Марта Цифринович... Венера Пустомельская...
Называешь имена этих двух дам, и как-то веселее, приятно становится на душе. Поднимается настроение. Сама собой появляется улыбка на лице. Куда-то пропадает скука, не хочется злиться, ворчать, пререкаться...
В чём дело? Кто эти волшебницы?
Оказывается, обе эти дамы - одна и та же личность! И мы с ней давно и хорошо знакомы.
На протяжении многих лет она щедро одаряет нас своим творчеством - весёлым, остроумным, жизнерадостным. И вместе с тем глубоким, пронизанным тонким юмором, умной иронией, причём заставляет порой серьёзно призадуматься над нелепостями, противоречиями, парадоксами нашего быта. А для такого сочетания необходим подлинный талант, высокое художественное мастерство. И нам, зрителям, крупно повезло, что этими драгоценными качествами обладает неувядаемая, обаятельная Марта Владимировна Цифринович!
Созданный Мартой Цифринович ёмкий и меткий сатирический персонаж "кандидата околовсяческих наук" Венеры Пустомельской достоин, на мой взгляд, войти в плеяду "классических" нарицательных персонажей, созданных сатириками, таких как Хлестаков, Ноздрёв, унтер Пришибеев или Остап Бендер.
Борис ЕФИМОВ, народный художник СССР
Мамлакат - это значит страна
...Я НИКОГДА не была в пионерских лагерях. И вдруг папа привёз из Москвы две путёвки в "Артек".
На семейном совете решили, что я поеду сама, а по окончании смены присоединюсь к родителям, которые в это время приедут в Ялту. Так планировалось, но всё получилось по-другому.
Приехав в "Артек" и попав в атмосферу муштры, показухи, я растерялась и даже испугалась. Ребята в артековской форме казались одинаковыми. Часть, видимо не впервые в лагере, с готовностью подчинялась дисциплине, распорядку. Другая часть, потрясённая свалившейся на неё честью, чувствовала себя уверенно, старалась как можно лучше соответствовать званию "артековец". Я не примыкала ни к тем, ни к другим. Была как загнанный в клетку зверёк.
Наш четвёртый отряд оказался самым элитным, самым популярным, так как у нас находилась знаменитая в те времена Мамлакат Нахангова. В те годы про неё, прославившуюся тем, что собрала большое количество хлопка, даже песню сочинили:
У таджиков звучны имена.
Мамлакат - это значит страна...
Мамлакат ни с кем не общалась. Вокруг неё всё время крутились какие-то люди, куда-то уводили, ходили следом, "сдували пылинки". Вообще, обстановка была препротивная. Я не могла смириться с тем, что, например, Мамлакат может плюнуть в лицо талантливому мальчику, приехавшему вместе с ней из Таджикистана, в тот момент, когда он демонстрировал на море управляемый по радио кораблик. И никто не смел сделать ей замечание, хотя других ребят постоянно одёргивали за ерундовую провинность. Я не могла смириться со строжайшей дисциплиной, с тем, что нужно было постоянно находиться в поле зрения вожатого. Не разрешались даже недалёкие самостоятельные прогулки. А купание - только у берега и только 5 минут.
Стала посылать домой телеграммы:
"Возьмите меня отсюда".
В ответ:
"Марточка, потерпи, мы скоро увидимся. Мама, папа".
Я настаивала:
"Заберите, а то убегу!"
Видимо, моё настроение дошло до директора лагеря. Он вызвал меня и стал уговаривать, соблазняя перспективой побывать у Молотова, который пригласил нашу смену к себе в гости на мыс Суук-Су, где он отдыхал. Но меня ничего не прельщало...
Вскоре приехали родители, забрали меня, и через несколько дней всё сгладилось, забылось. Началась прекрасная отпускная пора для моих родителей. И мои счастливые дни - быть рядом с ними. Быть вместе!
Чёрный день
...ЗА ОБЕДЕННЫМ столом, обхватив голову руками, с папиросой во рту неподвижно сидит папа. На столе - наша пишущая машинка, много разных бумаг, альбом с фотографиями, документы, пепельница, переполненная окурками.
