Продолжаем публикацию отрывков из книги С. АЛЛИЛУЕВОЙ "Двадцать писем к другу" (см.. "АиФ", 1989. N 38, 39).
В ТУ ЗИМУ 1942/43 года я познакомилась с человеком, из-за которого навсегда испортились мои отношения с отцом, - с Алексеем Яковлевичем Каплером.
Всего лишь какие-то считанные часы провели мы вместе зимой 1942/43 года, да потом, через одиннадцать лет, такие же считанные часы в 1955 году - вот и все... Мимолетные встречи сорокалетнего человека с "гимназисткой" и недолгое их продолжение потом - стоит ли вообще много говорить и думать об этом?
Нас потянуло друг к другу неудержимо.
Мы ходили вместе по улицам темной заснеженной военной Москвы и все никак не могли наговориться... А за нами поодаль шествовал мой несчастный "дядька" Михаил Никитич Климов"sup"1"/sup", совершенно обескураженный сложившейся ситуацией и тем, что Люся"sup"2"/sup" очень любезно с ним здоровался и давал прикурить. Мы как-то не реагировали на "дядьку", да и он беззлобно глядел на нас - до поры, до времени...
Вскоре Люся уехал в Сталинград. Это был канун Сталинградской битвы. Люся знал, что мне будет интересно все знать, что он увидит там, и он сделал потрясающий по своему рыцарству и легкомыслию шаг... В конце ноября, развернув "Правду", я прочла в ней статью спецкора А. Каплера - "Письмо лейтенанта Л. из Сталинграда. Письмо первое" - и дальше, в форме письма некоего лейтенанта к своей любимой, рассказывалось обо всем, что происходило тогда в Сталинграде, за которым следил в те дни весь мир.
Увидев это, я похолодела. Я представила себе, как мой отец разворачивает газету... Дело в том, что ему уже было "доложено" о моем странном, очень странном поведении. И он уже однажды намекнул мне очень недовольным тоном, что я веду себя недопустимо. Я оставила этот намек без внимания и продолжала вести себя так же, а теперь он, несомненно, прочтет эту статью, где все так понятно - даже наше хождение в Третьяковку описано совершенно точно...
И надо же было так закончить статью: "Сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля"... Боже мой, что теперь будет?!
Люся возвратился из Сталинграда под Новый, 1943-й год. И все снова закрутилось.
Мы говорили каждый день по телефону не менее часа. Мои домашние были все в ужасе.
...Люся поехал домой собирать вещи, чтобы через несколько дней уехать из Москвы.
А 2 марта 1943 года, когда он уже собрался ехать, пришли к нему домой двое и попросили следовать за ними. И поехали они все на Лубянку. Тут увидел Люся и знаменитого нашего генерала Власика"sup"3"/sup", приехавшего лично удостовериться, так ли все идет, как надо. Все шло, как надо... Люсю обыскали, объявили ему, что он арестован. Мотивы - связи с иностранцами. Он действительно бывал не раз за границей и в Москве знал едва ли не всех иностранных корреспондентов. Этого он не мог отрицать. И этого было уже достаточно для обвинения в чем угодно...
3 марта утром, когда я собиралась в школу, неожиданно домой приехал отец, что было совершенно необычно. Он прошел своим быстрым шагом прямо в мою комнату, где от одного его взгляда окаменела моя няня, да так и приросла к полу в углу комнаты... Я никогда еще не видела отца таким. Обычно сдержанный и на слова и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить: "Где, где это все? - выговорил он. - Где все эти письма твоего писателя?"
Нельзя передать, с каким презрением выговорил он слово "писатель"... "Мне все известно! Все твои телефонные разговоры - вот они, здесь! - он похлопал себя рукой по карману. - Ну! Давай сюда! Твой Каплер - английский шпион, он арестован!"
Я достала из своего стола все Люсины записи и фотографии с его надписями, которые он привез мне из Сталинграда. Тут были и его записные книжки, и наброски рассказов, и один новый сценарий о Шостаковиче. Тут было и длинное печальное прощальное письмо Люси, которое он дал мне в день рождения - на память о нем.
"А я люблю его!" - сказала, наконец, я, обретя дар речи.
"Любишь!" выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову - и я получила две пощечины - впервые в своей жизни. "Подумайте, няня, до чего она дошла! - он не мог больше сдерживаться. - Идет такая война, а она занята...!" - и он произнес грубые мужицкие слова - других слов он не находил...
* * *
Как во сне я вернулась из школы. "Зайди в столовую к папе", - сказали мне. Я пошла молча. Отец рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии. "Писатель! - бормотал он. - Не умеет толком писать по-русски! Уж не могла себе русского найти!". То, что Каплер - еврей, раздражало его, кажется, больше всего...
