Имя польской писательницы Иоанны ХМЕЛЕВСКОЙ знакомо не только любителям детективов. Ее любят все, кто ценит живое... хм, меткое женское слово, оптимизм нашей, социалистической еще закваски и обаяние незаурядной личности. Помимо всего этого пани Иоанна принесла нам живой образ Польши. Страны, с которой нас многие века связывала настолько специфическая дружба-вражда, что непонятно было, в чем больше перегиба - во мнении, что мы все-таки братья славяне, или во взгляде, что дороги наши разошлись навсегда, а любви-то и не было. Герои и героини Хмелевской так же страдали от дефицита мяса и прочих насущных продуктов, так же просиживали в своих КБ и гнали плановые отчеты... Социализм плюс славянские корни сделали нас очень похожими. Близость к Западу, проявляющаяся сегодня в польском характере все сильнее и сильнее, отдаляет нас. И вот теперь, когда мы отдалились на должное расстояние, нам ничто уже не помешает общаться, как друзьям, а не навязанным друг другу родственникам. Все это можно вычитать в иронических детективах пани Хмелевской...
- Пани Иоанна, чем вы объясните извечный антогонизм между поляками и русскими?
- Антагонизм между Польшей и Россией - это вопрос долгий и сложный. Не вдаваясь в исторические и политические экскурсы, можно, коротко говоря, найти две основные причины. Одна - это навязанный нам строй, который Польша переварить не могла, поскольку он опирался на рабство личности. Большинство поляков предпочтет картофельную шелуху есть, но располагать полной свободой личности, чем утопать в роскоши и разговаривать шепотом. А Россия излучала в нашу сторону рабскую душу Востока.
Вторая - весьма досадная причина появилась после падения социалистического строя. Чего греха таить, к нам ворвалась русская мафия. Нашей мафии хватило бы на всю Европу, а тут еще и русская.., что чересчур, то слишком. Действует она без чувства меры, жестоко, не мешало бы ей вести себя тактичнее...
У меня есть предложение к русской мафии. Может, ей податься подальше, на Запад?..
Это так, вообще. А как отдельные личности мы очень даже друг друга любим. У нас множество личных друзей по обе стороны границы.
- Судя по вашим произведениям, вы всегда были патриоткой и ценили польскую культуру. Сегодняшний процесс американизации, который затронул и Россию, и Польшу, вас не раздражает?
- Что касается американизации культуры, то тут есть два вопроса. Если речь идет о переводах книг, то я хочу заметить, что среди них есть очень много хороших, и нужно, чтобы эти книги имели к нам доступ. Но в то же время к нам хлынул поток заурядной литературы. Это произошло потому, что страна долго жила в атмосфере запретов и человек кидался просто на что попало. У вас это, кстати, тоже произошло. Есть и еще одна причина, которая требует объяснений, - наши писатели-детективисты не пишут ничего. Издатели боятся их издавать... Одной писательнице посоветовали, чтобы она прекратила писать, потому что она была офицером милиции и могла написать о том, что было под запретом!
- Если бы вы могли что-нибудь изменить в прошлом, что бы это было?
- Ну, спекулировала бы долларами в пятидесятые годы... Были у меня тогда возможности, но я их не использовала... Правда, не знаю, разбогатела бы я тогда или нет.
И была еще одна ситуация, когда я понесла самую тяжелую потерю в жизни из-за русского анекдота. Сейчас признаюсь, как это вышло. Все знают, что я живу на пятом этаже в доме без лифта. С шестнадцати лет -нет-нет - это не вопрос сигарет и старости! - со своих шестнадцати лет ненавижу ходить по лестнице, поэтому я и в горы-то не хожу, это мне физически трудно. Так вот, был момент, когда у моей семьи был шанс поселиться в роскошном малосемейном домике на улице Гощиньского. Тогда я как архитектор, работающий по специальности, разузнала по своим каналам, что можно пока еще купить участок под такой домик на этой улице. Надо было только соответствовать одному условию, а именно - иметь на счету в банке двадцать тысяч злотых. В конце пятидесятых годов, когда зарплата была около восьмисот злотых, вся семья моя до кучи не могла бы собрать такие деньги. А я, имея всякие знакомства, могла все устроить в обход. И вот я пошла в управление градостроительства Варшавы, узнала, что там сидит такой пан Чакевич. Я подошла к секретарше и вежливенько так говорю, что хотела бы узнать, принимает ли директор Чакевич.
