ПО СУТИ, до сих пор в России не сложились необходимые экономические и социальные основы для демократически устроенного общества. Хотя - в зачаточной стадии -есть политические признаки демократии: парламентские институты и свободная негосударственная пресса. Однако эти признаки пока невозможно считать полноценными. Парламент слаб и как представитель несформированных интересов зарождающегося гражданского общества, и как орган контроля над исполнительной властью. Свободная пресса, в свою очередь, может быть в любой момент ограничена.
Тем не менее с появлением этих признаков - то есть с момента первых относительно свободных выборов тогда еще в СССР в 1989 г. - можно вести формальный отсчет существованию демократии в России. Тогда же появляется еще один очень важный и абсолютно специфичный признак российской демократии - ее живое олицетворение - Борис Ельцин.
С тех пор в истории новой демократической России было три момента, которые - каждый по-своему - разделили ельцинскую эпоху на периоды "до" и "после".
Август-91 поставил точку в истории СССР, завершил эпоху Горбачева и привел Ельцина к вершине всенародного обожания и посту главы государства. Он и его соратники, "поборовшие" путчистов, стали как бы личными символами и персонифицированными гарантами будущих побед демократии в России.
Прошло два года, к концу которых стало ясно, что демократическое реформирование России, едва начавшись, уже пошло по нисходящей. Не сумев или не осмелившись заложить реальные основы радикальной экономической реформы, Борис Ельцин мучительно балансировал между тремя советскими монстрами - АПК, ТЭК и ВПК. Тем временем морально и физически устаревшая гигантская военная промышленность, в которой было занято 60% трудоспособного населения страны, требовала все больше и больше средств. Ситуация накалялась: разгосударствления экономики не происходило, росли дефицит бюджета, инфляция и недовольство избирателей. Борис Ельцин оказывается все глубже втянутым и погруженным в сложную игру корпоративных интересов аграриев, генералов и отраслевиков. Он все чаще ведет себя так же, как номенклатурные бонзы советских времен, на борьбе с которыми взошла его блестящая карьера. Президент все реже публично выступает и позволяет себе "исчезать", когда он особенно необходим.
Следующий переломный момент, когда эта агрессивность власти выплескивается наружу, наступает в октябре 1993 г. Но сила харизмы Бориса Ельцина еще так велика, а желание народа верить в возможность демократических перспектив так сильно, что Президент получает его всемерную поддержку в борьбе с опальным парламентом. Несмотря на продемонстрированное властью легкомыслие, граничащее с преступным идиотизмом, беспомощность и полное отсутствие договороспособности, даже критически настроенная интеллигенция остается на его стороне. Тогда лишь немногие понимают, что в октябре 93-го военная верхушка, а с ней и остальная старорежимная элита взяли полномасштабный реванш "за все".
Сразу после ликвидации ВС РФ, чуть ли не 6 октября 1993 г., еще до похорон погибших в октябрьских событиях, на Совете безопасности рассматривается и тут же принимается новая военная доктрина России. Доктрина основана на понятии "зона стратегических интересов Российской Федерации". Такими зонами объявляются не только все бывшие республики СССР, но, по сути, и прежние союзники по Варшавскому Договору. Последним недвусмысленно дают понять, что Россия возражает против их присоединения к НАТО. После октября РФ начинает активно вести необъявленные войны за свои "стратегические интересы" на территориях республик СНГ. Министр иностранных дел Андрей Козырев произносит речи, которые еще за год до этого могли быть приписаны только Владимиру Жириновскому.
Чеченской войной - третьим переломом в короткой истории РФ - завершается "петля Ельцина". Всенародно избранный Президент вернулся туда, откуда вышел, покидая Политбюро ЦК КПСС в 1988 г., - в свою аппаратную стихию. Вряд ли можно со всей определенностью сказать, действительно ли Борис Ельцин порвал с номенклатурным кругом и у него просто недостало сил, способностей и последовательности провести демократические реформы, или же его оппозиция советскому режиму была лишь ловким маневром политика на пути к власти. В пользу версии о маневре говорит то, что все кризисные моменты президентства Ельцина до сих пор остаются покрыты туманом неизвестности. Суд над участниками августовского путча - суд не как судилище, а как поиск истины - безусловно, состоялся бы в случае, если г-н Ельцин был бы в нем заинтересован. Загадочные и бессмысленные события октября-93, приведшие к человеческим жертвам, пока остаются необъяснимыми. Это неизбежно наводит на мысль о том, что мера и характер участия в них Бориса Ельцина, наверное, совсем не таковы, какими он хотел бы их представить.
НЕТ никаких оснований рассчитывать на то, что в обозримом будущем россияне узнают о том, кто и как принимал решение о начале войны в Чечне и кто несет ответственность за массовые убийства мирного населения и фактическое уничтожение элитных частей Российской армии. Сейчас, когда история России вступает в период "после чеченской войны", власть, невзирая на колоссальный дефицит бюджета и полный развал экономики, обеспокоена двумя проблемами: как заставить СМИ соответствовать официальной правительственной идеологии и как реорганизовать силовые структуры под будущих наполеонов. Борис Ельцин сам уже ставит на колени то силовых министров, то самого премьера. Но теперь он уже не в роли дооктябрьского фрондера, он теперь наиболее полный и точный выразитель становящегося авторитарно-полицейского режима.
ТАКИМ образом, даже самый доброжелательный наблюдатель вряд ли сумеет сейчас отыскать сколько-нибудь весомые поводы для благоприятного прогноза относительно будущего демократии в России.
Сейчас впервые, может быть, с 1989 г., в российском гражданском обществе возрождаются независимые демократические настроения. Однако сегодня я думаю, что о каком-либо будущем демократии в России в принципе можно говорить не раньше, чем лет через 20.
Юрий АФАНАСЬЕВ, ректор Российского государственного гуманитарного университета
В чьих интересах железный порядок