Ветераны Великой Отечественной войны, работающие в нашей редакции, в те суровые годы не занимали высоких постов. В маленьких фрагментах их воспоминаний, которые мы сегодня публикуем, война отразилась так, как ее видели "с нижнего уровня" - глазами рядового бойца или матроса, младшего офицера или рабочего оборонного завода...
Василий Петрович ВОРОНЕЦКИЙ, родился 10 января 1925 г. сейчас специальный корреспондент
МЫ, те, кто оказался в Севастополе в ночь с 21 на 22 июня 1941 года, войну ощутили чуть ли не самыми первыми в стране. Немцы начали бомбить город в 2 часа ночи. В общежитии ремесленного училища, готовившего специалистов для судоремонтного завода, от грохота вскочили, наверно, все. Хорошо помню свое собственное поведение: со словами: "Чего всполошились, это стреляет наш линкор "Парижская коммуна", я просто повернулся на другой бок. Но, конечно, заснуть больше не смог.
Все утро среди учащихся шли пересуды о ночных событиях. Почти все подумали, что это был налет самолетов Турции: ведь говорили же нам на политинформациях, что с Германией у нас мир и дружба. Только после выступления Молотова по радио в 12 часов дня мы поняли, что в действительности произошло. После обеда, получив кирки и лопаты, мы строем направились на Приморский бульвар. Нам велели рыть траншеи в сквере: кто-то решил, что при бомбежках они смогут защитить людей.
На следующую ночь снова прилетели немецкие самолеты. Когда прозвучал сигнал воздушной тревоги, мы с одеялами и подушками побежали на заводской стадион, находившийся рядом с общежитием. Свет прожекторов, грохот пушек, стрекотание пулеметов - все это у нас, пацанов, вызывало скорее любопытство, чем страх. За время налета я сменил три места: сначала сидел на скамейке для зрителей, потом у каменного забора и наконец, вспомнив, что я вратарь заводской команды, улегся в проеме футбольных ворот. Почему-то психологически там казалось безопаснее.
К счастью, все обошлось - и на этот раз, и в последующие. Целью немцев тогда были не жилые кварталы, а корабли и бухта, которую они забрасывали магнитными минами. Наши стреляли с земли много, но в памяти не осталось, чтобы кого- нибудь сбили. Правда, позднее мы видели воздушный таран, который наш истребитель совершил над морем. Насчет нашего летчика не знаю, а немца подобрали: помню, как конвой провел стройного, подтянутого офицера с надменной улыбкой.
Вкалывали мы тогда на поврежденных кораблях и в цехах завода от зари до зари. Наша группа электриков делала на кораблях кабельные пояса против магнитных мин гитлеровцев.
В ночь на 30 ноября - как потом выяснилось, за три дня до подхода сухопутных сил немцев к Севастополю - нас собрали по тревоге, сказали: эвакуация, берите с собой все, что попадется под руку. Я выбрал шахматную доску.
В Куйбышеве определили нас на завод, где производили вооружение для самолетов. Поселили в лесу, за городом, в бараках, откуда только что увезли заключенных. Двухъярусные нары, адский холод. И, что хуже всего, спать приходилось в том же, в чем работал: иначе утром своих вещей не найдешь.
В армию нас долго не призывали, сохраняя бронь. И все же однажды, улучив момент, мы вчетвером на попутке уехали в город, где и определилась моя дальнейшая судьба: я попал в военно-морскую подготовительную школу летчиков.
Иван Дмитриевич Тычинский, родился 23 августа 1925 г. ныне ведущий инженер децентрализованной печати
В АРМИЮ меня призвали в 17 с половиной лет. Полгода нас обучали в военном училище. Исполнилось 18 - бывшим курсантам присвоили звание сержанта и передали молодых младших командиров в ВДВ. Прошли большую школу в воздушно-десантных войсках, совершили 24 тренировочных прыжка с самолетов. Перед отправкой на фронт уложили парашюты и ждали приказа на десантирование в тыл врага, приказ последовал, и... нас отправили на фронт в составе стрелковой дивизии.
