосенку. Позднее в письмах спрашивал: "Как там растет дочка со своей сестренкой?" И вот здесь, на отцовских следах, тоже выросла моя таежная сестренка.
Только вернулась из командировки домой, сразу же села за очередное письмо Сергею Иоффе. Оно было наполнено впечатлениями и нарождающейся тревогой за будущее БАМа, навеянное беседами с Побожим. Ответ пришел быстро.
"Опять наши мысли и чувства совпадают. Мы могли бы написать совместную книгу о наших отцах и знакомых строителях. По моим сценариям сняли два фильма о БАМе. Но цензура хватала за руки, и я удовлетворен далеко не всем в своей работе. Хотелось глянуть на историю таежной стройки искренними глазами мальчишки. С этого начать книгу. Но вот уже слышу предательские разговоры: "Кому он нужен, этот БАМ!" А ведь дорога привела к богатейшим месторождениям полезных ископаемых. Наша переписка вселила в меня надежду, что воскресить память возможно. Я хочу приехать в Хабаровск. Собери, какие сможешь, материалы, фотографии ветеранов стройки".
Письмо Сергея застало меня в печальную пору. Умерла мама. Я тяжело заболела. А вскоре наступила перемена в жизни: московская редакция перевела мужа собкором с Дальнего Востока в Прибалтику. И мы уехали.
На мои письма из Прибалтики Сергей не отвечал. Оказалось, что он скончался еще тогда, когда готовился к поездке в Хабаровск. Остались стихи. Очень правдивые, искренние, смелые. Но осталось в воспоминаниях о трудных судьбах старшего поколения и сложное чувство гордости пополам с горечью. Как сказал Сергей в одном из стихотворений: "И чувствую себя я виноватым, хотя не знаю, в чем моя вина".