Я разговаривал с ним по телефону несколько дней назад. Даже заметочку маленькую написал о том, что "Григорий Горин вкалывает, репетируя новый спектакль в "Ленкоме", которая была напечатана в прошлом номере "СВ". Газета вышла 14 июня. А на следующий день из Министерства культуры пришел факс: "Не стало Григория Израилевича Горина".
Знаете, из-за некрологов, которые приходится так часто писать последнее время, начинаешь ненавидеть свою профессию. Не так давно прощались с Артемом Боровиком, меньше месяца прошло со дня смерти Ефремова. Теперь - похороны Григория Израилевича. Когда же он, наконец, закончится, этот "долгожданный" 2000-й?!!
ТРИ месяца назад Горину исполнилось 60 лет. Накануне юбилея он согласился дать интервью нашему еженедельнику. Мы встретились, поговорили. Материал драматургу понравился, мы периодически стали созваниваться, встречаться на актерских тусовках.
Весной интервью с Григорием Гориным полностью опубликовано не было. Мы думали: "А чего, собственно, торопиться? Вот съездим с Гориным куда-нибудь под Москву, сделаем много хороших фотографий..." Но времени съездить за город все как-то не было.
А сегодня мы прощаемся с Григорием Израилевичем. И предлагаем вашему вниманию расшифровку так и не опубликованного интервью.
- В апреле вам исполнилось 60 лет. А как вы себе представляли свое 60-летие, когда вам было лет 15?
- Это казалось очень далеким, но поскольку я человек очень мистически настроенный, то иногда загадывал, сколько мне дано прожить. Человек ведь так устроен - всегда испытывает свою судьбу. Я в этом отношении фаталист. Считаю, что все придумано на небесах и год твоего рождения и год твоей смерти уже известны и от человека не зависят. Но черточку, которая существует между этими датами, каждый заполняет по-своему.
Мне уже 60, и с высоты своего возраста могу сказать: надо иногда быть нарциссом. В хорошем смысле слова. Относиться к тому, что тебе дано, надо с большим уважением. Эта голова, эти ноги, эта дикция. Не спекулировать на ней, но и не стесняться. Все, что мне дано от природы - имя, трудное отчество, внешний вид, - я с благодарностью принимаю.
- Считается, что человек каждые несколько лет полностью меняется - и внутренне, и внешне. Вы полагаете, это действительно так?
- Да. До тех пор, пока человек как представитель животного мира может сбрасывать кожу и обновляться, он остается живым. Это необходимо. Особенно когда много работаешь в разных жанрах, как я, например. У меня все-таки издано 15 книг, написано много пьес, по моим сценариям снят десяток фильмов. Из последних работ меня увлекло представление в цирке в честь 20-летия фильма о Мюнхгаузене. Сейчас вместе с композитором Рыбниковым делаем оперу, которая называется "Оперный дом". Я пишу либретто о первом русском композиторе Максиме Березовском, его судьбе. Предполагается, что это будет совместный проект "Ленкома" и Большого театра. Мне очень приятно, что в год своего юбилея я выступаю еще и как либреттист. Знаете, это довольно азартно - идти за музыкой. Судьба Березовского очень интересна. Это первый композитор, который прожил всего 28 лет. Учился в Италии и на экзаменах в итальянскую академию набрал больше баллов, чем Моцарт. Увы, сегодня он забыт и его музыка утеряна. Я долго убеждал Рыбникова, что ее можно восстановить, так как ничего не пропадает. Булгаков ведь говорил, что рукописи не горят. Думаю, это относится и к нотам. Звуки, сыгранные однажды, остаются, как я это называю, в нотосфере. Там, где-то под небесами, существует музыка небес, где уже многое написано. Лучшее оттуда считывают. Говорят, когда Шопен играл, он морщился - вроде ему диктовали, ему не нравилось, но он играл. То же самое я сказал Рыбникову, который поначалу боялся ввязываться в это дело. Знаете, есть такие произведения, с которыми опасно связываться. Например, "Мастер и Маргарита" Булгакова. Меня сейчас уговаривает Ванштейн (тот, который делал мюзикл "Метро") сделать пьесу "Мастер и Маргарита", а я боюсь. Во-первых, чисто мистически, потому что эта вещь не дается в руки. А потом, я не понимаю, как можно в мюзикле показать линию Иешуа.
Хотя, кто знает, может, когда-нибудь я и возьмусь за произведение Булгакова.
- Вы часто меняли вид своей деятельности. И врачом были, и драматургом, и писателем, и историком.
- Да. Любой человек проходит эти ступеньки. Другое дело, что ничего из жизни не вычеркивается. Оттого что был врачом, многое понимаешь из того, чего не может понять историк. Те же законы развития человеческого организма, законы психики, восприятия мира. Но ничего нового не открываешь. Человек просто переоценивает мир. Старики, сидящие на лавочке, - это люди, которые тоже познают мир, только другими глазами. В этом, наверное, и есть те законы мудрости, о которых писал автор Библии. "Посмотрите это еще и еще раз".
Умение созерцания и понимание подъемности мира необходимо человеку. Оно происходит естественно, с годами. Просто многие физически не могут уже что-то сделать. Как говорят: "Если бы молодость знала, если бы старость могла..." Старость не хуже и не лучше молодости. Абсолютно. Она во многом интереснее. Ты оцениваешь то, на что не обращал внимания в молодости. Как "Война и мир". Школьником я читал только главы про войну. И только годам к 45-50 одолел финальные главы, которые практически никто не читает. Там заканчивается литература и начинается чистая философия. Поэтому можно сказать, что года - это богатство. Только очень быстро уходящее. Но некоторые умудряются так плотно прожить отпущенные им годы, что бывают богаче старика. Бродский жил недолго, но по осмыслению мира у него была мудрость 100-летнего.
Никогда не надо подводить итоги и говорить себе, что твоя миссия закончена. Старый лозунг: делай, что должен, и будь что будет - мой девиз. Когда меня начинали критиковать за спектакль "Поминальная молитва", я понимал, что ни в чем не должен уступать. Тевье сказал то, что я могу сказать и про себя: "Я русский человек еврейского происхождения, иудейской веры". Три компонента мне очень дороги, и я ни от одного из них отказываться не собираюсь. У меня неудобное труднопроизносимое отчество. Папу зовут Израиль Абилевич (в этом году ему исполнилось 95 лет). В свое время он сказал мне: "Хочешь, поменяй отчество на Ивановича или Ильича". Но для меня это было бы предательством.
Я неудобный человек и не хочу ни от чего отказываться и ничего облегчать в своей жизни. Господь захотел, чтобы я был такой, какой есть.
- С Мюнхгаузеном у вас много общего?
- Наверное. Я тоже фантазер. Но иначе жить неинтересно.
P. S. Призыв киношного барона: "Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!" - мгновенно стал культовым изречением. Как и другие слова Мюнхгаузена: "Господи, как умирать - то надоело!"
Слава Петкун: БОЛЬШЕ НЕ БУДУ НИЧЬИМ МУЖЕМ