МЫ еще не доплясали на похоронах старой "холодной войны", а в воздухе уже запахло новой. Американцы снова бомбят Багдад и думают про "звездные войны". О том, как жить в условиях "противостояния двух систем", напоминает почетный директор Института США и Канады Георгий АРБАТОВ, бывший в 60 - 80-х годах главным американистом Кремля.
- ГЕОРГИЙ Аркадьевич, в ХХ веке мы вступили в "холодную войну" и проиграли ее. Что дальше?
- "Холодная война" была весьма своеобразной войной, в которой не обязательно должны быть победители и побежденные. На мой взгляд, тезис о том, что СССР проиграл "холодную войну", насквозь американский. Да, США при Рейгане ускорили гонку вооружений. Была даже высказана идея "довооружать СССР до экономической смерти". Но ведь и сама Америка в ходе выполнения программы "звездных войн" превратилась из крупнейшего в мире кредитора в самого большого должника. Эти затраты надо было как-то оправдывать, так и появилась на свет "победа в "холодной войне". В этом нет ничего странного. Странно другое - что эта идея на ура была воспринята у нас.
Ракеты под пальмами
- КОГДА наши отношения с Америкой были самыми плохими?
- Во времена корейской войны и, разумеется, в 1962 году, когда произошел Карибский кризис. Когда Хрущев впервые заговорил про то, что на Кубе могут быть установлены советские баллистические ракеты, многие ответработники у нас были напуганы до смерти. Правда, не все осмелились спорить с первым секретарем.
Вот идет заседание Политбюро, обсуждается вопрос об установке ракет на Кубе. Слово берет Отто Куусинен и говорит: "Если Никита Сергеевич принял такое решение, то, я думаю, он продумал все возможные последствия..." На обычном человеческом языке это означало примерно следующее: "Если ты решил поставить ракеты, то должен понимать, во что мы все можем вляпаться".
Анастас Микоян высказался в том духе, что на Кубе много пальм, вот под ними-то мы ракеты и спрячем. Дураку было ясно, что в эпоху спутников-шпионов и сверхзвуковых самолетов-разведчиков ни под какой пальмой ничего спрятать не удастся. Хрущев дураком не был, так что намек он понял.
- И позвонил Кеннеди по "горячей линии"?
- Никакой "горячей линии" тогда еще и в помине не было. Они говорили по обычной открытой телефонной линии. Дело не в этом. Обе стороны заглянули за край бездны. И обеим сторонам стало страшно. В рекордные сроки после этого был заключен договор о частичном запрете на ядерные испытания.
- Ну а Брежнев? Как такой твердокаменный коммунист согласился на политику разрядки?
- Прежде всего Брежнев не был твердокаменным коммунистом-ортодоксом и фанатиком. Кроме того, он был участником Второй мировой войны, и это сделало его убежденным сторонником мира. В частных беседах он не раз говорил, что главная его задача - сохранить мир. Его трудно было убедить в необходимости экономических реформ, соблюдения прав человека, но что касалось изменения отношений с Западом - тут и убеждать не было необходимости. Он свято верил в то, что это его миссия.
"Ортодоксы" из ЦК
- КАК начиналась разрядка?
- В 1968 году в СССР приехали два западногерманских политика - Вилли Брандт и Эгон Бар. Приехали вроде бы как на разведку - прощупать почву, насколько советское руководство вообще готово говорить хоть о каком-то разоружении. Звонит мне Брежнев.
- Будем, - говорит, - обсуждать очень серьезные вопросы, которые обещают изменение отношений не только с ФРГ, но и со всем Западом. Но у нас тут есть слишком уж ортодоксальные товарищи. Нам надо денек, чтобы одного из них "утрамбовать". Возьми на себя Бара, ты ведь и по-немецки говоришь...
Я встретился с Баром и даже уговорил его съездить посмотреть Ленинград. Под "ортодоксальными товарищами" Брежнев имел в виду прежде всего министра иностранных дел Громыко. Вообще-то Андрей Андреевич всегда был сторонником хороших советско-американских отношений, но был у него некий "комплекс революционности". Он считал, что за это нам должны "дать отоспаться" на Германии. Но Брежневу все-таки удалось убедить Громыко. Лед тронулся. В 1969 году в Хельсинки открылись советско-американские переговоры об ограничении стратегических ядерных вооружений.
- Как к Леониду Ильичу относились на Западе?
- К Брежневу на Западе привыкли, от него не ожидали подвохов. Относились к нему, в общем-то, неплохо. По крайней мере, пока он был дееспособен. Потом началось стыдное время, когда искренне заданный вопрос: "Как здоровье господина генерального секретаря?" - воспринимался как политическая провокация.
Хуже всего было то, что мы до последнего скрывали фамилию возможного преемника. Впрочем, думаю, и сами наши лидеры мало задумывались над этим и считали себя чуть ли не бессмертными. А Запад не знал, как себя в такой неопределенной ситуации вести. Относительная ясность наступила только после смерти Суслова. Правда, четкой системы преемственности у нас в политике нет до сих пор.
- Ну а последний генсек, М. С. Горбачев?
- Горбачев сделал для нашей страны, да и для всего мира, наверное, больше, чем любой другой государственный деятель ХХ века. На Западе это понимают лучше, чем у нас. В России его помнят в основном из-за антиалкогольной кампании. А то, что с его именем связан конец противостояния двух систем, как бы забылось. Вот какой непрочной оказалась "холодная война"! Достаточно было появиться новому политику, не отягощенному старыми догмами, и трезво взглянуть на отношения сверхдержав, как "холодная война" начала крошиться, а потом распалась подобно карточному домику. Горбачев лишил Америку самого главного. Лишил противника. А какая же война без противника? Вот сейчас многие спорят: когда начинается новый век, в 2000-м или 2001 году? Так вот, по существу новый век начался для нас в 1985 году!
- А какими, по вашему мнению, будут российско-американские отношения в XXI веке?
- Я считаю нынешние российско-американские отношения не такими плохими, как в прошлом, но и не такими хорошими, какими они могли бы стать после окончания "холодной войны". К сожалению, мы упустили уникальный шанс раз и навсегда покончить со всеми идеологическими штампами. Всю вторую половину ХХ века мы в СССР были слишком одержимы Америкой. Теперь не нужно ни за кем тянуться, теперь нужно побольше работать и поменьше кричать.