В 1920 г. английский скульптор Клэр Шеридан, аристократка, двоюродная сестра Уинстона Черчилля, приехала в Советскую Россию, где работала над портретами В. И. Ленина, Д. Д. Троцкого, Л. Б. Каменева, Г. Е. Зиновьева, Ф. Э. Дзержинского, Л. Б. Красина. Свои воспоминания она включила в книгу "Голая правда", вышедшую в 1927 г. Отрывок из дневника Шеридан включен в 5-й том "Воспоминаний о В. И. Ленине". Но большая часть из того, о чем она рассказала, у нас опубликована не была. Приводим краткое изложение впечатлений скульптора от встреч с Лениным и Троцким.
С ЛЕНИНЫМ о Клэр Шеридан говорили Каменев, Красин и Зиновьев. И Владимир Ильич сдался: английскому скульптору сообщили, что она может начать работу.
Встретил ее Ленин приветливо, хотя оговорился, что специально позировать не будет - просит позволить ему сидеть за столом и работать. Сказал - и сразу с головой ушел в дела, как будто Шеридан и не было рядом. Все попытки начать разговор ни к чему не приводили.
Он сидел напротив нее - тихий, спокойный, небольшого роста. И видно было, что ее усилия "поймать портрет" его вовсе не занимают. Про себя она думала, что он позволил ей войти в эту комнату только потому, что просили друзья, и что надо теперь использовать каждую минуту: ведь она лепит с натуры - невероятно! - гения величайшей революции в истории.
В конце сеанса Клэр набралась смелости и спросила Ленина, не располагает ли он какими-либо новостями из Англии. В ответ он молча вручил ей несколько экземпляров "Дейли геральд".
На следующий день в таком же молчании прошло еще несколько часов. Внезапно Владимир Ильич оторвался от книги и посмотрел на нее так, как будто увидел впервые. Спросил по-английски: "А что думает ваш муж об этой поездке в Россию?" Шеридан ответила, что муж погиб во время войны.
Разговор их прервал приход Калинина.
Когда они остались опять одни, Шеридан расхрабрилась и попросила Ленина сесть на вращающийся стул. Он согласился, и, кажется, ему это даже понравилось: он сказал, что никогда не сидел так высоко. Когда она присела, чтобы проверить объемы и плоскости снизу, Ленин пришел в замешательство: было очевидно, что к такому поведению женщин он явно не привык.
Так как он наконец немного расслабился, Шеридан воспользовалась моментом и показала несколько фотографий своих прежних работ. Хотя Ленин и оговорился, что "ничего не понимает в искусстве", он высказал несколько очень категоричных суждений об "искусстве буржуазном", которое, по его словам, всегда нацелено на красоту. О красоте он говорил свысока, как об абстрактном идеале. Ничто, сказал он, не может оправдать красоту ее скульптуры "Победа". Милитаризм и война ненавистны и уродливы, и даже самопожертвование и героизм не могут украсить их. "Вот в чем ошибка буржуазного искусства - оно всегда приукрашивает". Затем Ленин быстро вернулся к своему креслу... Через секунду ни она, ни ее работа для него уже не существовали.
"Способность Ленина сосредоточиваться наиболее в нем впечатляла... Это и еще его огромный, мощный лоб, который возвышался над всем остальным и выглядел диспропорционально, как будто голова была чересчур большой для туловища... Он казался мне настоящим воплощением мыслителя (но не роденовского). Я видела в нем человека разумного, но не властного...
Выглядел он очень больным. Пуля женщины, стрелявшей в него, все еще была в его теле. Однажды его рука оказалась на перевязи, он сказал, что это пустяки, но сам при этом был цвета слоновой кости. Физическими упражнениями он не занимался, и единственный свежий воздух поступал от маленького вентилятора, вращавшегося в форточке окна".
ТРОЦКОГО позировать уговорили Каменев и Литвинов: сначала он категорически отказывался встречаться с англичанкой. За ней прислали машину - минута в минуту, как обещали. При этом она вспомнила рассказанный кем-то анекдот о единственной пунктуальной машине во всей Москве: молва утверждала, что опаздывавших к нему водителей Троцкий расстреливал.
