Шостакович представлял ее в письме так: "Она близорука, "р" и "л" не выговаривает. Родом из Ленинграда. Отец пострадал от культа личности, мать умерла. Воспитывала ее тетка. Была она и в детдоме, и в спец. детдоме - в общем, девушка с прошлым.
У нее есть лишь одно отрицательное качество - ей 27 лет. Во всем остальном она очень хороша. Умная, веселая, простая и симпатичная..."
Когда Шостакович писал это письмо, ему было почти 62 года. 25 сентября этого года исполняется 90 лет со дня рождения великого композитора. С момента его кончины всеми делами по сбору и обработке архива, ведению авторских дел, надзору за изданием сочинений занимается всего один человек. Вторая жена Дмитрия Шостаковича, Ирина Антоновна.
- Ирина Антоновна, это правда, что в момент знакомства с Дмитрием Дмитриевичем вы не любили музыку?
- Я просто ею не интересовалась... Когда мы познакомились, я работала литературным редактором в издательстве "Советский композитор", но попала туда совершенно случайно - я закончила пединститут, а выпускников никак не могли пристроить на преподавательскую работу. В тот год перешли в восьмой класс дети, родившиеся в 1941 г., - их было мало, и во всех школах были очень маленькие параллели, педагогам не хватало часов...
- А что вы должны были преподавать?
- Русский и литературу... Нас отпустили устраиваться, кто как может. Издательство тогда только создавалось, я пошла туда вначале работать в качестве секретаря редакции, а потом стала литературным редактором. Правда, попав в среду музыкальную и видя вокруг много композиторов, я, конечно, стала интересоваться музыкой, бывать на концертах...
- И вам сразу поручили "редактировать" Шостаковича?
- Я редактировала либретто оперетты "Москва-Черемушки". Авторы сделали кое-какие поправки в тексте, и нужно было их с Дмитрием Дмитриевичем согласовать. К тому же авторы либретто хотели, чтобы он написал дополнительную музыку на какой-то эпизод, а он не желал. Ну я взяла эту огромную партитуру и пошла к Дмитрию Дмитриевичу...
- И были вынуждены с первого же момента применить всю силу женского обаяния, чтобы заставить его сделать то, что требовалось редакции?
- Нет... Он сразу сказал, что писать ничего не будет, санкционировал поправки - и все...
- Интересно, а у вас родилось какое-то ощущение "судьбоносности" от этой встречи?
- У меня какое-то такое чувство с первого раза возникло, что с ним очень свободно. Свободно, спокойно, комфортно - внутри, на душе... И потом всегда (а я прожила с Дмитрием Дмитриевичем, в общем, долго) у меня оставалось чувство, что вот ходишь где-то, разговариваешь, делаешь дела, а потом приезжаешь к Дмитрию Дмитриевичу, встречаешь его - и как будто вышла на свежий воздух...
- Почему же вы не хотите написать мемуары?
- Я просто думаю, что передать личность Дмитрия Дмитриевича практически невозможно. Мемуары - это всегда больше о том, кто пишет, чем о том, о ком вспоминают... Понимаете, Дмитрий Дмитриевич... Вокруг него существовала какая-то такая аура, которую чувствовали все, кто с ним общался. Это описать невозможно... Ну вот, знаете... самый дрянной человек в его присутствии вспоминал, что он все-таки тоже человек!..
ИСКУССТВО БЫТЬ ЖЕНОЙ...
- Став женой Шостаковича, вы попали, скажем так, в суперэлитарную среду. Как вы себя при этом чувствовали?
- В общем, я понимала свое место в кругу таких людей, как Ойстрах, Ростропович, Мравинский... Соответствовать было очень, очень непросто... Но ко мне действительно все очень хорошо относились - те, с кем Дмитрий Дмитриевич дружил. Они и после его смерти поддерживали со мной отношения. Сейчас почти все они уже ушли...
- Ирина Антоновна, вы помните ваш первый совместный "выход в свет"?
- Я больше помню другой эпизод: когда я очень хотела послушать музыку Кара Караева к "Дон Кихоту". Ее должны были исполнять на пленуме Союза композиторов. Дмитрий Дмитриевич взял билеты и меня провел. Мы прошли в зал - и в тот ряд, где были мы, не сел больше ни один человек. И, проходя мимо нашего ряда, все оборачивались.
