В БЕРЕЗОВОЙ рощице далеко за городом на корявом поваленном дереве сидел унылый, глубоко погруженный в раздумья парень. Между коленями было зажато ружье, упертое стволом в левую часть груди и готовое для стрельбы. Оставалось лишь сбросить ботинок и большим пальцем ноги нажать на курок. Двухстволка, заряженная картечью, сработает безотказно и наверняка, вогнав смертельный заряд туда, где сейчас так бешено разошлось сердце, навсегда отданное любимому человеку, но безнадежно отвергнутое им.
В предутренний час в лесу стояла непривычная настороженная тишина. Казалось, что природа безмолвствует, замерев в преддверии столь противоестественного действа. Опасаясь невольных свидетелей, парень изредка озирался по сторонам, хотя понимал, что вероятность появления людей в эту раннюю пору в дальнем лесу очень мала. Он не хотел никого видеть и тем более кому-либо исповедываться в предсмертную минуту. Никому. Разве что самому себе...
ИСПОВЕДЬ САМОУБИЙЦЫ
И ОТКУДА он только взялся на мою голову, этот Афанасий? Каким ветром занесло в наши неброские, небогатые края этого уже немолодого, но пышущего здоровьем и уверенностью хлюста? Поговаривали, что он беженец из ближнего зарубежья, где возглавлял какое-то то ли АО, то ли ООО, делающее деньги из воздуха. Вовремя почувствовав угрозу разоблачения, опытный маклер "залег на дно", а когда опасность миновала, "всплыл" уже в нашем тихом городке. И сразу же заявил о себе - приобрел офис, шикарную иномарку, сколотил штат из крепких мужиков-помощников и дюжины молодых красивых женщин.
В их число, на мою беду, выдержав серьезную конкуренцию со стороны соперниц, попала и моя Лина. Три года, находясь в отпуске по уходу за ребенком, она подыскивала себе работу, и все это время мой оклад культработника с высшим специальным образованием едва позволял сводить концы с концами. Так что, став секретарем-референтом в фирме Афанасия, Лина безмерно радовалась такой удаче. Был рад и я, совершенно забыв непреложную истину - перед бедою люди веселятся... Человек устроен так, что в минуту радости забывает обо всем на свете. И это здорово, иначе душа его никогда не знала бы праздника, не испытала бы счастливых мгновений. А для этого, оказывается, так мало нужно: работа по душе, материальный достаток, а главное - внимание со стороны самого близкого и дорогого человека. Все это было у нас в ту пору, и мы были на седьмом небе от избытка чувств - веселились, мечтали, любили.
На работе у Лины все складывалось как нельзя лучше, и она возвращалась домой словно с удавшейся прогулки - энергичной, жизнерадостной, еще более похорошевшей. Встречая ее на улице, завидев еще издали, я невольно вспоминал тургеневские строки: "Эта женщина, когда идет, кажется, все счастье твоей жизни тебе навстречу несет". Говорят, что счастье, как и здоровье: когда оно есть, его не замечают. Но мы ощущали его, умывались им, пили, черпая пригоршнями...
Лина постоянно делилась со мной своими успехами, которые ее шеф отмечал то солидной премией, то повышением оклада, то подарком. Я в шутку предостерегал ее: "Держись от него подальше, а то, не ровен час, Афанасий не сможет устоять против такой красавицы". - "Нет, Ильюша, - отвечала моя Лина, - Афанасий Андреевич деловой человек и нас, женщин, просто не замечает..." И настолько искренне звучало это из уст любимой, что у меня ни на толику не возникало сомнений. Наверное, поэтому так глубоко мое разочарование...
...У Афанасия тяжело заболела жена, кстати, еще молодая и редкой красоты (проходимцам всегда везет на красивых женщин). Он и прежде, судя по всему, не баловавший ее вниманием, вовсе охладел к ней и быстро завел любовницу, не скрывая этого. Бедная женщина, измученная физической болью, не смогла преодолеть душевную...
По закону подлости любовницей Афанасия оказалась моя милая, любимая, неповторимая Лина. Мужья, как известно, узнают об измене своих жен последними. Я не стал исключением, но ждал, что моя благоверная все объяснит, а я постараюсь понять и простить ее. Однако она ограничилась тем, что заявила: "Я люблю его". Тут же наспех собрала вещи, взяла за руку дочурку и ушла, даже не попрощавшись.
Потрясение было столь велико, что у меня спонтанно возникла мысль уничтожить этого подлеца. Но я прогнал ее: ведь если Лина действительно любит Афанасия, то никогда мне этого не простит. Что же касается Лины, то я и мысли не допускал о том, чтобы поднять на нее руку. Жизнь без нее потеряла бы для меня всякий смысл, ибо мир предстал бы пустым и темным. Да и как можно смотреть дочери в глаза, будучи отцом - убийцей ее матери. Остается только одно - уйти самому. В этой жизни надо быть сильным или спать, советовал кто-то из великих.
И почему Господь ниспослал мне такую самозабвенную любовь? Ведь другие поживут, разбегутся, и не успеешь оглянуться, как уже в новой семье словно на запасном аэродроме, и все, как и раньше: магазины, дачи, дети, работа. Будто и не было прежней любви, семьи, не было лет, прожитых вместе. Наверное, только избранным достается другая любовь, о которой слагают легенды, - возвышенное и самоотверженное чувство.
Конечно, я поступаю эгоистично, оставляя на любимой вечное черное пятно. Но я ведь не потому ухожу, чтобы сделать ей больно. Я просто не могу ходить по земле, зная, что не нужен ей, что безнадежно отвергнут ею. Где найти силы, чтобы пережить все это: измену, обман, крушение всего светлого, ради чего стоило жить? Можно, конечно, удариться в пьянку, жаловаться, строить из себя великомученика и прозябать, делая вид, что живешь. Но такая перспектива не для меня...
Опять всплыло перед глазами Линкино безупречно красивое лицо. А, впрочем, оно и не исчезало. Всплакнет ли она, когда узнает о том, что я свел счеты с жизнью? Она и в печали необыкновенно красива...
Как же стучит кровь в висках! Того и гляди сосуды лопнут... Утренние звезды такие яркие, словно надраенные, - заря, похоже, будет алая-алая. И первыми на этой лесной поляне раскроются алые цветы. И настоящая любовь, выходит, такая же алая..."
ЭПИЛОГ
...ГЛУХОЙ оружейный выстрел разорвал тишину. В роще поднялся гвалт до срока разбуженных птиц. Потом все улеглось и только певчие избранники леса старательно выводили свои серенады, славя жизнь и все прелести, дарованные ею.