Летом 1921 года в Россию по приглашению Луначарского приехала знаменитая американская танцовщица Айседора Дункан. На одном из приемов, организованных в ее честь, где Айседора Дункан исполняла свой знаменитый танец с шарфом... под аккомпанемент "Интернационала" произошло ее знакомство с Есениным. Английского Есенин не знал, а объяснить, как глубоко поразила его американская танцовщица, хотелось нестерпимо. И тогда он снял туфли и начал танцевать какой-то дикий танец, а потом упал перед ней на колени. И Айседора поняла: она гладила золотые кудри поэта и шептала на ухо два известных ей русских слова: "ангель" и "чиорт".
Сергей Дункан и Айседора Есенина
ОНИ венчались в церкви в старом Арбатском переулке. Есенину было 26 лет, а Айседоре - 45. А потом узаконили свои отношения в Хамовническом ЗАГСе. В свидетельстве о браке и в паспортах им обоим записали двойную фамилию, как они того и хотели. Новобрачные стали Дункан-Есениными. Выходя из ЗАГСа, Есенин во все горло ликующе завопил: "Теперь я - Дункан!" А Айседора подхватила: "А я - Есенина!"
До встречи с Есениным Айседора пережила трагедию. Двое ее маленьких детей, мальчик и девочка, погибли в Париже в автокатастрофе. В дождливый день они ехали с гувернанткой в машине через Сену. Шофер затормозил на мосту, машину занесло на скользких торцах и перебросило через перила в реку. Никто не спасся.
Айседора знала, что у Есенина было сложное детство: он рос в семье деда и с родителями почти не общался. "Бедный мой мальчик, - думала Дункан. - У тебя не было матери! Ничего, я полюблю тебя вместо нее... я сумею! На своих недорастратила..."
Поначалу все шло как нельзя лучше. Айседора выучила несколько десятков русских слов и стала называть любимого "Сергей Александрович". Они ходили на приемы, на литературные вечера, где она танцевала, а он читал стихи. Домой возвращались обычно под утро... Увы, очень скоро идиллия закончилась. Через полгода Есенин в беспамятстве посылал Айседору ко всем чертям, а порой даже и поколачивал. Поймав запущенный в нее сапог, сквозь слезы на ломаном русском языке она говорила: "Сергей Александрович, я люблю тебя..."
Есенин убегал, скрывался у друзей, слал ей письма, что все кончено. А потом прибегал измученный, охваченный нежностью и раскаянием. И плакал, уткнувшись ей в колени.
Ну и катись, старая карга!
ЧТОБЫ вырвать мужа из пучины бесконечных попоек, Айседора решает увезти его за границу: показать ему весь мир - Италию, Германию, Францию, Америку. Кроме того, она надеется, что участие Есенина в ее гастролях как "первого российского поэта" привлечет внимание мировой прессы и публики. Но едва они пересекли границу, начались проблемы. Есенин, которого Дункан представляла как "второго Пушкина", очень скоро взбунтовался: он не хотел быть экзотическим (из "совдепии"!) приложением к "великой Айседоре". "Здесь такая тоска, такая бездарнейшая "северянинщина" жизни, - писал Есенин друзьям в Россию, - что просто хочется послать все к энтой матери". Пил он тяжело, до одури, с ресторанными скандалами, крушением мебели... Надо отдать должное, Айседора довольно быстро поняла состояние мужа. "Я увезла Есенина из России, - говорила она друзьям, - где условия жизни пока еще трудны. Я хотела сохранить его для мира. Теперь он возвращается в Россию, чтобы спасти свой разум, так как без России он жить не может. Я знаю, что очень много сердец будут молиться, чтобы этот великий поэт был спасен, чтобы и дальше творить Красоту".
Летом 1923-го Дункан и Есенин возвращаются в Москву. Внешне казалось, что в их отношениях наступили наконец мир и согласие, но им двоим было ясно - конец близок. Снова начались ссоры по мелочам, скандалы из-за пустяков. И однажды Айседора не выдержала: "Сергей Александрович, я уезжаль в Париж". "Ну и катись, старая карга!" - ласково попрощался с женой, так и не освоившей русский язык, Есенин.
Они встретились на небесах
В 1925 ГОДУ Есенин женился на внучке Л. Толстого Софье. В Ялту, где в то время гастролировала Айседора Дункан, полетела убийственная телеграмма: "Ялта гостиница Россия Айседоре Дункан. Я люблю другую женат и счастлив Есенин". Но это была неправда. Есенин не был счастлив: последний год жизни поэта прошел в болезнях, метаниях, пьянстве. 23 декабря 1925 г. он сбежал из Москвы в Ленинград, где остановился в N 5 гостиницы "Англетер" . В том самом номере, где жил вместе с Айседорой Дункан в феврале 1922 года. Айседора тогда танцевала в зале бывшего Дворянского собрания (ныне Большой зал филармонии) и в Мариинском театре. А Есенин присутствовал на всех ее выступлениях. Увы, в последний приезд Северная столица не принесла Есенину успокоения. Утром 28-го его нашли повесившимся на трубе парового отопления...