Мне было все безразлично. Я молчала, потом пошла к себе. С этого дня мы с отцом стали чужими надолго. Не разговаривали мы несколько месяцев; только летом встретились снова. Но никогда потом не возникало между нами прежних отношений. Я была для него уже не та любимая дочь, что прежде.
* * *
Люся был вскоре выслан на Север на пять лет. Он жил в Воркуте, работал в театре. По окончании срока он решил уехать в Киев, к своим родителям (в Москву ему не разрешалось вернуться). Но он все-таки ненадолго приехал в Москву, несмотря на всю опасность. Это был 1948 год...
Он приехал. И когда он сел в поезд, чтобы ехать в Киев, то в вагон вошли, и со следующей станции он был увезен совсем в другом направлении. Теперь уж его выслали не на поселение, а в лагеря, в страшные лагеря под Интой, работать в шахте. Еще пять лет. За ослушание...
ВЕСНОЙ 1944 года я вышла замуж. Мой первый муж, студент"sup"4"/sup", как и я, был знаком мне еще давно - мы учились в одной и той же школе. Он был еврей, и это не устраивало моего отца. Но он как-то смирился с этим, ему не хотелось опять перегибать палку, и поэтому он дал мне согласие на этот брак.
Я ездила к отцу специально для разговора об этом шаге. С ним вообще стало трудно говорить. Он был раз и навсегда мной недоволен, он был во мне разочарован.
Был май, все цвело кругом у него на даче - кипела черемуха, было тихо, пчелы жужжали... "Значит, замуж хочешь?" - сказал он. Потом долго молчал, смотрел на деревья... "Да, весна..." - сказал он вдруг. И добавил: "Черт с тобой, делай, что хочешь...".
В этой фразе было очень много. Она означала, что он не будет препятствовать, и благодаря этому мы три года прожили безбедно, имели возможность оба спокойно учиться. Я беззаботно родила ребенка и не думала о нем - его растили две няни...
Только на одном отец настоял - чтобы мой муж не появлялся у него в доме. Нам дали квартиру в городе, да мы были и довольны этим... И лишь одного он нас лишил - своего радушия, любви, человеческого отношения.
Теперь я видела отца очень редко. После этой встречи только через полгода, осенью. Я сказала, что жду ребенка. Он размягчился и разрешил нам с мужем ездить в Зубалово"sup"5"/sup" - "Тебе нужен воздух", - сказал он. Мы стали снова ездить туда, совсем одни. Там было так пусто! Василий"sup"6"/sup" был на фронте со своей дивизией, потом - корпусом. Он шел и шел в гору - генерал, ордена, медали - и все больше пил.
9 мая 1945 года, когда по радио объявили о конце войны, я позвонила отцу. Было раннее утро. Я ужасно волновалась - в Москве было шумно, весело, уже все знали о победе... "Папа, поздравляю тебя, победа!" - смогла только сказать я, и мне захотелось плакать.
"Да, победа! - сказал он. - Спасибо. Поздравляю тебя! Как ты себя чувствуешь?". Я чувствовала себя великолепно, как все в Москве в тот день!
А отца я увидела снова лишь в августе - когда он возвратился с Потсдамской конференции. Я помню, что в тот день, когда я была у него, пришли обычные его посетители и сказали, что американцы сбросили в Японии первую атомную бомбу... Все были заняты этим сообщением, и отец не особенно внимательно разговаривал со мной. А у меня были такие важные - для меня - новости. Родился сын! Ему уже три месяца, и назвали его Иосиф... Какое значение могли иметь подобные мелочи в ряду мировых событий, - это было просто никому не интересно... К тому же мой брат успел что-то наговорить отцу нелестное о моем муже, - и отец был холоден, безразличен, замкнут.
В следующий раз мы увиделись не скоро... Отец заболел и болел долго и трудно.
Я даже не помню, виделись ли мы с ним зимой 1945/46 года... Я снова училась в университете - надо было наверстывать пропущенный из-за ребенка год... Мы жили с мужем в городской нашей квартире, учились оба. Наш сын жил в Зубалове с нянями - моей и своей. Отец, очевидно, считал, что поскольку все, что надо, для меня делается, - чего же еще требовать? С моим мужем он твердо решил не знакомиться.
------------------
"sup"1"/sup" С 1940 по 1944 г. к С. Аллилуевой был приставлен для охраны М. Н. Климов.
"sup"2"/sup" Так С. Аллилуева называет А. Каплера.
"sup"3"/sup" Генерал Н. С. Власик возглавлял охрану Сталина.
"sup"4"/sup"Г. И. Морозов.
"sup"5"/sup" Дача "Зубалово" возле Усова.
"sup"6"/sup" Василий Сталин, старший брат С. Аллилуевой.
Отцы и дети (19.11.2003)