Алексей Николаевич Косыгин занимал самые высокие и ответственные посты в правительствах при всех авторитарных режимах - от сталинского через хрущевский к брежневскому. Не означает ли это, что Косыгин органично совмещал личные принципы с принципами или беспринципностью очередного диктатора? В то же время народ сохранил о нем добрую память.
Объяснить этот феномен наши корреспонденты В. РОМАНЕНКО и А. БИНЕВ попросили академика Д. ГВИШИАНИ, зятя А. Н. Косыгина.
- Алексей Николаевич никогда и ни к кому не приспосабливался. Он был прежде всего честным и добросовестным человеком, компетентным специалистом с чувством большой ответственности за порученное дело.
Для "очередного диктатора" он был "скорой правительственной помощью".
- Готовясь к этому разговору, мы наткнулись в американском журнале "Ньюсуик" за ноябрь 1964 г. на такую оценку: "Косыгин - новый тип советского руководителя, не столько идеолог, сколько практик... Человек такого типа мог бы возглавлять крупную корпорацию вроде "Форда" или "Дженерал моторс", но не кажется способным руководить политической партией". Согласны ли вы с такой точкой зрения?
- Я считаю эту оценку, в принципе, верной. На мой взгляд, объективной причиной выдвижения в 30 - 40-х гг. молодых руководителей, таких, как А. Н. Косыгин, была вынужденная необходимость в компетентном управлении усложняющимся народным хозяйством, которая заставляла отказываться от практики назначения лишь лично преданных партийных работников. Новые люди были профессионалами, специалистами, выросшими не на политическом поприще, а на производстве, не замешанными во фракционной борьбе.
В семейном кругу Алексей Николаевич вспоминал, как 1 января 1939 г. ехал по срочному вызову в Москву в одном купе с артистом Николаем Черкасовым. Утром Черкасов купил свежую газету, прочел сообщение о назначении Косыгина наркомом текстильной промышленности и никак не мог поверить, что Алексей Николаевич ничего об этом не знал, а был поставлен перед фактом.
Процитированная вами статья из "Ньюсуик" была опубликована в 1964 г., после октябрьского Пленума, освободившего Хрущева. Конечно, в той ситуации Косыгин, безусловно, был руководителем нового типа, известным не идеологическими тирадами, а конструктивным подходом. Но он принадлежал своему времени, системе, которую мы сейчас называем административно-командной и пытаемся разрушить до основания. Косыгин работал на сохранение, или, лучше сказать, на совершенствование этой системы, понимая ее недостатки.
На заседаниях Совета Министров и в других аппаратах власти он всегда внимательно выслушивал доклады, сообщения, причем, не любил, когда читались подготовленные тексты, быстро просчитывал в уме приводимые цифры и иногда сразу же указывал на ошибки. Некоторые министры побаивались его, так как он остро чувствовал бездарность.
Однажды, проходя мимо магазина, Алексей Николаевич увидел в витрине ценники на посуду. Он тут же вошел в универмаг и сказал перепуганному продавцу и прибежавшему директору, что цены неоправданно завышены. Так и оказалось... Не раз Алексей Николаевич говорил, что общественная система, в которой высший руководитель вынужден лично следить за такими "мелочами", не может надежно функционировать. Но стоило в ключевых вопросах чуть отпустить вожжи, передовериться, как все рассыпалось.
- Нам известно, что у А. Н. Косыгина была своя концепция социалистического государства. В чем она заключалась?
- Он считал систему военного коммунизма вполне оправданной для своего времени, был убежден, что нэп был обусловлен закономерностью развития и слишком рано и несправедливо упразднен. В конце 20-х - начале 30-х гг. Косыгин работал в Сибири в системе кооперации. Он считал большой ошибкой принятое при Хрущеве решение о реорганизации промысловой кооперации и передаче всех предприятий в министерства. Он часто говорил, что в государстве необходимо сочетать все формы собственности, настаивал на активном совершенствовании функций управления, считая первоочередной задачей его децентрализацию, но при сохранении координирующих функций центра. Он выдвигал предложения по развитию товарно- денежных отношений, реорганизации управления промышленностью, сферой услуг, сельским хозяйством, в которое, по его выражению, "как в прорву", уходили миллиарды рублей. Его возмущали размеры затрат на армию, и он говорил, что гонка вооружений кончится для нас полным разорением...
Его представления о первом этапе работы по-новому были подробно изложены в документах, которые нередко называют "косыгинской реформой". Эта реформа натолкнулась на растущие препятствия и в конце концов свелась на нет. Одной из решающих причин этого Косыгин считал неспособность высших партийных органов понять неотвратимость перемен. Но, как и большинство специалистов, работавших над реформой, Косыгин верил в возможность социалистического пути развития. Он был убежден, что неподготовленный переход от планирования к рыночному регулированию не обеспечит оптимального развития экономики при наших ресурсах, производительности труда, отношении людей к ресурсам и труду.
- Был ли Алексей Николаевич знаком с М. С. Горбачевым?
- Да, конечно, ведь они встречались на заседаниях Политбюро, но были знакомы и раньше. Алексей Николаевич бывал в Кисловодске, где и встречался с Горбачевым, который в то время работал первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС. Я понимаю ваш интерес. Косыгин держал свое мнение о людях при себе, крайне редко высказывал оценки, иногда поразительно точные...
