МЫ ПРИ царизме жили не очень хорошо, при социализме жили очень нехорошо, а при капитализме так живем, что хуже некуда.
Собрал тогда Ельцин самых важных людей и сказал:
- Такши, понимаешь, наши предки не глупее были. Значит, понимаешь, надо на трон варягов звать. Рурика, понимаешь, какого-нибудь.
Чубайс сказал:
- Надо немца звать, вон у них порядок какой, тем более наш народ тоже пиво с сосисками любит.
Селезнев сказал:
- Неудобно как-то, мы их победили, а они нас теперь учить будут.
Ельцин добавил:
- Дер фатер унд ди муттер поехали на хутор, понимаешь.
Все, конечно, засмеялись.
Кто-то сказал:
- А может, француза позвать, они вина пьют не меньше нас, а живут хорошо.
Строев ответил:
- Ну и будем всю жизнь это вино лягушками закусывать.
Чубайс сказал:
- Лучше лягушки, чем ничего.
- Такши, - сказал Ельцин, - может, позвать моего друга Билла?
- Ага, - сказал Жириновский, - он нам всех девок перепортит, это однозначно. Лучше уж моего
друга Саддама, тогда в мире останется только одна сверхдержава.
- Россия? - наивно спросил Ельцин.
- Ирак, - сказал Жириновский.
- На фига нам это надо, - сказала Ирина Хакамада, - давайте лучше японца позовем, они наши ближайшие соседи и мои близкие родственники.
- И едят мало, - добавил Лужков.
- А страна, понимаешь, процветающая, - сказал Ельцин, - мне Примаков рассказывал. Где он, кстати?
- Так вы ж его уволили, - сказал Лужков.
- То-то же, - сказал Ельцин и многозначительно посмотрел на Лужкова.
НА ТОМ и порешили. Позвали руководить страной японца. Зарплату дали миллион долларов в год, чтоб не воровал. И если справится, отдадим Японии Курилы. А на фига они нам, если у нас все нормально будет. Они же нам, Курилы, только тогда нужны, когда нам плохо. Тут мы без них просто жить не можем. А потому что прецедент не хотим создавать. Допустим, отдали мы Японии Курилы. И там лет через пять будет уже нормальная жизнь. Так? А мы все по-прежнему в этой самой, ну вы знаете где... И тогда все так захотят. Московская область, допустим, потребует, чтобы мы ее Японии отдали. Вот и будем мы тогда в Тулу из Москвы ездить через две границы за колбасой.
А задачу японцу такую поставили. Чтобы уровень жизни - как в Японии. Чтобы равноправие и демократия, в смысле зарплата всем вовремя, и всякая такая экология.
В общем, собрались все встречать господина Кукимори-сан в "Шереметьеве". Народу собралось миллиона два. Всех с работы отпустили на этого японского варяга поглазеть. От "Шереметьева" до самого Кремля по обе стороны дороги с лозунгами: "Кикимора - банзай!"
Кукимори-сан ехал в шикарной машине, за ним еще пять сопровождения, мотоциклистов сто человек, охраны сотни две, правительство, Госдума. Вроде радоваться такой встрече надо, а Кукимори-сан мрачный. Спрашивает:
- Какое сегоданя деня?
Он язык-то русский выучил, но произношения еще не освоил.
Ему говорят:
- Вторник.
- А посему все не работать?
- Так вас же встречают.
- Сецас зе всех на работа, - сказал и даже ножкой топнул.
Ему говорят:
- Кукимора-сан, это невозможно.
- Посему?
- А потому что поддатые все. Какая уж тут работа.
И нечего Кукимори возразить.
- А посему тогда ситорько охраны? - только и спросил.
- Да мало ли что. У нас же здесь столько экстремистов - баркашовцы всякие, лимоновцы разные. Еще перепутают вас с каким-нибудь кавказцем или еще хуже - евреем и начнут палить.
И опять возразить нечего.
- Радно, - сказал Кукимори-сан, - но ситобы последний раз!