С боями прошли до Вены, после взятия города нашу дивизию направили на Прагу. Воевал в составе саперного взвода. Принимал участие в боевых заданиях разведроты. Хотя война окончилась 9 мая, но мы продолжали наступление до 17 мая. Это время для оставшихся в живых было самым страшным временем.
Обратно после Победы отходили по ночам, по проселочным дорогам, по 30 км в сутки, а днем спали. Сталин хотел, чтобы отвод войск происходил незаметно и союзники не заподозрили, что контроль над занятыми территориями ослабляется.
Остались воспоминания о немецких пленных - "языках". Как заставляли их говорить? Обычно трудностей не возникало, у него ведь не было свидетелей, у этого солдата. Зато был страх за свою жизнь. С другой стороны, от рядового многого не добьешься. Поэтому мы всегда старались брать офицеров, причем офицеров из штаба. Делалось это так. Ночью узнаем, где находится штаб. Потом сидим в засаде, пока кто-нибудь не выйдет. Тут мы его и берем. Мы настолько были одержимы, что нас ничего не пугало. Бывало, что переодевались в немецкую форму. Ведь что такое фронт? Это масса солдат: стрелковый полк, артиллеристы, автоматчики, связисты и др. Все знают только своих, а остальных - нет. Так же и у немцев. Нужна была смелость и немножко - знание их языка.
Сын меня часто спрашивает: "Ну вот убивал ты немцев или не убивал?" А я, честно скажу - не знаю. Идешь в атаку - в тебя стреляют, ты стреляешь, кто-то падает. У меня в памяти не отложилось, что я кого-то убил.
Александр Михайлович КРЫСОВ, родился 8 августа 1926 г. работает инженером по кадрам
НА фронт в восемнадцать лет я мог и не попасть. Эвакуированный из Москвы в Киров военный завод, на котором я тогда работал слесарем-инструментальщиком, выхлопотал бронь, но у меня и моего товарища Бориса Магницкого колебаний не было: идем воевать. Приписанные к морской команде, рассчитывали попасть на Северный флот, но судьба распорядилась иначе - флот-то флот, но только Тихоокеанский. Определили нас в находящуюся неподалеку от Владивостока бригаду по ремонту малых военных кораблей - торпедных катеров и "морских охотников". Тут и пробыл всю Отечественную и японскую, да и остался до 51-го года.
Дни и ночи латали покалеченные трубо- и маслопроводы, другие системы. Спали урывками, по 2 - 3 часа, прямо на рабочих местах - в отсеках, у двигателя. Ближе к концу войны катеров стало поступать поменьше, тут морякам послабление вышло - ввели распорядок дня, время для сна появилось. Вот благодать-то была...
Чтобы обшивку катера залатать, надо его, разумеется, из воды вытащить. Для этого использовали устройство, называемое "слип", - это рельсы, уходящие с берега в воду, а на них - металлическая вагонетка. Катер на нее "наплывает", его закрепляют, а потом всю конструкцию с помощью лебедки из воды выкатывают. У нас слипа не было, пришлось его самим монтировать. Укладывали рельсы под холодной водой, крепили. Работенка еще та. Вода - градусов восемь, не курорт. Да и когда лебедку крутили, тоже попыхтели. Все-таки "морской охотник" - не "Жигули".
А 9 мая 1945 года нас, 12 человек, отправили на заготовку древесины на станцию Семеновка. Там-то по радио и услышали, что все... А ровно через три месяца началась другая война - с Японией. Массированные налеты японцев на Владивосток ничего не давали - зенитчики не подпускали бомбардировщики к военным объектам. Тогда противник сменил тактику - стал использовать летчиков-смертников. Вот раз работаем мы в цехе, и вдруг такая стрельба поднялась, трескотня, кто-то крикнул "воздух!", и мы пулями вылетели на улицу.
