Жизнь на форсаже

   
   

Какой же я был дурак

ДЕД мой, Иван Иванович Приемыхов, жил до последних дней в Москве, работал строителем. Как он звал сначала отца, а потом уже и меня к себе, как уговаривал прописаться - жил-то один, и квартира у него была. Но для нас, жителей Дальнего Востока, слово "прописка" как бы не существовало - коренного населения почти не было, практически все откуда-то приехали.

Теперь думаю: какой же я был дурак! Давно бы стал москвичом, и жизнь, может быть, по-другому сложилась бы.

А вообще-то родиться я должен был в Малоярославце, откуда родом мой отец.

Когда в 1930-х началось раскулачивание, голод, отец, семнадцатилетний парень, подался из деревни в "центр" - Малоярославец - и там как-то упросил-уговорил, чтобы его взяли в ФЗУ (фабрично-заводское училище).

И только успел отучиться, как прозвучал призыв партии к комсомолу: на Дальний Восток! Осваивать, строить дороги, соединять с Центральной Россией! Разрабатывать нетронутый край! И Миша Приемыхов, потом уже Михаил Иванович, - в первых рядах. Он попал в Кубышевку-Восточную Амурской области, где женился на тихой, болезненной девушке Нине, моей маме, мягкой, покладистой - полная противоположность отцу. Там я и родился.

Отец до последних дней не мог забыть, как на вокзал в три часа ночи их комсомольский состав приехал проводить сам нарком - Лазарь Моисеевич Каганович.

"В новенькой гимнастерке, выбрит, подтянут", - восхищался отец. Спросил: "Как настроение?" "Боевое!" - прокричали ему.

Нарком распорядился, чтобы ребятам выдали баяны, балалайки, гармони. Сразу все было сделано.

Будучи взрослым, в сотый раз слушая этот отцовский рассказ, я не сдерживался и на повышенных тонах говорил, что Каганович - сталинский сатрап и мерзавец, а отец, взбеленившись, кричал, чтобы я не смел трогать наркома. "В три часа ночи! Нас приехал провожать!"

Это было для него незабываемо. Все дальневосточники того призыва по-особенному относились к Кагановичу. Он тогда сказал ребятам, что скоро к ним на Дальний Восток приедут работать и девушки. И ведь приехали.

Фильм такой был даже снят тогда художественный "Поезд идет на Восток". Там молодой Тихон Хренников поет свою же песню, в тельняшке, веселый, симпатичный, - играет как бы одного из них, комсомольцев, призывников партии...

Поселили всех в общежитии, жили весело, делали все с какой-то вселенской радостью. Такие вот они тогда были...

На комсомольские собрания шли под духовой оркестр, посередине улицы, мальчишки вслед бежали с восторгом.

Отца избрали секретарем комсомольской организации депо, но не освобожденным - это значит, работал как все, не просиживал кое-что в кабинетах.

Приехал я как-то в Благовещенск домой, достаточно уже известный был, в городе меня все знали.

Отец сокрушался - зачем ты уехал от нас, зачем? Был бы сейчас директором спичечной фабрики или того больше. Сидели бы по вечерам вместе, чаи гоняли, выпивали помаленьку - все кругом свои...

А я только из Парижа! Какая фабрика? Какие чаи? О чем ты?

Многих долгожителей разных национальностей спрашивали - такая акция проходила, - что им помогло прожить нормальную долгую жизнь. Ну, один одно говорит, другой - абсолютно другое. Загнали эти все данные в компьютер, и три пункта сошлись у всех: одна жена, одно место жительства, физический труд.

А сколько я в Москве маялся, без квартиры десять лет! Счастьем считал житье в дворницкой, когда дворником работал.

Отец был человек слова. Человек дела. И совершенно без чувства зависти, жажды выдвинуться. И все равно всегда был начальником. На роду у него, мне кажется, было написано: быть тебе, Миша Приемыхов, министром. Но не вышло, искони русская черта помешала - питие водочки.

Отец мудрый был человек и научил меня самому главному: уметь быть одиноким, а значит, сильным и рассчитывающим только на себя. В принципе человек ведь всегда одинок, каждый - это отдельная планета... Многие этого не понимают.

В юности - родители, друзья, подружки, потом - семья, люди вокруг, а все равно человек - один. И решает он все в своей жизни один, сам.

Мы были невинны как голуби