Все, конечно, согласились, головами закивали. В последний не иначе.
ЪЕХАЛИ в Кремль, а там уже в Георгиевском зале стол накрыт на 6 тысяч персон. И чего только на этом столе нет! И осетры, и гуси, и икра в хрустале, и из напитков все, кроме самогона. Как говорится, по сусекам наскребли и на стол поставили.
Кукимори-сан как все это великолепие увидел, так и обомлел.
- Мине зе говорири, сито у вас город?
Все глаза потупили, головами закивали, лица скорбные сделали:
- Да, голод, ой какой страшный голод в стране.
- А как зе, - не унимается Кукимори, - мы висе это есть будем?
Строев сказал:
- Молча.
Селезнев добавил:
- Стоя. Фуршет называется.
Хакамада пояснила:
- У нас, у русских, обычай такой - гостей встречать хлебом-солью.
- Хребом позариста, - сказал Кукимори-сан, - сорью сограсен, а все остарное надо раздати народу.
Все сразу хором сказали:
- Не поймут.
Селезнев сказал:
- Никак нельзя, передерутся. Кремль разнесут, и сами не поедят, и нам не дадут.
А Строев добавил:
- И перед общественностью неудобно, - и показал на толпу. - Вон ведь она, общественность, напротив стоит. Она ведь тоже голодает с утра со вчерашнего. Уважить вас хочет.
- Как она меня увазит? - спросил Кукимори-сан.
- Да вот так и уважит, - сказал Селезнев, - вы только их к столу пустите, а они уж так вас уважат, век помнить будете.
- Да и народ, - добавил Строев, - тоже требует. Где тут у нас народ?
Выскочил тут же из толпы народный артист в сапогах, смазанных дегтем, и косоворотке с медалью героя, бухнулся в ноги Кукимори и закричал хорошо поставленным нечеловеческим голосом:
- Ваша япона мать, Кукиморушка-сан, не вели казнить, вели гулять во славу твою!
Махнул рукой Кукимори-сан.
- Радно, но ситобы завтра...
Все согласно закивали головами. Завтра, оно, конечно, завтра, уж будьте уверены. А сегодня как загуляли! Кинулся народ к столам. Первой к столу, конечно же, бросилась творческая интеллигенция. И начался бой в Кремле. Ничего подобного Кукимори-сан в своей жизни не видел. Да и не слышал. Потому что стук зубов, вилок и ножей заглушал музыку самого президентского оркестра. В самый разгар битвы в зал вошел Борис Николаевич. Все затихли, и президент сказал речь.
- Такши, - сказал он, - то ись, понимаешь. - Повисла пауза. - Давай, - продолжил президент, - давай, Какимора, понимаешь, сан. Мы, чего могли, сделали, все, что надо, развалили, очистили тебе площадку, и этот процесс демократизации необратим. Чтобы, понимаешь, тебе было где новую жизнь строить. Может, у тебя что, японский городовой, получится. - И сделал паузу, чтобы все смогли засмеяться. - А мы, понимаешь, теперь спокойно отдохнем. Наливай!
НАЧАЛОСЬ. К Кукимори-сан все время подводили известных людей, и с каждым он почему-то должен был выпить, причем до дна.
- Традиция такая, - объяснили ему, - иначе народ обидится и вообще пить перестанет.
На это, конечно, Кукимори-сан пойти не мог. Приходили от разных партий и движений. От НДР Черномырдин тост произнес.
- Надо, - сказал он, - выпить, если что не так, то мы всегда, а то вчера, допустим, а завтра уже, чтобы никогда больше, а оно ведь обязательно будет, и будет у всех.
Кукимори-сан тост понравился, хотя он ничего и не понял. Он спросил у Строева, что имел в виду Черномырдин.
Строев сказал:
- Виктор Степанович хотел сказать, как лучше, а вышло, как всегда.
Потом подошел какой-то генерал и сказал, что вообще-то он жидов не любит, но Кукимора-сан исключение, за что и выпил.