Мы, все домашние, сидим в перевёрнутой вверх дном спальне. Я ничего не понимаю, но отчего-то дрожу. Мне совсем не холодно, но страшно...
По нашей квартире ходили, копались в вещах, бумагах, книгах, перешёптывались мрачные люди. Взглянув в окно, я увидела во дворе, в нашем спокойном, таком родном дворе, очень много военных. Вспомнилось, как несколько лет тому назад в этом же дворе так же было много людей в военной форме, но тогда в нашем доме был праздник. Накрывались столы, квартира наполнялась папиными сослуживцами - ждали Молотова. Даже я, тогда ещё совсем маленькая, понимала всю ответственность, всю важность этого события. А когда Молотов посадил меня на колени и спросил, довольна ли я, что у нас столько гостей, очень важно ответила: "Вообще-то довольна, но жалко, что не приехал товарищ Сталин". Все засмеялись, а Молотов сказал: "Ну что ж! Я ему передам!"
Но это было несколько лет тому назад, а 22 июля 1937 года я ещё не знала, что вижу папу в последний раз. Не понимала, что с завтрашнего дня стану дочерью врага народа.
"Мне нечего стыдиться"
В КОНЦЕ 1963 года раздался телефонный звонок, и я услышала знакомый голос Михаила Наумовича Гаркави, который был в то время художественным руководителем и одновременно секретарём партийной организации мастерской "Сатиры и юмора": "Дорогая, я хочу рекомендовать тебя в партию".
Я онемела... "Ну, чего ты молчишь?" - удивился он. "Михаил Наумович, вы же знаете, что мой отец расстрелян, что моя мать была тоже арестована и выслана. Как вы могли мне это предложить?" - "Как раз поэтому я хочу дать тебе рекомендацию. В партии должно быть больше порядочных людей. Время изменилось. Подумай!"
Вступать в партию никогда не входило в мои планы. Но наступали как будто новые времена. Прошедший в 1956 году XX съезд партии вызвал настоящее смятение в обществе. О съезде говорили все. Для многих наступило прозрение. Конечно, были люди, которые не верили разоблачениям, прозвучавшим на съезде. Были и такие, кто затаился, потому что им было что скрывать. Но большинству казалось, что чёрные тучи террора, лжи, несправедливости раздвинулись и уходят навсегда.
В нашем доме всё чаще появлялись старые друзья родителей. Многие из них провели годы в сталинских лагерях и не изменили своих убеждений, были реабилитированы, восстановлены в партии. Поддавшись всеобщей эйфории, я решилась и в очередной раз на вопрос Михаила Наумовича ответила: "Да".
Наверное, не стоило бы сейчас обо всём этом рассказывать. Но, во-первых, мне хочется, чтобы наша молодёжь больше знала о прошлом. Во-вторых, мне нечего скрывать. Мне не стыдно. За несколько лет в партии, продолжая, может быть, наивно верить в "благородные идеи", я всё же смогла что-то полезное сделать для организации. В чём-то помочь отдельным людям. Думаю, что те, кто теперь так гордится прошлой своей беспартийностью, делали гораздо меньше или вообще ничего не делали.
Возможно, многим членам партии теперь стыдно вспоминать, как на заседаниях парткома они "закрывали" дорогу за границу, уличали в крамоле, отказывали в повышении концертной ставки, просто сводя личные счёты, извлекая из всего, и в том числе из партийной идеологии, личный интерес.
Кстати, подобные примеры, а им нет числа, окончательно убедили меня в лживости и утопической ущербности идеологии КПСС, в двойных стандартах партийных проповедников. Поэтому в 1991 году спокойно, опять же сознательно, я вернула свой партбилет в нашу партийную организацию. Навсегда.
Куклы на войне
КАК часто люди на протяжении всей жизни возвращаются мыслями к войне. Я не являюсь исключением.
Никогда не забуду, как в начале 1960-х годов, гастролируя в Польше, мы с группой артистов попросили отвезти нас в Освенцим. Со времени войны прошли тысячи дождей и тысячи снегов, пронеслись тысячи ветров, но там ещё пахло человеческим прахом...