Смотрю - над Амурским заливом тут и там фонтанчики взрывов, а между ними скользит самолетик. Камикадзе! Со всех сопок по нему палят и вроде уже подбили, но еще держится, и пилот, видно, высматривает, что атаковать. А на берегу, неподалеку от нашей части, нефтебаза крупнейшая, рядом тепловая электростанция, а на рейде залива три нагруженных танкера. На один из них он и пошел. Ну все, думаю, сейчас как врежет, остальные корабли тоже запылают. Но не выдержали-таки у японца нервы, побоялся, видать, смерти в огне. Перелетел через судно и метрах в ста от него тюкнулся в воду. Так что силы духа не хватало иногда даже этим фанатикам...
Николай Яковлевич ШУМЕЙКИН, родился 8 декабря 1923 г. ныне редактор бюро проверки
СЛУЖБА для меня началась с учебы в Институте востоковедения, с учебы будущего разведчика. Поэтому война для меня оказалась не такой, какой ее обычно представляют.
Мы учились более двенадцати часов в сутки и в этом видели нашу главную задачу. Очень большое внимание уделялось изучению языков. Я специализировался на японском - в нашей работе требовалось доскональное его знание.
С осени 1942 г. я работал в главном штабе военной разведки - по 12 - 15 часов в сутки, буквально на пределе человеческих возможностей. В основном делали переводы японских сводок, готовили справки об оперативной обстановке в Маньчжурии. Кроме того, не сочтите за похвальбу, зная положение дел в Японии, я написал работу, где достаточно точно предсказал развитие войны с ней и ее последующее поражение. Хорошо помню май 45-го. Мы несколько дней ждали, что в любой момент может поступить сообщение о капитуляции Германии, и, ложась спать, оставляли радио включенным. Именно оно и разбудило меня. Это было в три часа ночи. А днем люди, не сговариваясь, шли на Красную площадь. Мы с коллегами тоже пошли туда. Каждого военного люди восторженно подкидывали на руках. Я тоже не избежал этого.
Михаил Александрович ГОФШТЕЙН, родился 19 апреля 1923 г. работает адвокатом
ПОСЛЕДНИЙ залп по противнику дивизион "катюш", в котором я служил, дал, кажется, 30 апреля 1945 года. С этого времени бои на нашем участке фронта не шли. Наш полк остановился в местечке Баль, неподалеку от Щецина.
В предвечерний час я прилег отдохнуть и заснул довольно крепко. "Вставайте, - услышал я сквозь сон голос своего ординарца Сашки, - вставайте скорей!" Близкая канонада, беспрерывные очереди малокалиберных зенитных орудий, беспорядочная ружейная стрельба на улице заставили меня вскочить и схватиться за пистолет. "Спрячьте пистолет, стрелять не придется", - как-то загадочно сказал Сашка. Глаза его блестели, на лице сияла улыбка. "Не понимаете, что ли, война ж кончилась!" В эту минуту с радостными возгласами: "Конец войне! Победа!" - в комнату влетели друзья - командир дивизиона Василий Крылов, его помощник по тех-части Николай Махаев и кто-то еще из офицеров.
За окном вечернее небо полыхало разрывами снарядов. В воздух улетал весь боезапас зенитных батарей, и кто-то сказал: "Да, жаль, что мы не можем дать залп своих "катюш", вот это был бы действительно знаменитый салют!"
Но надо было прекратить эту беспорядочную стрельбу на улице. Я выскочил на крыльцо. Совсем молоденький лейтенант, прибывший в часть лишь несколько дней назад и не успевший еще понюхать пороха, палил из своего "ТТ" так, что в сумерках было видно, что ствол пистолета раскален докрасна. Общими усилиями, хоть и не без труда, угомонили мы своих замечательных солдат, с которыми прошли "огонь, воду и медные трубы". Эти первые минуты Победы были самыми счастливыми мгновениями в жизни.
"Маресьев" танковых войск