"Немец пощадил, а этот убил..."
ВАЛЕРИЙ Владимирович Ободзинский, русский, родился 24 января 1942 года в Одессе, на оккупированной фашистами территории. Когда маленький Валерий начинал плакать, бабушка брала его на руки и качала, пытаясь успокоить, ходила с ним по дворику. Немецкого офицера, находящегося на постое в её доме, раздражал крик ребёнка. Он вышел во дворик, где прогуливалась бабушка с внуком, и ткнул пальцем в сторону ребёнка:
- Юде!
- Нет! - воскликнула испуганная женщина.
- Юде! - хищно улыбаясь, повторил немец и вскинул револьвер.
- Найн! Найн! - выкрикнула бабушка и, закрыв внука телом, стала неистово креститься, чтобы показать немцу, что она православная, что такого же вероисповедания её внук, и, умоляя о пощаде, упала перед офицером на колени.
Немец недоверчиво наблюдал эту сцену, но в конце концов опустил револьвер и нехотя вышел из дворика, благо мальчик, видимо отвлечённый происходящим, замолчал.
Много лет спустя Ободзинский, узнав, будучи уже известным певцом, что председатель Гостелерадио Сергей Лапин принял его за еврея и по этой причине приказал вырезать из уже отснятого "Голубого огонька", сказал: "Немец пощадил, а этот убил. Ведь без телевидения певец мертвеет. К нему теряют интерес композиторы, эстрадные администраторы, забывают зрители. Он есть, а его вроде нет, поскольку не видно на телеэкране".
"Вырасту - стану проституткой"
В ШКОЛЕ Валерию очень нравилась одна девочка. Звали её Сонька. Однажды она подошла к нему и напрямик спросила:
- Я тебе нравлюсь?
- Откуда ты знаешь? - удивился он.
Сонька расхохоталась:
- Ты так пялишься на меня, что трудно не догадаться, - а потом, сев рядом, спросила: - Ты умеешь целоваться?
- Умею, - соврал он, опешив от её вопроса.
- Ничего, я научу тебя, - пообещала она и слово своё сдержала. Сонька хищно впивалась в его губы, и он напрягался, чтобы ответить ей не менее страстно. Валерию нравились и смелость девушки, и её темперамент, показалось, что он встретил свою любовь. Написал Соньке трепетные стихи, хотел подарить ей, но... Вскоре увидел Соньку целующейся с другим парнем так же страстно, как прежде с ним. Поражённый её изменой, Валерий не мог уснуть всю ночь.
На следующий день на перемене он подошёл к Соньке.
- Что ты, Соня? Я видел тебя вчера в парке... С другим парнем...
- А я такая! - нисколько не смутившись, ответила Сонька. - Я вырасту и стану проституткой, классной проституткой. Чего пялишься? У каждого своё призвание. Ты станешь певцом, а я проституткой. Тоже буду приносить людям удовольствие!
- Что ты говоришь, Сонечка? Как так можно? - ужаснулся Валерий. - Я не допущу этого!
- Запросто! И не буду у тебя спрашивать разрешения. Ни у тебя, ни у кого! - с вызовом произнесла Сонька. - Разве ты не знаешь, кем была моя мама?
- Нет, - помотал головой Валерий.
- Так знай. Он была учётчицей на заводе. Работала нормально. Но началась война. Пришли немцы. Завод закрыли. Где работать? Чем питаться? Я стала опухать от голода. И тогда мама, моя милая мамочка, чтобы спасти меня, стала встречаться с немцем. Он приносил нам консервы, колбасу, хлеб. А потом пришли наши. Я радовалась, думала, что они действительно наши, а они выволокли маму во двор и повесили на высоком турнике, прикрепив к её груди дощечку с надписью: "Она спала с немцами". Я закричала от горя, от страха, а один из наших бросил мне: "Замолчи, сучье отродье. А то и тебя повешу". Это я - сучье отродье. Понимаешь? Я тогда не осознавала, что произошло, но люди, добренькие люди, когда я подросла, объяснили мне всё во всех подробностях. И смотрели на меня, и сейчас смотрят как на дочь проститутки. Меня никуда не примут. Ни в институт, ни в музыкальную школу, о которой я мечтала. Что же? Стану проституткой! И не простой, а богатой! Всем назло!
Валерий не раз вспомнил этот нерадостный разговор с Сонькой, ведь нечто похожее грозило и ему, родившемуся на территории, захваченной немецко-фашистскими войсками. Когда он собрался поступать в музыкальную школу, мама обречённо сказала: "Тебя не примут!" Но он всё-таки решил попробовать. Члены приёмной комиссии слушали его потупив взгляды...
Разумеется, его не приняли. И тогда Валерий решил: "Пойду работать в порт".
- На твоей спине никакой груз не уместится, - смеялись над ним грузчики, - ты нам лучше пой. Так от тебя больше прока будет! А мы впишем тебя в наряд!
Отец надоумил Валерия заняться пением в музыкальном кружке Дома моряков, но там разучивали песни совсем не те, что хотелось петь Валерию. Художественный руководитель Клуба моряков, в прошлом хормейстер армейской самодеятельности, пригласил Ободзинского в свой кабинет.
- Мой хор разучивает песню о Ленине. Нужен солист.
- Для какой именно песни о Ленине? - поинтересовался Валерий.
- "Ленин всегда живой".
- Слышал, - сказал Валерий, - это где "Ленин в тебе и во мне".
- Точно. Эта песня должна быть фирменной карточкой нашего ансамбля.
- Но я не чувствую, - покраснел Валерий.
- Чего?! - изумился худрук.
- Ну, этого.
- Кого "этого"?
- Этого. Кто должен быть во мне.
- Говори, не боись. Ленина, что ли?
- Ленина, - опустил голову Валерий.
- Странный ты юноша, - покачал головой худрук. - Витька, вор-форточник, чувствует. Но у него чересчур хриплый для этой песни голос. Он у нас занят в песнях одесского фольклора. Поёт "С одесского кичмана бежали два уркана". Между прочим, зря ухмыляетесь, юноша. Песня нравилась самому Иосифу Виссарионовичу, видимо, напоминала ему побег из туруханской ссылки. Значит, не чувствуете? Окончательно или ещё подумаете? Будете петь на фоне хора. Двадцать человек чувствуют, кто в них, а вы никак. Или притворяетесь?
- Для исполнения этой песни нужен бас, - примирительно произнёс Валерий, - по радио её поёт Марк Осипович Рейзен. Бас Большого театра! Народный артист СССР!
- М-да, пожалуй, ты прав, - несколько смягчился худрук. - Но где найти в Одессе Рейзена?
- На Привозе! Я знаю мясника по фамилии Рейзен! Честное слово!
Худрук посмотрел на Валерия как на сумасшедшего.
- А ты не буйный? - спросил он.
- Я - мирный, - улыбнулся Валерий, не идиотской, как ожидал худрук, а доброй и искренней улыбкой нормального человека.
- Всё-таки ты странный тип, - заключил худрук, - ну ладно, пой свою "Вернись" и "Скажите, девушки, подружке вашей", и прочую слякоть. Пусть люди немного расслабятся...
"Эти глаза напротив"