Стоят печи. Стоят бараки. В бараках тонны человеческих волос - седые пряди, косы, детские завитушки. Тысячи туфель, тысячи оправ от очков: роговых, металлических, пластмассовых. В эти очки смотрели люди, которых уже нет.
Моя подруга Наташа Смирнова рассказала мне, что, когда она была в Освенциме, из всех этих страшных вопиющих свидетелей зла ей больше всего запомнилась кукла. Не детская, не игрушка - кукла Дон Кихота. Табличка на ней говорила, что кукла сделана в концлагере приговорённым к смерти узником особого режима, известным артистом Польши Стефаном Ярачем. И люди, буквально на пороге газовых камер, смотрели представление Стефана Ярача.
Может быть, это вселяло в них веру и надежду. Веру в то, что где-то существуют жизнь, борьба, сопротивление. Что есть люди, которые смогут одолеть фашизм!
В моём репертуаре были номера ("Легкомысленный платочек", "Руки и шляпы" и т. д.), которые называются "предметными". Предполагается, что родился такой театр в фашистском концлагере во Франции, где оказался кукольник Ив Жоли. Он понимал, что может бороться только своим искусством! Но поскольку у него ничего не было под руками, он создавал декорации и кукол из обрывков бумаги, тряпочек, щепок. Условные бумажные люди страдали и любили. Радовались и огорчались. Он хотел, чтобы вместе с куклами радовались, любили и не теряли надежду люди - зрители этого необычного представления.
Альбрехт Розер тоже был на войне... Служил в немецкой армии и воевал против нас. А один из лучших кукольников Чехословакии, профессор Йозеф Скупа, в это время сидел в тюрьме гестапо. После войны эти два выдающихся деятеля кукольного театра, члены международной организации кукольников УНИМА, выступали как пацифисты.
А как нужны были на фронте кукольные сатирические сценки с Гитлером и Фрицем, над которыми так хохотали солдаты! Для них это была настоящая отдушина.
Обычно на эстрадных концертах номера с куклами объявляли: "Пародии в куклах". Я пыталась расширить это понятие.
Номера с куклами - это и мысли в куклах, и поэзия в куклах, и музыка в куклах. Глядя на кукол, люди смеются и даже плачут. Ведь у кукол всё как у людей!
Не положено
Я ДОВОЛЬНО часто (по тем временам) ездила за границу в командировки. В 60-х годах отношение к нам было не просто хорошее - чувствовалось какое-то поклонение. Я помню, как на пляже в Варне, услышав русскую речь, к нам подошли две женщины, сняли с себя украшения и подарили. Мы даже растерялись: "Зачем? Почему? За что?" Они ответили: "За всё!"
Но как всё изменилось впоследствии. Официанты в ресторанах демонстративно нас игнорировали, при этом сгибались в три погибели перед иностранцами с конвертируемой валютой. Было обидно, но объяснимо. Получая грошовые суточные, мечтая что-то купить себе да ещё привезти подарки домой, мы не заказывали дорогую еду и не платили чаевые.
Кроме того, постепенное снижение интереса и уважения к нашим соотечественникам объяснялось поведением отдельных людей, отдельных представителей нашей власти. Ну как было не сгореть со стыда, когда, посещая ткацкую фабрику, где нам предложили выбрать по маленькому кусочку ситца, наш консул вместе со своим сыном-оболтусом хватали в охапку пакетики с ситцем и запихивали себе в сумку. Глядя на это, болгары снисходительно улыбались...
В Болгарии я подружилась с замечательной художницей из Чехословакии Ханкой Хеллеровой, от встречи с которой осталась у меня незаживающая рана. Девушка довольно прилично говорила по-русски, но стеснялась, так как ей казалось, что мы её плохо понимаем. Она рассказала, что руководила кукольным театром в Карловых Варах, а теперь руководит театром в городе Аш. Самостоятельно мыслящая, с постоянной сигаретой во рту, она выглядела гораздо старше своих восемнадцати лет. Работала Ханка художницей на трикотажной фабрике. Рисовала эскизы кружев и всевозможной отделки для трикотажных изделий. Коллектив очень дружный. Такой же дружный коллектив в её театре. И даже отдыхать в Болгарию они приехали вместе.