- А дома, когда Шостакович работал, вы, конечно, должны были ходить по струнке...
- Обычно Дмитрий Дмитриевич очень подробно обдумывал про себя будущее сочинение - у него складывался какой-то его образ. Потом он садился и делал маленький эскиз - очень краткий набросок. В это время ему мешать было нельзя. Но когда он оркестровал, можно было разговаривать. Он не за роялем сочинял, а за столом - сразу писал партитуру, а потом уже ее проигрывал.
- А кого Шостакович называл своими любимыми исполнителями?
- Ну, во-первых, это Мравинский, с которым Дмитрий Дмитриевич был связан всю жизнь и который делал премьеры почти всех его симфоний. Конечно, Квартет имени Бетховена, который тоже играл все его премьеры, начиная с Первого квартета... Он очень любил и был какое-то время дружен с Львом Обориным - и горевал, когда они отдалились друг от друга. Конечно, Святослав Теофилович Рихтер, Нина Львовна Дорлиак, Мстислав Леопольдович Ростропович... Дмитрий Дмитриевич был также довольно близок с Давидом Ойстрахом - они звали друг друга по имени и были на "ты"...
- Вы сказали "звал на "ты" как о чем-то из ряда вон...
- Дмитрий Дмитриевич был петербургским человеком. Даже с самыми близкими друзьями: Гликманом, Соллертинским - они, будучи на "ты", звали друг друга по имени-отчеству. И своих учеников Дмитрий Дмитриевич тоже звал по имени-отчеству и на "вы".
- За тринадцать лет совместной жизни вы наверняка видели моменты творческого взлета и падения. Как Шостакович переживал "творческий простой"?
- Когда у Дмитрия Дмитриевича бывали перерывы между сочинениями, он очень нервничал. Ему казалось, что он утратил дар, что больше ничего не сможет сделать...
- Как вы думаете, он сознавал степень своей гениальности?
- Он очень не любил разговоров на эту тему. Дмитрий Дмитриевич сознавал свои способности, но никогда не ставил их себе в заслугу.
- Шостакович вообще был верующим человеком?
- Нет... Но, вы знаете, заканчивая сочинение, он никогда не говорил: "Посмотри, как я сочинил!" Он говорил: "Посмотри, как у меня получилось"... Вы знаете, он как-то давал интервью в Соединенных Штатах, и его спросили, как он сочиняет. А он ответил, что, с его точки зрения, природа творчества непознаваема...
- А для него была важна ваша оценка?
- Думаю, что нет. Точно нет.
МУЗЫКОВЕДОМ...
- Ирина Антоновна, как вы полагаете, зачем Шостакович писал незабываемый "17-й год"?
- Ну надо же было как-то жить!.. Дмитрий Дмитриевич очень натерпелся в юности, он всегда имел перед собой перспективу, что вот, не на что будет жить... Он ведь в 14 лет начал работать - иллюстратором в кинотеатрах, потом писал музыку к фильмам, хотя не любил этого... Всю жизнь его то запрещали, то критиковали, а когда в 1948 году вышло печально знаменитое постановление, по которому осуждались сочинения Хачатуряна, Шостаковича и Прокофьева, никакая музыка Дмитрия Дмитриевича вообще не звучала! Пока Сталин не позвонил.
- Сталин что, любил Шостаковича?
- Нет, просто в 49-м году Дмитрия Дмитриевича включили в состав делегации, едущей в Соединенные Штаты. А его музыка была запрещена, к нему для исправления прикрепили преподавателя из консерватории - он проходил с Дмитрием Дмитриевичем "Краткий курс" и сочинения Ленина... Дмитрий Дмитриевич сказал: "Ну что же я поеду, когда музыку мою здесь не играют?" И отказался от поездки. И тогда ему позвонил Сталин. Возмутился - кто запретил, какой такой Репертком? На следующий день распоряжением Сталина был объявлен выговор Реперткому, Дмитрия Дмитриевича прикрепили к кремлевской поликлинике, дали дачу - он ее потом, правда, уже после смерти Сталина, вернул...
- Но все-таки Шостакович не отказывался от гордого звания "советского композитора" - был депутатом, руководил одно время Союзом композиторов России. И в партию вступил...
- Вам сколько лет?
- Двадцать восемь.
