РЕДКИЙ театральный столичный сезон имеет, как нынешний (достаточно ровный), столь радостный финал - две премьеры, у двух мэтров, мастеров, Петра Наумовича Фоменко и Юрия Петровича Любимова. Спектакль Фоменко возвращает нас к войне, 1941-му и сделан как бы к юбилею Победы, а премьера прошла 22 июня. "Евгений Онегин" Любимова хоть и чуть запоздал, но тоже выпущен вослед юбилею - на этот раз Пушкина. Стало быть, жива традиция "датских" спектаклей? От любых традиций избавляться трудно. Но в этом случае как раз странным и счастливым образом с датами совпали, во-первых, давнее желание и боль Фоменко на седьмом десятке лет сделать наконец спектакль, связанный с войной. А во-вторых, "датский" любимовский "Онегин" на самом деле оказался одним из самых неожиданных и живых пушкинских спектаклей последних лет. Главное, когда импульс исходит не от календаря и не "сверху", а рождается в самом художнике, авторе спектакля.
Еще раз про войну
СПЕКТАКЛЬ Фоменко называется декларативно и простодушно - "Одна абсолютно счастливая деревня". Разве такое бывает? Бывает разве что только в сказке. Но какая уж тут сказка, когда время - начало войны, Великой Отечественной? Спектакль сделан по прозе малоизвестного широкой публике писателя Бориса Вахтина, которого давно нет на свете (когда-то он печатался в скандально известном "Метрополе", потом за рубежом). И это - открытие Фоменко, с ним дружившего.
Итак, это именно сказка, мудрая и наивная, как все сказки. Здесь, в этой белоснежно-чистой деревне, где все - в кипенно-белом (как, наверное, в раю), корова поет и танцует, колодец-журавль и огородное пугало разговаривают, а трактор матерится - все, как у людей. Здесь любят - тоже чисто и простодушно. Здесь переживают - не надрывно, а как бы понарошку, не всерьез. Ведь все в жизни проходит: и плохое, и хорошее. Это удивительно светлый спектакль. Хотя сюжет - не очень-то веселый: молодой муж (его играет Сергей Тарамаев) уходит воевать, и его убивают, а юная вдова Полина (Полина Агуреева), родив близняшек, погоревав, сходится с пленным немцем Францем (Илья Любимов), и потихоньку и жизнь налаживается, и любовь. Вот и все.
В спектакле этом, лиричном, как песня, поэтическом, порой беззлобно-грубоватом (а какая же деревенская жизнь без этого?), более всего поражает изумительная свежесть, нежность и какое-то юношески-романтическое восприятие жизни. И в то же время мудрое ее приятие со всем, что в ней есть, со всем, что выпадает человеку. Это, последнее, диктуется лишь опытом и мудростью, что даются тому, кто уже немало прожил и пережил на свете. Тем, что один философ назвал "благоговением перед жизнью". И еще это, в сущности, очень простой, бесхитростный и безыскусный спектакль. Но безыскусность эта - как высшее проявление искусства.
Можно пытаться сколько угодно искать определения: наивный театр, поэтический, эпический, народный театр... Но лучше просто, притихнув, восхититься по-детски чистым максимализмом и неизжитой добротой зрелого мастера, вновь изумившего нас своим даром. Даром на склоне лет впасть, по словам Пастернака, "как в ересь, в неслыханную простоту".
Пушкин - это наше. Все!
НЕ МЕНЬШЕ удивил нас и другой мастер, Юрий Петрович Любимов, своим "Онегиным". В кулуарах поговаривали о его премьере: эпатаж, капустник, отсутствие пиетета, студенческий спектакль... Он действительно очень молодой, и по составу актеров (четвертое уже, наверное, поколение "таганковцев" и "любимовцев"), но главное - по сути и по атмосфере. По какой-то лихой, почти мальчишеской театральной дерзости и по тому легкомыслию, что куда ценнее тяжеловесного глубокомыслия. Особенно важно это, поскольку автор спектакля - мэтр, которому перевалило за 80.
В фойе, на лестнице - множество пушкинских статуй, одна другой безвкуснее. Перед входом в зал и на сцене - гигантские белые бюсты-монстры с "мертвыми" пустыми глазницами. А на сцену, после увертюры из одноименной оперы, выкатится шпана - полтора десятка ребят и девчонок, кто в маечках с надписями: "Пушкин - это наше все", кто во фраке, кто в длинном платье. С гитарами, песенками, приплясами - та мощная и заразительная энергия театрального и человеческого братства и неизменного хулиганства старой (и вечно, как видим, юной) "Таганки" жива и по-прежнему гипнотизирует зал.
Юрий Петрович Любимов, по-видимому, не чужд идее знаменитого телевизионного народного проекта: помните, когда изо дня в день нам читали Пушкина по одной строчке самые разные люди? Там это было забавно и трогательно. Здесь это стало элементом стиля: роман, читаемый около двух часов вот так - дробно, лихо, скоро, по строчке, по строфе, по одному даже слову, - обрушивается на нас, вовлекает в игру, в озорную круговерть, стремительно, как вихрь, "закручивая" в свою вольную стихию.
"Евгения Онегина" привыкли воспринимать, увы, под гнетом оперного варианта, где музыка гениальная, но роман непомерно драматизирован и лишен юмора, легкого дыхания, что ему в высшей степени присущи. Любимов оставил в спектакле музыкальные фрагменты, самые известные, ставшие почти что попсой: "Куда, куда вы удалились?" и пр. И еще - вставил местами фонограмму, где пушкинский роман читают классики - Яблочкина, Журавлев, Яхонтов, Смоктуновский. Читают гениально, вдохновенно, но чуть старомодно, слишком академично, пафосно. Пиетет в итоге в спектакле сохранен. Дань традиции отдана. Но тем яснее понимаешь, насколько изменились время и мы.
И еще то, насколько оброс "наш Пушкин" разного рода штампами, залит патокой, замазан гримом, иссушен и оскоплен. А ведь гений-то наш был человек веселый, хулиганистый, повеса, кутила, большой любитель прекрасного пола и ум имел острый, а уж язычок тем более, и перо легкое, и даже печаль его была светла. В спектакле Любимова с Пушкиным все - на дружеской ноге и даже подчас фамильярны: ну что, мол, брат Пушкин? Не надоело бюстом и статуей стоять да слушать целый век, как надрываются полногрудые Татьяны и гримированные пузатые Ленские? И они с ребячливой радостью и непосредственностью играют "в Пушкина", играют с Пушкиным, резво и упоенно перебрасываясь репликами-строчками, как теннисным мячиком. Здесь поют, кукарекают, квакают, крякают - изображая "деревню, где скучал Евгений". Здесь здоровяк Ленский отплясывает "русского" под окающее пение массовки про то, что "он из Германии туманной привез учености плоды", - на мотив "Златых гор".
Вы изумлены? Возмущены и даже, возможно, оскорблены за нашего гения? А мне почему-то кажется, что ему-то как раз спектакль понравился бы. Он ведь умел и повеселиться, и подтрунить, и подшутить над чем-то и над кем-то, и погрустить светло (а это тоже есть в спектакле, поскольку в нем - ни капли ерничанья и цинизма с нигилизмом). И слава Богу, что умудренный мастер Любимов и его молодняк возвращают нам сегодня "веселое имя - Пушкин".
"ОСТАПУ БЕНДЕРУ" ПОШЕЛ СЕДЬМОЙ ДЕСЯТОК. Сергей Юрский: "Хочу, чтобы в театр приходили случайные люди"