Возвращаясь с нами в предпоследний день с концерта, Ханка сказала, что она никуда не пойдёт и останется у нас. Как у нас?! О ужас! Не разрешено! Не положено! Уговорив её пойти позвонить в свой отель, чтобы предупредить подруг, мы устроили в нашем номере "внеочередное заседание". Двое известных цирковых артистов убеждали, что любым способом Ханку следует выставить из отеля, так как есть опасность провокации. Балерина, с которой мы жили в номере, считала, что выгонять девочку нельзя. Но так как уложить её не на чем, мы решили, что все трое будем сидеть и разговаривать, пока не рассветёт.
Не знаю, чем бы это всё закончилось, но появилась радостная Ханка и сообщила, что подруги получили телефонограмму о том, что её приняли в партию, и с шампанским ждут её прихода в отель. Все переглянулись, облегчённо вздохнули и со спокойной душой пошли её провожать.
Вскоре мне представилась возможность поехать в Чехословакию на Международный фестиваль театров кукол. Кто мог подумать, что и там возникнут сложности для нашего общения! Боже! Эти страшные режимы перемалывали души и жизни наивных романтиков, искренно и серьёзно относившихся к членству в компартии, восторженно - к Советскому Союзу.
На третий день в Хрудиме появилась Ханка с директором Дома культуры, при котором находился их театр. Она приехала за мной, чтобы отвезти в Аш, где меня ждал весь коллектив. "Это недалеко - пару часов на поезде", - сказала Ханка.
Милые, наивные люди! Они не понимали, что даже посещение ресторана вызывало у моих бдительных соотечественников подозрение. Что уж говорить о поездке в другой город. Как всё это можно было объяснить? Я даже в Хрудиме не могла уделить им достаточно внимания из-за привязанности к общей программе и общему автобусу...
"Сюрприз" для парижан
ОДНОЙ из самых ответственных моих поездок был визит во Францию на кукольный фестиваль, куда меня пригласили как почётную гостью. Моё выступление состоялось в последний день фестиваля - 29 января 1984 года и было обозначено в программе как "Сюрприз". Естественно, я очень волновалась, потому что впервые выступала на французском языке, но главное, я чувствовала огромный интерес к себе не только со стороны организаторов и участников фестиваля (английские кукольники даже отложили свой отъезд), но и со стороны жителей города. Я всех интересовала как представитель Советского Союза, "специально приехавшая из Москвы артистка".
По собственному ощущению, реакции зала и отзывам прессы - успех был большой. Наговорила много интервью для газет, радио и телевидения. Получила диплом за "экстраординарное" выступление... На этом всё радостное и вызывающее чувство гордости закончилось. А началось другое, за что было стыдно, больно и обидно...
Чтобы нам заплатили суточные, надо было получить бумагу, подтверждающую, что нас с ассистентом не кормили. В действительности мы обедали со всеми участниками фестиваля. Но наши порядки были таковы, что хоть расшибись, а бумагу предоставь. Чтобы донести суть нашей просьбы, надо было найти кого-нибудь, кто хоть немного говорит по-русски. Пробовала объяснить артистке из Чехословакии, но она только пожимала плечами: "Как не кормили? Зачем?"
К счастью, предложил свои услуги молодой англичанин, изучавший русский язык. Если бы вы знали, как было стыдно объяснять, какого содержания должна быть бумажка. Ведь ко мне относились как к очень известному, уважаемому человеку! Когда все поняли мою идиотскую просьбу, раздался смех, и меня стали успокаивать. Позор!
Моя эстрада
ВИДИМО, любовь к эстраде у меня запрограммирована в генах. Хотя ни среди близких, ни среди дальних моих родственников не было людей, имевших отношение к искусству вообще и к эстраде в частности. А я уже с восьми лет организовывала выступления ребят в самодеятельных эстрадных концертах, придумывала отдельные номера в разных жанрах.
