Среди композиторов нашего времени София ГУБАЙДУЛИНА стоит несколько особняком. И то сказать - единственная женщина-композитор XX в., сумевшая добиться всемирной славы, лауреат множества престижных международных премий; премьеры ее произведений проходят при аншлагах в лучших залах мира. И при этом, входя в "великую тройку" российских композиторов (Губайдулйна - Денисов - Шнитке), лишь в 1990 г. она дождалась авторского концерта в Большом зале Консерватории, получила Государственную премию России и... уехала. Сейчас София Асгатовна живет в Германии, в небольшой деревушке вдали от крупных городов, и лишь изредка покидает свой дом. В один из таких нечастых приездов в нашу страну - на фестиваль, посвященный ей, который прошел в Санкт-Петербурге, - нам удалось поговорить.
- Вы пишете музыку, которую понимают не все. Может быть, попробуем сориентировать нашего читателя - к какому стилю, направлению она относится?
- Затрудняюсь ответить на этот вопрос - я никогда ни к какому стилю себя не относила. Вообще меня вопросы стиля интересуют только в какой-то отдаленности, мои усилия направлены на другое - вопросы формы, ритма... Иногда мне все равно, какой это материал по стилю, лишь бы он был точен со стороны внутреннего содержания, слышания, понимания. А еще мне кажется, что о стиле художника можно говорить в конце его пути, обобщив свойства его творчества, которые он подбирал интуитивно всю жизнь. Тем более мне не хотелось бы определять свой стиль самой.
- Тогда поставим вопрос иначе: кто из современных композиторов - наших и зарубежных - вам ближе?
- Из зарубежных ближе всего Луиджи Ноно, Дьердь Лигети, Хельмут Лахенманн, Джордж Крамб, Марек Копеленд из Чехословакии, Георгий Куртаг из Венгрии, Юджи Такахаши из Японии. В России у меня очень много единоверцев, хотя они - совершенно разные композиторы, но я их очень люблю. Единоверцы они не в стилевом как раз отношении, а в духовном плане: Это Валентин Сильвестров, Виктор Суслин, Альфред Шнитке, Эдисон Денисов, Сергей Слонимский, Авет Тертерян, Гия Канчели, много молодых композиторов - не из нашего поколения, а намного моложе.
- И тем не менее практически всех этих композиторов у нас принято объединять понятием "авангард".
- Вот как раз это слово я больше всего не люблю. Считаю его принципиально неверным. Во всяком случае, себя я не хотела бы относить к авангарду. Видите ли, современный художник чувствует себя обособленной единицей, ему совершенно не хочется быть в толпе, будь это авангард или арьергард, сбоку вы стоите, спереди, сзади, все равно вы стоите в толпе. Художник не может стоять в толпе. И поэтому термин "авангард" - противный для художника термин. Во-вторых, этот термин неверен потому, что понятие "авангард" бессмысленно для искусства - время ведь течет однолинейно. По существу, все, что делается сегодня, можно назвать авангардистским, а назавтра это уже не авангардизм. Где же тут определение стиля?
- Как вы оцените вашу популярность сейчас?
- Я не стремлюсь к популярности. Меня не огорчит небольшая аудитория. Если есть три человека, которые станут слушать музыку внимательно, я буду очень довольна, если десять, то еще лучше. Конечно, если наберется небольшой зал, то я почувствую себя просто счастливой. Естественно, это мой личный подход, я не могу отвечать за своих друзей. И тем не менее такому художнику, как мне, не надо огорчаться из-за той или иной степени популярности, потому что мы должны быть очень свободными.
- Даже от зрителя?
- Да! Художник может обращаться к зрителю, любить его, считаться с ним, посылать ему свой импульс, но быть при этом свободным, не зависеть от того, как на него посмотрят. Он не должен смотреться в зеркало. В этом смысле очень вредно думать о том, насколько будет популярным то или иное сочинение, нужно думать только об одном - о внутренней правдивости, честности, о том, что хотела бы сама музыка, - и в этом смысле очень опасно зависеть от популярности. В одном древнекитайском трактате я нашла очень интересную деталь - художники, становясь известными, меняли свое имя, чтобы снова стать неизвестными. Это - вопрос свободы. Известность накладывает оковы - от вас хотят чего- то такого, что вы уже сделали, в то время как вам хочется уже чего-то совсем иного.
- И тем не менее вы хорошо знаете свою аудиторию. Насколько сейчас велика разница между просвещенным европейским слушателем и российским? Где вы популярнее?
- Там, конечно. Вы можете, скажем, смотреть на какую-нибудь раковинку и считать, что она не имеет никакой ценности, - выбросил кто-то. А между тем, может быть, существует культура, в которой эта раковинка считается драгоценностью, - ею можно подивиться, ею можно полюбоваться, - это зависит от системы культурных координат, в которой живет человек.
В течение длительного времени я наблюдала за публикой разных стран. Не так грубо - вот мы, а вот Запад; есть еще, между прочим, и Восток. У меня сейчас сформировалось очень хорошее представление о том, где какая публика, как она относится к моей музыке. Наибольшее понимание у публики - как ни странно, в Голландии. В Германии - не так. Затем идет Япония, Токио. В этом ряду стоит Екатеринбург. Именно там я встретила наибольшую из всех российских городов жажду нового искусства - нового для них, конечно, - у меня было полное впечатление, что они просто жаждут соприкосновения с искусством. Это удивительный феномен.
- С чем это может быть связано?
- Может быть, с тем, что там очень хорошая интеллигенция. Очень много людей из московской публики уехало за рубеж. Зато из Екатеринбурга, наверное, уехали немногие.
- Вы примете немецкое гражданство?
- И не собираюсь. Человек должен быть свободным в этом отношении. Хочешь - живи на асфальте в Москве, хочешь - езжай в деревню. Было бы, конечно, замечательно иметь эту свободу передвижения. Все-таки границы - это искусственные вещи.
- Вы смогли купить дом, но на что вы живете?
- Сейчас я зарабатываю только сочинением музыки.
- В принципе многие ли из ваших коллег-композиторов могут себе позволить жить только на гонорары?
- Вообще положение искусства, положение художника везде очень нелегкое. Здесь оно - катастрофично, а там - просто нелегкое. Я встречала многих композиторов очень хорошего класса, которым приходится, как они выражаются, крутиться, - кто преподает - это чаще всего, именно преподавание в большинстве случаев дает средства на жизнь, эта работа хорошо оплачивается. Некоторые организуют что-то как менеджеры. Так что отдаться целиком сочинению - это большая привилегия.
- Что-то грустный у нас с вами разговор получился. Оптимизма мало.
- Какой уж тут оптимизм! Зачем надевать розовые очки? Нужно просто серьезно смотреть на вещи и искать выход из положения. Быть просто пессимистом или просто оптимистом - это не имеет никакого смысла. Прийти в отчаяние, опустить руки, перестать работать, стать аморальным человеком - это плохо. А хорошо - смотреть правде в глаза.
Евгений САФРОНОВ (агентство "Интер Медиа", специально для "АиФ")