Потом подбежал какой-то жутко активный человек и закричал:
- Это наймит империализма и сионизма!
- Посему так? - спросил Кукимори-сан, изумленно глядя на человека.
- Потому что это однозначно, - сказал человек и никаких других аргументов не привел.
Подходили все. И только когда к Кукимори попытался приблизиться какой-то быстрый, чернявый, небольшого роста человек с явно выраженной семитской внешностью - все вдруг стеной встали вокруг Кукимори-сан и приблизиться человеку не дали.
- Перед лицом смертельной опасности общество консолидируется, - пояснил Строев.
- А сито это за лицо? - поинтересовался Кукимори-сан.
- Это враг рода человеческого. И имя этому дьяволу во плоти - Березовский.
И тут же человека вытолкали общими усилиями в дверь. Но буквально через минуту враг рода человеческого влез в зал через окно. Его тут же заметили и хотели выбросить в то же окно, однако вступился Борис Николаевич:
- Рано еще, понимаешь, не на кого будет потом списывать все беды российские.
РОСНУЛСЯ Кукимори-сан с жуткой головной болью. Рядом с ним в постели почему-то лежал пьяный Жириновский. Владимира Вольфовича на всякий случай сфотографировали в паре с Кукимори и выгнали взашей. Жириновский жутко матерился и орал, что все эти самурайские штучки в России не пройдут.
Голова у Кукимори-сан раскалывалась.
- Это с бодуна, - пояснил Селезнев со знанием дела.
- И сито тепери дерати? - спросил Кукимори-сан.
- В России, - сказал Строев, - в последние годы лучшим средством от бодуна является Коржаков.
Позвали Коржакова. Александр Васильевич пришел и сказал:
- Дураков ищите в зеркале, чтобы я за так лечил. Создавайте при Думе комиссию по бодуну, меня назначайте председателем, а то будет, как в прошлый раз.
- А как быро в просрый раз? - спросил любознательный Кукимори-сан.
- А вот так, семь лет от бодуна Бориску-сан спасал, а потом под зад коленом. И вот что из этого вышло.
- А сито высро?
- А то, что вся страна наперекосяк. Бодун в России - это дело серьезное, пострашней, чем тайфун в Японии.
Однако сжалился Александр Васильевич, уговорили, принес своего фирменного рассола Коржаковского. Выпил Кукимори-сан. Оклемался. Воспрял духом. Созвал всех и сказал:
- Я дориго изутяри этот страна. И поняри, все прохо оттого, сито здеся все пьют, воруют и не работают. С завтрасняго дня вся страна встает в сесть тясов, морится и идет работати.
- Это, конечно, хорошо, - сказали ближние, - но все не смогут. Которые с бодуна, как же они в шесть встанут? Вы же сами теперь знаете, что такое российский бодун.
- Хоросё, - сказал Кукимори-сан, - те, кито с бодуна, того освобоздаем.
- Это 40%, - сказал Селезнев.
- Не мозет быти! - вскричал Кукимори-сан.
Пересчитали. Кукимори-сан оказался прав: не 40, а 60%.
- Радно, - сказал Кукимори-сан, - теперя за работа.
О ПОРАБОТАТЬ в этот день не пришлось. Мэр Лужков пригласил всех на открытие памятника российско-японской дружбы. Автором памятника совершенно случайно оказался Зураб, он же Церетели. Ради экономии памятник совместили с ранее воздвигнутым памятником Петру. Изумленному взору Кукимори-сан открылась величественная панорама. На руках у 50-метрового Петра Первого сидел трехметровый Кукимори-сан в бронзе. Узнав себя, Кукимори заплакал. Во время плача японской Ярославны Олег Газманов в белом кимоно и накинутой на плечи казачьей шинели пел песню с припевом:
От Японского от моря
К нам приехал Кикимори.
На другой день, несмотря на то что Кукимори-сан снова был с бодуна, он все же собрал правительство и сказал:
- Все дорзны во сито бы то ни старо работати, нациная с понедерник.