Я люблю её за праздничность и остроумие. За сложность и лёгкость. За сиюминутное понимание и мгновенную реакцию. Не обязательно должен быть только смех. Может быть волнение, потрясение и даже слёзы. Но главное - должно быть понимание и сопереживание. Удивление и восхищение. В течение короткого выступления эстрадного артиста зритель должен принять посыл энергии со сцены и тут же "отправить" его обратно артисту. Человек в зале становится соучастником выступления и участником успеха.
Мне неинтересны равнодушие и вялость, прикрываемые псевдосерьёзностью. Не могу я и всё время что-то отгадывать, додумывать или просто скучая высиживать. Я ухожу. Возможно, зря. Но я чувствую и ценю время в искусстве. Я воспринимаю всё тогда, когда энергетическая нить между артистом и зрителем не прерывается на протяжении всего спектакля, фильма или номера.
Я счастлива, что ещё застала время, когда даже в небольших концертах принимали участие выдающиеся артисты театра и кино, великие музыканты, а эстрадные номера исполняли лучшие представители этого жанра. Наверное, неслучайно я влюбилась в эстраду прежних лет, когда главным был Его Величество Номер! Это был мини- или микроспектакль, который не мог не иметь успеха, так как мы всегда, ещё до перестройки, работали по законам рыночной экономики: не будет успеха - не будет работы. Я могу назвать такие концерты моими университетами.
Да! Я счастлива, что была участницей замечательных эстрадных концертов. Но, к сожалению, я стала и свидетелем снижения их качества.
Я не знаю, что происходит сейчас с моей эстрадой. В концертах не участвую и не бываю. Иногда смотрю их по телевизору. Обычно вижу один и тот же стандартный "праздничный набор". Иногда радуюсь, даже восхищаюсь. Чаще удивляюсь и огорчаюсь. Бывает, возмущаюсь и не понимаю: как такое возможно?!
Меня, как автора и режиссёра, сейчас интересуют не обычные кукольные номера или представления, а спектакли-перформансы, в которых, мне кажется, больше возможностей показать что-то новое, интересное.
И всё же, когда меня спрашивают: "Какая у вас профессия?", отвечаю с гордостью: "Артистка эстрады".
Моей эстрады!
Однажды я выступала на каком-то закрытом предприятии, как тогда говорили, "ящике". И после выступления вдруг обнаружила, что куда-то задевался пропуск. Ну и меня, естественно, не пропускают. Тут кто-то говорит: "Да это же Марта Цифринович!" "Ну и что, - отвечают охранники. - Нам-то какая разница? Без пропуска выпустить не можем". Тогда я открываю свой чемодан и... "Ну что же вы сразу не сказали, что вы - Венера Михайловна Пустомельская!" - вскричали охранники и немедленно расступились, давая дорогу мне и моей всесоюзно известной кукле.
В 1975 году на моём творческом вечере в ЦДРИ я впервые показала свой концерт-монолог, где прозвучала песня "Марионетки" в замечательном исполнении Елены Камбуровой. Инструктор горкома КПСС остался недоволен моим выступлением. От "мнения партии" в то время зависела судьба программы, а это огромный коллективный труд, вложенный автором, художником, композитором, режиссёром и, естественно, мной в эту работу. Очень трудно было понять из разговора с инструктором, что же ему не понравилось. Вдруг неожиданно он вспомнил о песне "Марионетки", в тексте которой его особенно смутил один куплет:
Король воюет с королём,
Солдаты мрут, как мухи.
В газетах враль перед вралём
Распространяет слухи
О патриоте-короле,
О том, как пули метки.
А между тем в сырой земле
Лежат марионетки.
Я обещала инструктору поговорить об этом с автором слов песни Юнной Мориц. Юнна посмеялась и предложила изменить лишь одно слово: не "король воюет...", а "король пирует...". Горком это устроило, хотя, как нам показалось, получилось острее. Ведь это был апогей эпохи застоя. Пиры и приёмы следовали один за другим. И в это же самое время погибали наши солдаты.
Любаша: "Мой первый гонорар был 50 долларов"