- Все понятно... Ну что вам сказать? В партию Дмитрий Дмитриевич вступил в 60-е годы и, скажем так, не совсем по своей воле... А что касается депутатства... Это очень существенная вещь. Дмитрия Дмитриевича нельзя назвать борцом в том смысле, в каком им был, например, Андрей Дмитриевич Сахаров. Но он был очень мужественным человеком. Он очень многим людям помог и поддержал их в трудную минуту!.. Депутаты тогда мало что могли сделать, но люди-то этого не понимали! Они надеялись, писали письма, записывались на приемы... И Дмитрия Дмитриевича это все очень волновало, он очень переживал, когда не мог помочь... А к нему шли родственники арестованных, больные, люди, которым негде жить, - он как бы видел все болячки общества...
- Насколько тяжело Дмитрий Дмитриевич переживал преследования своей музыки?
- Вы знаете, он когда-то очень тяжело перенес появление статей "Сумбур вместо музыки" и "Балетная фальшь"... А потом, наверное, закалился... Если не считать инфарктов.
- Ирина Антоновна, когда Шостаковича не стало, вам не было еще сорока. Вы провели вместе всего 13 лет. Получилось, что жизнь прошла больше с памятью о муже, чем с ним самим...
- Что значит с памятью? Я делаю те дела, которыми занимался бы Дмитрий Дмитриевич, если бы был жив... Он всегда поддерживал контакты с исполнителями, заботился об исполнении и издании своих сочинений - и я в меру своих слабых сил стараюсь идти этим путем... А потом... Я бы согласилась на годы с Дмитрием Дмитриевичем, даже если бы знала заранее, что их будет только 13. Потому что мы прожили счастливую жизнь вместе. Вы понимаете, со мной остались не только воспоминания. Есть музыка Дмитрия Дмитриевича, которая продолжается, живет... Он сам как бы присутствует в этой жизни. Это очень реально...
...И АРХИВАРИУСОМ ГЕНИЯ
- Насколько я знаю, вы в одиночку создали музей Шостаковича...
- Ну это не музей... Я просто привела в порядок и освободила квартиру, где Дмитрий Дмитриевич жил. Но мечтала, чтобы это была не просто мемориальная квартира, а архив, научное учреждение. Ведь архив Шостаковича требует огромной работы - он все время пополняется, растет, нужно его описать, делать научную классификацию... У него много пользователей - музыковеды, исполнители, кинематографисты, научные учреждения... Музеям нужны материалы для выставок, газетам - фотографии, журналам - публикации... Это бесконечная работа!
- Которую вы делаете в одиночку?
- Да, фактически только я, и это очень тяжело... Собственно, из-за архива я все и затеяла: переехала напротив. Пришлось расселить коммуналку, и теперь в одной ее половине живу я, а в другой помещаются архив и наше маленькое частное издательство "Дмитрий Шостакович". Наследники Шостаковича создали его специально, чтобы печатать ноты Дмитрия Дмитриевича...
- Но, если честно, у вас, наверное, есть возможность создать свой частный музей?
- Может быть... Но я думаю, что сделала достаточно, чтобы теперь музеем Шостаковича заинтересовалась мэрия Москвы... Но просить никого не буду. В самом деле, как-то глупо ходить и просить: "Сделайте музей моему мужу!" Правда?
- У вас остался какой-то особенный подарок Дмитрия Дмитриевича - может быть, свадебный? Какая-то драгоценность, к примеру...
- Да нет... Свадьбы у нас как таковой не было: пошли, зарегистрировались и пообедали со свидетелем и моей тетей... Вообще это все было год спустя, когда управдом укоризненно сказал, что надо бы меня прописать... Потом, Дмитрий Дмитриевич не придавал значения вещам - в основном хотел, чтобы все в доме было целым и чистым. Подарок? Он посвятил мне Девятый квартет и сюиту на стихи Микеланджело...
- Ирина Антоновна, вам было трудно соответствовать уровню такого человека?
- Не знаю... Я, по-моему, не соответствовала...
P. S. Процитированное в начале письмо Шостаковича его другу, Исааку Гликману, заканчивается словами: "Должен я был, конечно, представить тебе Ирину раньше, да как-то не успел. Но главное ты теперь знаешь - я с ней счастлив".
Рисковая женщина