АЛЛА СЕРГЕЕВНА жанр интервью не очень жалует. Она не из тех, кто назойливо лезет в глаза - только бы не забыли! Она из тех, кого не хватает, ее - мало. Легко ли с ней? Да, конечно, нелегко. Человек с талантом и чувством собственного достоинства и не может быть легким. Поздний вечер, огромная комната в квартире на Тверской, кот, две собаки...
- В отличие от большинства актрис вы существуете сегодня очень замкнуто...
- Что вы имеете в виду? Я - член Комиссии по госпремиям, а значит, обязана смотреть множество спектаклей. В этом году была еще и членом жюри премии Букера, значит, была обязана прочесть 75 произведений. Недавно меня ввели в жюри премии "Триумф"... Так что как раз в реальной жизни искусства я участвую.
- И как актриса не ощущаете себя невостребованной?
- Нет. Я играю, работаю очень много, другой вопрос - не в Москве, а за границей. А в кино... Ну, вот в каком кино конкретно, в каком фильме вам меня лично не хватает?
- А предложения есть, от которых вы отказываетесь?
- Свобода актерской профессии и состоит в праве отказа. Сегодня, правда, этим правом я пользуюсь в меньшей степени, потому что предложений меньше. Но и нет ролей, которые бы могла и хотела сыграть.
- Вы ощущаете перемены во времени?
- Внешне - да, пожалуй. Я ушла из Театра на Таганке, где прослужила 30 лет. Создала свой "Театр А", мне приходится теперь заниматься деньгами, организацией гастролей, решать многие вопросы. А внутренняя моя жизнь изменилась очень мало. Переоценки ценностей не произошло. У меня не было и нет ни иллюзий, ни очарований, ни разочарований. То, что происходит, - это реальность, которую просто надо принимать в расчет. Бороться? Бесполезно, как с ветром, ураганом. Я заканчивала МГУ по специальности политэкономия, знаю законы развития общества. Но я не социолог, чтобы рассуждать об обществе. Вы же пришли ко мне как к актрисе.
- Для меня и, уверена, для многих вы не только и не просто актриса, но мыслящий человек, интеллектуал...
- С Иннокентием Михайловичем Смоктуновским мы любили разговаривать о жизни, о людях. Он говорил: "Алла, мы с вами человековеды". Актеры по своей природе быстрее и тоньше понимают людей, человеческие отношения и то, что не по мозгам никаким экономистам. А глупых и слепых хватает везде, в любой профессии, просто наша - на виду. Хотя сейчас как раз к людям искусства обращаются мало. Больше - к манекенщицам, фотомоделям, представителям шоу-бизнеса. И правильно, потому что это модно, популярно.
У меня бессонница. Ночами я смотрю ТВ и не могу понять, на каких дебилов это рассчитано. Но не учитывать всего этого нельзя. Пришли другие люди, с другими интересами, и им совершенно неинтересно, скажем, что было в наше время (правда, я думаю: а что будет с ними после
сорока?). Но надо попытаться как-то соединить эти руки, эти два восприятия мира...
Иначе этот водораздел между молодым поколением и нами будет все больше углубляться и расширяться.
- Ваша позиция в конфликте на Таганке была особая...
- Дело не в позиции - в факте. Сам факт аморален: нельзя выселять родителей из их дома. Если бы сделали новый театр на новом месте... А сам конфликт гораздо глубже, и в нем в принципе невозможно занять ту или иную сторону, надо понимать обе точки зрения.
У вас сохранились какие-то отношения с Любимовым?
- Нет, ни плохих, ни хороших. Я бы никогда не создала свой театр, если бы Любимов не считал, что мой спектакль "Федра" не вписывается в репертуар Таганки.
- Вам сегодня интересно жить?
Именно это слово я бы и употребила: интересно. Ностальгии по прошлому нет. Правильно сказал Набоков: "Ностальгия - это воспоминание о детстве". Да, было немало хорошего в те времена, потому что они для нас были детскими, мы были молоды, наивны.
А вообще я не политический человек и не очень чувствую время. Я всегда была на обочине - и в театре, и в личной жизни. Но мне это давало какой-то иной угол зрения. Я и сейчас в театре, в кинозале люблю сидеть с краю, сбоку - больше увидишь.
- И что же видно "сбоку" в сегодняшнем искусстве?
- Давно известно, что искусство особенно сильно в эпоху тоталитаризма, так было и в Румынии, и в Польше (где был интереснейший театр, а что теперь?). Так было и у нас. Но - как это у Брехта? - "блюди форму, содержание подтянется". А оно всегда одно и то же - отношения с миром, с людьми, с самим собой. Форму же диктует сегодняшний день. И вот найти форму, которая бы аукнулась с сегодняшним днем - это, конечно, самая сложная задача, ее решение зависит не от конкретного человека, а от общего хода истории.
Наш театр долго топтался на месте, публику перекормили и социальностью, и содержанием, и словом. Но театр нельзя воспринимать только через содержание и слово. Театр, как музыка, воспринимается не только определенными органами, например, ухом или глазом, а какой-то иной вибрацией. Я, к примеру, обожаю, когда, не зная языка,
без перевода, понимаю в спектакле все.
И именно язык театра во всем мире переживает кризис. Есть театры, которые ищут что-то новое, - в Греции, Японии, Германии. А кто рванет ленточку первым, как Таганка в 60-х?.. Кому Бог таланта пошлет, но дело явно за молодыми...
- Вас, несмотря на известность и талант, никак не назовешь любимицей публики. Как складываются ваши отношения с ней?
