ОЧЕРЕДНАЯ неделя Театральной олимпиады продемонстрировала нам спектакли из дальнего (Швейцария) и ближнего (Грузия) зарубежья. Зачем сегодня Роберт Стуруа поставил "Двенадцатую ночь", а Ирина Брук - "Стеклянный зверинец", можно ответить обескураживающе просто: НИ-ЗА-ЧЕМ. Ибо оба спектакля не стали новшеством ни в художественном, ни в мировоззренческом смысле.
Брук Бруку рознь
В СПЕКТАКЛЕ "Стеклянный зверинец" Ирины Брук, дочери великого Питера Брука, скучно и банально абсолютно все, начиная от сценографии (кого, скажите на милость, удивишь сегодня столом, диваном и белыми занавесками, освещенными дежурным светом?) и заканчивая построением мизансцен. Герои гуляют туда-сюда, иногда замирают на авансцене, сидят по очереди на всех стульях, периодически кричат друг на друга и нервно убегают. Изящная, грустная пьеса Теннесси Уильямса с необыкновенно сложными и интересными взаимоотношениями, тонкими психологическими переходами и множеством нюансов превратилась у госпожи Брук в слезливую мелодраму из жизни убогих, ограниченных людей, не замечательных совершенно ничем. В отличие от режиссера актеры изо всех сил пытаются нащупать смысл, уловить уильямсовскую интонацию. И периодически у них это получается. Особенно у Роман Боринже (Лаура), удивительно трогательной некрасивой барышни, точно передающей внутреннюю изломанность и хрупкость своей героини, и у Сержа Аведикьяна (Том) - экспрессивного трагического шута с лукавыми глазами, в которых искорки смеха то и дело сменяются слезами отчаяния. Однако такие "моменты истины", едва появившись, тонут в потоке бессмысленных интонаций и неумелых режиссерских "акцентов" вроде стеклянных перезвонов, раздающихся в особо патетических местах и напоминающих пресловутые "звуки лопнувших струн".
А главное - действие то и дело вязнет в болоте скуки. Видимо, г-жа Брук просто пылала желанием поставить спектакль в традициях "психологического театра", дабы продемонстрировать свои русские корни, а оргкомитет Олимпиады - показать, что подобные вещи умеют делать и иностранцы.
Ни комедия, ни драма
ОДНАКО несколько расстроили и признанные мэтры из бывших наших соотечественников. Любимец столичной публики и критики Роберт Стуруа привез на Олимпиаду свою версию шекспировской "Двенадцатой ночи". Казалось бы, Стуруа и Шекспир давно воспринимаются как слова-синонимы. И на первый взгляд в спектакле придраться не к чему: все выстроено, все продумано, у артистов темперамент брызжет через край. Но при просмотре не оставляет предательское ощущение: ГДЕ-ТО МЫ ВСЕ ЭТО УЖЕ ВИДАЛИ. То ли у самого Стуруа, который в последнее время позволяет себе повторяться, и не всегда удачно, то ли в какой-то еще "Двенадцатой ночи", коих поставлено в последние годы немереное количество.
Замечательная лирическая придумка - ввести в действие фрагменты рождественской мистерии - сама по себе интересна, однако выглядит чересчур серьезной и не привязывается ко всему остальному. Поскольку пьеса, как ни крути, - комедия, и излишнее утяжеление дополнительными смыслами идет ей только во вред: темп тормозится и начинает потихоньку увязать. Увязают и актеры. Замечательная труппа Драматического театра им. Шота Руставели изо всех сил пытается вырулить "на комедию", но эти усилия напоминают блуждание по болоту без соответствующего снаряжения. В результате все вертятся на пупе, безбожно пережимая в интонациях и движениях. Для развеселой компании сэра Тоби (Гурам Сагарадзе) подобное клоунствование выглядит довольно естественным - искрометные интермедии ослепительно-рыжей Марии (Нана Хускивадзе), разноцветного Шута (Гога Гвелесиани), нелепого сэра Эндрю (Зураб Шариа) в поросячье-розовом сюртучке и самого Тоби, пожалуй, лучшее, что есть в спектакле. Но для лирических героев оно неуместно. Почему, интересно, страдающий герцог Орсино (Леван Берикашвили) переживает так напыщенно и вульгарно, размахивая руками и вращая глазами, как рыба, попавшая в кипяток, что напоминает трагика дешевого балагана, а утонченная Оливия (Лепа Алибегашвили) чем больше пытается изобразить любовь и страсть, тем меньше в это верится?
Не оставляет ощущение, что режиссер судорожно бросался то туда, то сюда, из комедии в драму и обратно, а в результате получилось нечто невнятное и вторичное. "Поспешишь - людей насмешишь", - говорят в народе. Но насмешить, равно как и растрогать публику, признанному мастеру в этот раз не удалось.