- Не дай Бог! - закричали министры. - Они же в понедельник лыка не вяжут. Все перепутают.
Реки вспять пустят. Дороги распашут, шпиндели в другую сторону раскрутят...
- Хоросё, - сказал Кукимори-сан, - тогда введем закон о том, ситобы все заработанные дениги оставарись в стране.
Все согласились, но при условии, что узкий круг людей, близких к президенту, будет иметь право переводить валюту за рубеж.
С близкими Кукимори-сан согласился. Близких оказалось полтора миллиона человек.
Тогда Кукимори решил зайти с другой стороны. Он потребовал привести к нему обыкновенного рабочего и спросил его, как он работает.
- Ну что, - сказал рабочий, - значит, начал, да? Пока в себя пришел, пока то да се, только работать начал, а тут уже и обед. После обеда пока в себя пришел, пока то да се, только работать начал, а тут уже и домой.
Кукимори-сан сказал, что он все понял, кроме одного. Что такое "то да се" и почему оно занимает так много времени.
Что такое "то да се", никто ему толком объяснить не смог, но кого бы он ни спрашивал, от крестьянина до академика, большую часть работы занимало это самое "то да се". И обязательно почему-то день у всех начинался после вчерашнего.
- А сито, есри всем бросити пити? - наивно спросил Кукимори-сан.
- Никак нельзя, - ответили ему. - Такой стресс в стране начнется. Вон Горбачев с Лигачевым попробовали - страна развалилась. Многие просто позагибались: организм без водки пищу не принимал.
- Радно, - сказал Кукимори-сан, - давайте тогда бросим воровати!
- А как тогда жить? - спросили его.
- Как во всем мире, на зарплату.
- А у нас давно уже никто не живет на зарплату.
- Посему? - спросил Кукимори-сан.
- А потому что зарплату не платят.
- А как зе все зивут?
- Сами удивляемся.
Затопал ногами Кукимори-сан, закричал:
- Сейцас зе выплатить всем зарплату, сейцас зе перевести всем дениги!
- Пробовали уже.
- Ну и сито?
- Пока деньги дойдут, пока их прокрутят, пока то да се...
- Опять то да се! - закричал Кукимори-сан. - Сито это то да се? Какое в нем содерзание?
- А никакого. Пока то да се, а денежки - тю-тю!
- Посадить тех, кито нарусает закон! - вскричал Кукимори-сан.
- Ну да, - ответили ему, - так и будем все по тюрьмам сидеть. А кто же работать будет?
- Но ведь и так никито не работает.
- Но страна-то все-таки живет. Значит, кто-то работает.
- Кито? - закричал Кукимори-сан.
- Кто-кто, - ответили ему, - дед Пихто и конь в пальто.
После этих слов Кукимори-сан попытался сделать себе харакири, но ножи в Кремле были такими тупыми, что он только лишь натер себе живот.
ПРОВОЖАЛИ Кукимори-сан торжественно и в то же время весело. Вся страна гуляла. Мировая общественность стала свидетелем того, что Россию с наскока не сдвинешь. Ясно стало, что японским умом Россию не понять и японским аршином не измерить.
Ельцин на прощание сказал:
- Такши, ты, Кукиморыш, извини, видишь теперь, что и мы здесь не хухры, понимаешь, мухры.
Лужков подарил на прощание кепочку.
Чубайс попытался перевести деньги за Курилы на счет РАО ЕЭС.
Селезнев сказал, что только представитель японской компартии мог чего-то здесь добиться, а не какой-то буржуй.
Строев договорился с Кукимори-сан насчет выдвижения его кандидатуры в губернаторы Токио.
А Жириновский выучил два слова по-японски и при всех их выпалил:
- Накося - выкуси! Я говорил, надо было Саддама звать, сейчас бы уже в Персидском заливе сапоги мыли. Это однозначно!
Илья Олейников, Юрий Стоянов: "Чем так жить, лучше, не дай бог, умереть"