ПОСРЕДИ Москвы, напротив Консерватории, храма Малого Вознесения и знаменитого, единственного в городе англиканского собора, приютился и существует себе скромно самый необычный театр столицы. Неподалеку находится также Дом-музей Станиславского, и с некоторых пор этот театр так себя и именует - "Около Дома Станиславского". Кто-то сочтет его супермодернистским, эстетским, даже пижонским, а иной разглядит и почувствует... как бы выразиться? Тот же МХАТ, где на первом плане всегда был человек. Того же Чехова с его трагичнейшими пьесами, которые сам он упорно называл комедиями. Театр Юрия Погребничко, как, скажем, и театр Эймунтаса Некрошюса, либо пленяет, либо отторгает. Туда можно зайти однажды, прийти в крайнее раздражение и больше никогда не повторять этот опыт (я знаю немало таких неудавшихся зрителей). А можно раз и навсегда попасть под его гипноз.
...Стертые ступени. Двери, как в коммуналку, - тяжелые, двойные. Непрезентабельный, неблагоухающий сортир. Фойе с буфетом не только без спиртного, но и без бармена: чай, кофе, сладости - бери, клади деньги в общую кучу, присаживайся (столиков, правда, явная нехватка). Маленький темный зал на 90 мест. Фотографии актеров - ни одного знакомого широкой публике лица (всего их около 30 человек). В публике всегда молодежь и иностранцы. К шумной популярности Погребничко не стремится, а скорее, вообще об этом не думает. Ворожит себе в своем подвале. Его театр не играет в конкурсы, не участвует в фестивалях, не получает наград. Зато то и дело на гастролях - то Америка, то Париж.
В нем буквально все переворачивается вверх ногами, выворачивается наизнанку: идешь, согласно афише, увидеть родную до слез и боли классику (а в афише театра - "Женитьба", "Три сестры", "Чайка", "Вишневый сад", "Лес", "Гамлет" - названия спектаклей, правда, не всегда соответствуют названиям пьес) - а обнаруживаешь в итоге Нечто, внешне, казалось бы, совершенно не соответствующее оригиналу. А спустя какое-то время вдруг начинаешь осознавать (но прежде - чувствовать, это же театр чувств): так это же и есть то самое, чеховское, гоголевское, островское. Как монетка, оттертая, отмытая, заиграет пьеса внезапно ярко и чисто, а главное, разволнует чувственно то, что, казалось бы, давно поросло, замшело, заплесневело и пр.
Театр Погребничко на редкость плодотворен. Премьеры - одна за другой. Вот коротенький, как его спектакли, рассказ о двух последних премьерах сезона: "Молитва клоунов" по всем пьесам Чехова (идет менее полутора часов - краткость, как заметил сам Антон Павлович, - сестра таланта) и "Советская пьеса" по двум одноактным пьесам Семена Злотникова, талантливейшего нашего драматурга, давно переехавшего в Израиль.
"Бегун и Йогиня" и "Два пуделя" Злотникова шли в советские времена на Таганке. Две выигрышные роли, мужская и женская, вечнозеленые отношения двух... Съедалось публикой всегда, всенепременно и с аппетитом. Что же видим мы сегодня у шамана и изобретателя Погребничко? Текст? Тот же самый, знакомый на слух (пьеса-то действительно советская, по времени написания). Вполне совковая лексика. Двое героев, Он и Она. Две пьесы. Два случайных, уличных знакомства. Робкие, бессмысленно-взаимно-заинтересованные диалоги. Аляповатые костюмы: чего стоят одни эти алые розы на штанах "бегуна" и вечернее платье, заправленное под нелепую шубу, у хозяйки пуделя. Осторожное, несмелое, безнадежное "нащупывание" друг друга вслепую. Да не Чехов ли все это сочинил?
Однако нет, Чехов насочинял иное. А именно - пять полнометражных хрестоматийных и затертых уже нашими интерпретаторами до неузнаваемости пьес. В "Молитве клоунов" у Погребничко все они (пять в одном флаконе) сжаты, отжаты, взболтаны и откристаллизованы в спектакле. В обеих премьерах, а они связаны меж собой тончайшими нюансами, - весь абсурд, и реалии, и нежность, и грубость, и смех, и слезы, и трагизм, и юмор нашей жизни. Неважно, была ли она сто лет назад или длится сегодня и сейчас.
Пересказывать спектакли Погребничко - бессмысленно, все равно что в стихах изображать анекдот или наоборот. Потому что в них и поэзия, и анекдот, и "чувства, похожие на нежные, изящные цветы", и то, что "груба жизнь". А вот как это делает, из чего мастерит режиссер и его превосходные, неизвестные широким массам актеры - наверное, это и есть тайна, присущая искусству.
Неча на антрепризу пенять