Секретарша холодно ответила с нажимом: "ПАН Чакевич". Ну ладно, думаю, пусть пан. Еще раз спросила: "Пан директор Чакевич принимает?" Секретарша эта меня на прием так и не записала. А потом оказалось, что фамилия его была Панчакевич. Ну точь-в-точь, как в русском анекдоте: "В той части Польши, которая при разделе досталась России, идет перепись населения. Один из крестьян говорит, что его зовут Панкратий. Переписчик возмущается: "Какой он еще пан? Пиши его просто Кратий!"
Я только потом сообразила, что я сделала. Вышла на Уядзовскую аллею, посидела, поплакала, но пойти туда снова не посмела и потеряла единственный шанс улучшить жилищные условия семьи. И все из-за вас, русских, с этим анекдотом!
- А ваше чувство юмора помогает вам только в ваших романах или и в реальной жизни тоже?
- Колоссально! Кабы не оно, я бы давно утопилась!
У всей моей семьи всегда было огромное чувство юмора. С его помощью семья выходила из разных, подчас трагических ситуаций через полчаса, ну через час.
Это характер такой, Божий дар. Легкой жизни у меня никогда не было. Ну ладно, в довоенной Польше я была ребенком, закормленным бананами. Правда-правда, до войны я была чертовски толстая... Если бы померла, то не от голода уж... Потом война - ну это вещь невозместимая... А после войны мне удалось сделать все сразу: школу закончить, выйти замуж и родить детей - и все до кучи! Выдержать-то я выдержала, но мне было трудновато. Всяко бывало, а помог мне фамильный характер. Ей- Богу, он помог мне перенести все! Ведь даже на берлинском перроне, когда поезд увез все мои чемоданы, мне стало так смешно! И это в то страшное время, когда всех во всем подозревали, а я тут человек без багажа, и холера его знает, что будет дальше! У меня, должно быть, просто очень хорошие отношения с жизнью.
- У нас в России не принято обращаться к психотерапевтам. Для этого существует институт подруг. Начинаешь обзванивать, глядишь, и легчает... У вас в Польше существует нечто подобное?
- У нас такой институт есть, вот поэтому туда и никогда не дозвонишься. Я же таким психоанализом занимаюсь самостоятельно. У меня был невроз. А невроз проявляется как настоящая болезнь. И у меня возникали сердечные, печеночные и прочие симптомы. И я решила идти к психиатру. И вот иду я Новым Святом и очень сурово сама себе целую речь говорю, логически так, серьезно... И когда я выговорилась, оказалось, что я здорова! Из чего следует, что дать себе отчет в том, что происходит, - по крайней мере половина выздоровления.
- Интересовались ли вы когда-нибудь политикой?
- Политика? Да я вообще не могу говорить о политике! Я выхожу из себя! Я ведь не могу на нее влиять. Я смотрю на нее с точки зрения ее жертвы, и это совершенно невыносимо. Потому что она тебя ударяет, как топором по голове: тут тебе и здравоохранение, и образование, и налоговая полиция, и министерство финансов целиком, и сельское это хозяйство, и эта партия кретинов, и все, кто стоит у корыта и цапается между собой, но рыла из корыта не вытащит...
- Есть какие-нибудь сугубо женские качества, которые вас бесят?
- Женщина, которая притворяется "сладкой идиоткой", для меня неприемлема. Я могу, конечно, притворяться таковой, но очень недолго: идиотка из меня совсем не получается, и сладость - не очень.
- А мужские свойства?
- Обычно отрицательные черты у мужчин вызывают у меня снисходительную улыбку, но больше всего меня раздражает, что мужчина хочет каждый день есть. Мои сыновья и мой муж каждый день непременно хотели есть. Им что, ресторан, что ли, здесь? Я умею и люблю готовить, но времени-то не хватает...
Эти странные русские