Дункан жила в Париже, когда ей принесли телеграмму, извещавшую о гибели Сергея Есенина. Айседора была потрясена самоубийством мужа, которого продолжала любить. "Я рыдала и страдала из-за него так много, - писала она своей приемной дочери Ирме в Россию, - что мне кажется, что уже исчерпала все человеческие возможности для страдания".
В ноябре 1926 г. Дункан получает извещение из московского суда о том, что как официальная вдова Есенина она наследует все не полученные им гонорары, общая сумма коих составляла ни много ни мало 400 тыс. франков. Айседора не приняла денег, хоть и очень нуждалась в них. Она телеграфировала в Москву, что отказывается от наследства в пользу матери и сестры мужа.
Дункан пережила Есенина на два года. 14 сентября 1927 г., садясь в машину, Айседора обмотала свой любимый красный шарф вокруг шеи и крикнула провожавшим ее друзьям: "Прощайте, я отправляюсь к славе!" Автомобиль тронулся, потом внезапно остановился, и окружающие увидели, что голова Айседоры резко упала на край дверцы. Шарф попал в ось колеса и, затянувшись, сломал ей шею... Чтобы освободить голову, притянутую к борту машины, пришлось разрезать шарф. Толпа набросилась на искромсанный ножницами кусок ткани в жажде заполучить "веревку повешенного" на счастье - и растерзала его на куски.
"Айседора вообще была женщина со странностями. Несомненно, умная, по-особенному, своеобразно, с претенциозным уклоном удивить, ошарашить собеседника... Ей было лет 45. Она была еще хороша, но в отношениях ее к Есенину уже чувствовалась трагическая алчность последнего чувства.
Однажды ночью к нам ворвался Кусиков (поэт, приятель Есенина. - Ред.), попросил взаймы сто марок и сообщил, что Есенин сбежал от Айседоры.
- Окопались в пансиончике на Уландштрассе, - сказал он весело, - Айседора не найдет. Тишина, уют. Выпиваем, стихи пишем. Вы, смотрите, не выдавайте нас.
Но Айседора села в машину и объехала за три дня все пансионы Шарлоттенбурга и Курфюрстендама. На четвертую ночь она ворвалась, как амазонка, с хлыстом в руке в тихий семейный пансион на Уландштрассе. Все спали. Один Есенин, в пижаме, сидя за бутылкой пива в столовой, играл с Кусиковым в шашки... Увидя ее, Есенин молча попятился и скрылся в темном коридоре. Кусиков побежал будить хозяйку, а в столовой начался погром. Айседора носилась по комнате в красном хитоне, как демон разрушения. Распахнув буфет, она вывалила на пол все, что было в нем. От ударов ее хлыста летели вазочки с кронштейнов, рушились полки с сервизами. Сорвались деревянные утки со стен, закачались, зазвенели хрустали на люстре. Айседора бушевала до тех пор, пока бить стало нечего. Тогда, перешагнув через груды горшков и осколков, она прошла в коридор и за гардеробом нашла Есенина.
- Покиньте немедленно этот публичный дом, - сказала она ему спокойно, - и следуйте за мной.
Есенин надел цилиндр, накинул пальто поверх пижамы и молча пошел за ней..."
"...Она плясала, предварительно покушав и выпив водки...
Пожилая, отяжелевшая, с красным, некрасивым лицом, окутанная платьем кирпичного цвета, она кружилась, извивалась в тесной комнате, прижимая ко груди букет измятых, увядших цветов, а на толстом лице ее застыла ничего не говорящая улыбка.
Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом, являлась совершеннейшим олицетворением всего, что ему было не нужно. Тут нет ничего предвзятого, придуманного вот сейчас; нет, я говорю о впечатлении того, тяжелого дня, когда, глядя на эту женщину, я думал: как может она почувствовать смысл таких вздохов поэта:
Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать!
Что могут сказать ей такие горестные его усмешки:
Я хожу в цилиндре не для женщин -
В глупой страсти сердце жить не в силе -
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Разговаривал Есенин с Дункан жестами, толчками колен и локтей. Когда она плясала, он, сидя за столом, пил вино и краем глаза посматривал на нее, морщился. Может быть, именно в эти минуты у него сложились в строку стиха слова сострадания:
Излюбили тебя, измызгали...
И можно было подумать, что он смотрит на свою подругу, как на кошмар, который уже привычен, не пугает, но все-таки давит. Несколько раз он встряхнул головой, как лысый человек, когда кожу его черепа щекочет муха.
Потом Дункан, утомленная, припала на колени, глядя в лицо поэта с вялой, нетрезвой улыбкой. Есенин положил руку на плечо ей, но резко отвернулся. И снова мне думается: не в эту ли минуту вспыхнули в нем и жестоко и жалостно отчаянные слова:
Что ты смотришь так
синими брызгами?
Иль в морду хошь?
...Дорогая, я плачу,
Прости... прости..."
"Об этой трагической любви много говорили, но правды не знает никто. Я думаю, что они действительно испытывали друг к другу очень сильные чувства. Возможно, это была не просто любовь. Ведь известно, что у Айседоры Дункан погиб сын, на которого внешне был очень похож Есенин. Его Айседора могла видеть в Сергее. Ну а по поводу отца могу сказать только то, что у мужчин часто возникают сильные чувства к женщинам гораздо старше их".
Не гляди на запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашёл...
Это не любовь! Это - рабство...