"Златые пни моей весны"
ОСИП Вайсбейн жил, что называется, с порта - купить-продать. Маклер, одним словом. Семья - жена и пять человек детей. "Главное, что интересно, - говорил господин Вайсбейн приятелям, таким же мелким торговцам, - они все хотят кушать. И что характерно, каждый день и не по одному разу!"
...Ледя, его любимец, его младшенький, лежал на лестничной площадке под дверью соседа Горшберга. Но когда встревоженный отец склонился над ним, он еще плотнее прижался щекой и ухом к нижней щели и прошептал:
- Тише. Сейчас он опять...
Из-за двери послышались звуки скрипки.
Вспоминая свое детство, Леонид Утесов не без основания полагал, что фонограф соседа Горшберга в сочетании с изобретением оригинального способа слушания оказали особое влияние на всю его последующую артистическую жизнь.
"Папа тоже любил музыку, хотя и не лежал рядом со мной под дверью у Горшберга. Когда приходили гости, он ласковым тихим голосом говорил: "Ледичка, а ну-ка!" Я уже знал, что должен петь арию Ленского. В фонографе не очень четко были слышны некоторые слова, так я пел, как слышал: "Куда, куда вы увалились, златые пни моей весны?" И эти "пни" приносили солидный гонорар: за исполнение папа давал мне три копейки - для начинающего певца немалый гонорар. Правда, в то время я еще не знал, как разнообразно его можно истратить. Я еще ни о чем не мечтал".
Когда Леде исполнилось восемь лет, его определили в коммерческое училище Файга. Но грызть гранит коммерческой науки ему было совсем неинтересно.
Другое дело - музыка. Ледя играл в файговском симфоническом оркестре на скрипке, в оркестре народных инструментов - на гитаре и балалайке-пикколо. Но любимым занятием будущего народного артиста была песня. Он не пропускал ни одного занятия училищного хора, не говоря уже о выступлениях. Хор запевал:
Что же ты, соловушка,
Зерен не клюешь,
Вешаешь головушку,
Песни не поешь?
А Ледя отвечал:
На зеленой веточке
Весело я жил,
В золоченой клеточке
Буду век уныл.
"Особенность моего исполнения, - вспоминал Утесов, - заключалась не столько даже в манере пения, сколько в слезах, которые градом катились из моих глаз: мне было мучительно жаль соловья. Слушатели поднимались со своих мест, подходили к самой эстраде, восторженно и удивленно смотрели на рыдающего "соловья". А у меня тогда и мысли не было, что когда-нибудь пение песен на эстраде станет моей профессией..."
Увы, прогулы и хулиганские выходки (а Ледя был тот еще хулиган!) привели к тому, что в конце концов его вышибли из коммерческого училища. Вышибли с треском, без права восстановления. Он, кстати, стал первым и единственным, кого исключили за всю тридцатилетнюю историю училища.
Как Лазарь Вайсбейн стал Леонидом Утесовым