- Когда решаю, как играть роль, меньше всего думаю о публике. А вот, когда играешь спектакль - зависишь от нее и, естественно, подстраиваешься, делаешь коррекцию. Иначе сиди дома и играй для домашних. Другое дело: зритель сейчас смотрит по-другому на театр в принципе. Нет готовности услышать - душевно, эмоционально, речь даже не об интеллектуальной подготовке. Вот так никто не понял здесь мою "Медею". А на Западе, где мы ее постоянно играем, она востребована. Такому "новому" зрителю я не слуга. Хотя зритель даже и не виновен, просто эгоизм и равнодушие общие, как в любое смутное время.
- Наличие поклонников и поклонниц вам не льстит?
- Ой, нет, наоборот, раздражение вызывает. У нас же это все с сумасшествием связано. У меня были две поклонницы, под колеса моей машины бросались. Ну почему я должна тратить на них жизнь? Я не люблю эту сторону театра. Каждый должен играть свою роль. Публика должна оставаться за рампой. Я ненавижу, когда они выходят на сцену в своих грязных ботах, с цветочками...
- А слава, популярность для вас важны?
- В раннем восприятии профессии и жизни - да. Но тогда была уверенность - это придет. Пришло. И оказалось не важным. Для меня. А вообще в нашем деле важно, это дает уверенность.
Но я никогда не думаю о том, чтобы чувствовать себя нужной. У меня до сих пор страх перед сценой и публикой, это, наверное, из-за каких-то комплексов. Но в том, чтобы побороть публику, и есть драматургия профессии.
Вы нередко играли сильных женщин. Вы - сильная? Производите такое впечатление...
- Я никогда не играла себя, потому что я себя не знаю. И не стала бы. Я - сильная? Нет, вы не правы. Может быть, и, правда, произвожу такое впечатление. Но играла я как раз слабых - Раневскую, Гертруду... А сама я не сопротивляюсь ни событиям, ни людям, никогда не выясняю отношений, не конфликтую. Другое дело: у меня есть резкость оценок, поступков, но никогда не во вред другому. Сильные люди делают сами свою судьбу, пишут сценарии собственной жизни, но часто во вред другим. Заставлять кого-то делать что-то против воли - величайший грех, как и судить других. Тем самым нарушаешь некую "сетку", которая нам неведома. Я же просто пытаюсь услышать зов судьбы, почувствовать течение жизни и не плыть против, а использовать ситуацию. И, конечно, не делать гадостей другим.
- Чего вы не прощаете?
- Предательства.
- Что цените в людях?
- А вот эту гибкость, понимание чего-то внутреннего. Мудрость? Не знаю... Я уверена, эта гибкость, как и талант, даны практически всем, но люди наступают на этот свой дар и заглушают его. Ведь талантливы все, только у одних дар рожать детей и варить щи, у других писать книги. Просто люди часто не на своем месте.
- А вы на своем? Считаете себя состоявшимся человеком? Если бы вы не стали актрисой...
- Ну, не стала бы, и что? Было бы по-другому. Я вообще не особенно хочу работать, но это мой заработок, мой долг перед людьми, с которыми я связана. Что касается состоятельности, то мне кажется, я еще не выполнила своего предназначения и если уйду из этого мира, то с недовыполненной задачей.
- Не потому ли, что вам скучно, тесно в нашем искусстве?
- Может быть, может быть. Вот англичане у нас играли "Как важно быть серьезным" - да в такой театр я не глядя бы ринулась! А когда талдычат одни и те же формы 70-х годов или собирают звезд и шарашат хором по провинции... Неинтересно. Нужно идти в другую сторону.
После сорока лет вообще становится скучно в профессии, нужен иной манок, иные задачи. Или общение с гениальным человеком, который тебя потянул бы в другую сторону. Или самому быть гениальным.
- Вам ведома тайна актерства?
- Полностью перевоплотиться в другого и в то же время остаться самим собой - в этом раздвоении величайшая трудность и сладость профессии. И чем дальше от себя - тем интереснее играть. Не зря же актеров хоронили за чертой кладбища: ты входишь в другую душу, и, чем глубже входишь, тем больше присваиваешь. Но есть и опасность - себя потерять.
- Вы кажетесь замкнутым и одиноким человеком... Бываете счастливы?
- Я действительно не очень открытый человек, но и не очень понимаю, зачем навязывать свою личность другим. Каждый человек одинок, только одни этого не осознают и страдают, потому что считают несправедливостью судьбы. А тот, кто осознает, считает это неизбежным. Может быть, я от этого и страдаю, но это никого не касается. Так сложилась судьба. Значит, остается терпеть.
А счастье... В последнее время это происходит на природе. Собираю грибы и вижу, как прекрасен закат. В природе вообще не бывает некрасоты, и вот когда вибрация твоей души совпадает с этим... Еще бывает, дает сильный импульс чужое искусство, и тогда переживаешь секунды высшего счастья. В основном это случается теперь на хороших концертах, связано с музыкой. Или - когда бываю в Париже. Я езжу туда, чтобы прочищать мозги.
- А в актерстве такое с вами бывает?
- В театре меня как актрису занимает сегодня освоение пространства. Вот "Медею" я играла в Сардинии в открытом театре на 300 человек с дивным полом из мозаики, под огромной круглой луной, где-то далеко маяк, рядом море, мое платье в момент стало мокрым... Удивительное чувство - власть не над зрителями, а над этой вибрацией мира. Или в Дельфах, где семь тысяч зрителей, и я играла без микрофона. Или в Стамбуле, где в огромном разрушенном храме горели пятьсот свечей и эхо далеко разносилось от моего голоса... Вот это и есть счастье, подарки судьбы.
- В судьбу вы верите?
- Да. В жизни, во всем мире все так разумно, так осознанно. Помимо нас.
ИМЯ В ИСКУССТВЕ. Армен Джигарханян: "Разуверился в людях - гаси свет!"