Часовой в наркомате, несмотря на уговоры шофера, доказывавшего, что привез английского скульптора, ее не пропустил. Пришлось ждать звонка секретаря. В отличие от кабинета Ленина, в кабинет Троцкого без звонка не могли войти даже люди из его ближайшего окружения. Перед дверью постоянно стоял часовой - в руках винтовка с примкнутым штыком. А когда Шеридан все-таки проникла к всесильному председателю РВС Республики, он сделал ей замечание за опоздание.
Манеры Троцкого показались Шеридан весьма обходительными, но он почти не улыбался. Они говорили по- французски, на котором он изъяснялся блестяще. Сразу спросил ее, достаточно ли света и не надо ли передвинуть стол, за которым сидел. Комната, где они находились, была огромной - с какими-то колоннами. Но освещенность Шеридан совсем не устраивала: она примеривалась не один раз, по всей зале таскала за собой станок. Внимательно наблюдая за ее усилиями, Троцкий произнес: "Я вынужден путешествовать даже в глине". Потом углубился в работу, лица его она почти не видела. А когда Клэр присела перед столом и посмотрела на него снизу, он вдруг поднял глаза и прямо-таки пронзил ее взглядом. Она испуганно сказала, что не хотела ему мешать. "Напротив, - парировал он галантно, - вы дали мне возможность взглянуть на вас по-другому, и, уверяю, - я не остался в проигрыше".
Для бывшего наркома по иностранным делам, отказавшегося, вопреки директиве Ленина, подписать мирный договор в Брест-Литовске и спровоцировавшего новое германское наступление в 1918-м, он был, пожалуй, чересчур мягок. Для члена Политбюро (1919-1926 гг.) - чересчур прост. Как будущий соперник Сталина - чересчур резок, экспансивен, а соответственно, открыт и почти беззащитен.
Лицо его, по мнению Шеридан, было асимметрично, как будто его лепили два разных скульптора, потом совместили обе половинки - и неудачно. Выделялись глаза - они горели постоянно и говорили многое. Он почти очаровывал и определенно обладал природным магнетизмом. "Достиг он всего того, чего достиг, не одной только верной службой революции, - пишет Шеридан. - В Красной Армии его обожали. Я слышала, как его критиковали, но это было всего несколько раз. Когда бы он ни появлялся в ложе Большого театра, весь зал вставал и приветствовал его".
В первый день она проработала 4 часа. Потом вместе пили чай. Троцкий, однако, на нее произвел не такое яркое впечатление, как Ленин.
Во второй раз она опять опоздала. Жаловалась, что чуть не замерзла по дороге. Троцкий поцеловал ее холодные руки, усадил у камина. Когда она приступила к работе, сам предложил каждые полчаса пять минут позировать специально для нее, не мигая и не отвлекаясь.
К работе ее он относился с уважением, но критически. Просил "уж постараться", ибо был уверен: больше позировать никому не станет. Она отвечала, что он так любезен и мил, что, право, не знает, поверят ли ее рассказам о нем в Англии, где уверены, что Троцкий - настоящее чудовище. "Скажите им, - обезоруживал он, - что, когда Троцкий целует, он не кусается". И тут же без перехода: "Хотя я и преклоняюсь перед вашим женским обаянием, хочу заверить - лишних иллюзий не питайте: если бы я знал, что вы - враг, что представляете опасность делу революции, - не моргнув глазом, застрелил бы собственной рукой". Ей эти неожиданные и яростные переходы от рыцарских излияний до грубого солдафонства казались очень милыми...
* * *
Судьба большинства работ Шеридан, выполненных в Москве в 1920 г, пока неизвестна. В Центральном музее В. И. Ленина - только три произведения скульптора: бронзовый (натура с четвертью) и гипсовый (полуфигура) бюсты, да еще небольшая работа в гипсе, причем две работы поступили в коллекцию не так давно - в 70-е годы. И лишь одна - в 1924-м: бронзовый бюст принес в только организовывавшийся музей Института В. И. Ленина секретарь Президиума ВЦИК Авель Енукидзе (1877- 1937). Как оказался у него бюст, пока неизвестно. Все остальные скульптурные портреты -Троцкого, Каменева, Зиновьева, Дзержинского, Красина (кстати, оплаченные Советским правительством через Стокгольмский банк) - пропали без вести: сейчас мы располагаем только их фотографиями, помещенными в книге Шеридан "Русские портреты" (1921).
Соприкоснулся с "рукой Сталина"