- Косыгин был "человеком Сталина", так как именно с его "легкой" руки занял свой первый правительственный пост. Как он относился к вождю?
- Едва ли можно назвать его "человеком" кого-либо из вождей. Отношение его к Сталину было сложным. Косыгин отдавал должное умелому руководству Сталина во время войны. Алексей Николаевич был, кажется, единственным заместителем, оставшимся со Сталиным в Кремле, когда все правительство было эвакуировано в Куйбышев, и, говоря о встречах с ним, никогда не высказывал каких-либо отрицательных замечаний. Сталин был многоликим, умел выглядеть добродушным и мудрым, сочетая это с постоянной подозрительностью и чрезвычайной жестокостью. Наверное, привычка скрывать свои мысли и чувства, приобретенная в годы сталинской "службы", лишила Косыгина друзей...
- По фото- и киноматериалам он производил впечатление замкнутого и мрачного человека.
- Это поверхностное впечатление. Со многих хранящихся у нас фотографий он улыбается такой обезоруживающе открытой улыбкой, какая встречается только у очень добрых людей. Он был, скорее, постоянно озабоченным, погруженным в себя. Напряженно работал.
Он сознательно избегал какой бы то ни было "дружбы семьями" из опасений, что личные отношения могут отразиться на государственных интересах. Со времени работы в Сибири, учебы у него оставались друзья - Федор Федорович Новиков, Леонид Георгиевич Минаев, живший в Ленинграде Николай Николаевич Сункин. Все они занимали рядовые должности.
- А как строились его отношения с Хрущевым?
- В первые годы Косыгин, хоть и был "задвинут", полностью поддерживал новую политику. Хрущев ему мало симпатизировал, но, ценя его опыт и компетентность, вернул его из "опалы". Их отношения всегда оставались неровными и настороженными. Алексей Николаевич очень переживал непоследовательность Хрущева, его импульсивность при решении важных вопросов, но уважал политическую решительность. Отношение Косыгина к Хрущеву изменялось по мере того, как возрождался культ личности, напоминавший сталинскую авторитарность, хотя, конечно, не в столь жестких и страшных формах.
К старому стилю добавилась новая особенность - резко повысилась роль аппарата, помощников, референтов. И ведь этот стиль утвердился на многие годы, изолируя от народа верхушку партии. Так было при Брежневе, Андропове, Черненко и, несмотря на перестройку, продолжается в известной мере и в наши дни.
- При Брежневе Косыгин занял высший пост в стране. Это были годы его взлета. Как это отразилось на его отношении к Генеральному секретарю?
- Брежневский период прочно окрестили "застойным". Но "черных" и "белых" периодов не бывает, а мы за ярлыками не видим нюансов. У руководства стояли разные люди. С одной стороны, Брежнев, Суслов, Кириленко, Романов, с другой - Косыгин, Машеров, но появились Горбачев и Рыжков...
В самом начале Алексей Николаевич относился к Брежневу искренне, даже с симпатией, но черты характера Генерального секретаря, усиленные укрепляющейся единоличной властью, не могли долго оставаться тайной для окружающих.
Я утверждаю, что в "застойный период" была возможность - пусть ограниченная, чреватая неприятностями - выражать свое мнение. Я не раз слышал резкие слова, которые Алексей Николаевич говорил Брежневу в телефонных разговорах.
Я вовсе не стремлюсь представить Косыгина идеальным героем, борющимся с темными силами. У него были слабости и ошибки, со многим он мирился, поступаясь собственным мнением, но одно могу сказать твердо - превыше всего для него стояли интересы дела. Я считаю глубоко трагичной приметой нашей действительности то, что простая порядочность кажется геройством...
В трудные минуты Косыгин не раз заговаривал об отставке, но его останавливало чувство ответственности за положение дел в стране. Один из редких случаев, когда я видел его вспылившим, был связан с отказом Политбюро обсуждать стратегические проблемы развития страны и связанные с этим принципиальные трудности формирования нового пятилетнего плана. Другой - с решением "чешского вопроса". Он никогда не был таким мрачным, как в те дни. Таким он предстает и на официальных фотографиях в августе 1968 г. Уже будучи тяжело больным, он глубоко переживал решение о вводе войск в Афганистан.
Что касается "взлета", это спорное утверждение. Косыгину удалось довести до многих принимающих решения кое-какие идеи о децентрализации управления, убедить их признать недостатки в управлении экономикой. В 1961 - 1962 гг. были начаты серьезные эксперименты, в 1965 г. приняты решения об экономической реформе. Кстати, во второй половине 60-х гг. были достигнуты наилучшие экономические показатели. Когда началась дискуссия о том, нужен ли нам малолитражный автомобиль, Косыгин отстоял свою позицию, и в 1966 г. был подписан контракт с фирмой ФИАТ на строительство автомобильного завода в Тольятти.
Но в 70-х гг. все работы по экономической реформе были постепенно свернуты вопреки позиции Косыгина.
Он был категорически против подмены хозяйственников партийными руководителями, не любил, когда министры "согласовывали" или "увязывали" государственные вопросы с некомпетентными членами Политбюро. Вообще, с раздражением относился к партийной иерархии, считая, что с этого хода в правительство часто попадали случайные люди.
- Он ведь умер, не будучи членом Политбюро, хотя в печати об этом сообщалось скупо...
- В последние годы отношение Брежнева и его окружения к Косыгину резко ухудшилось.
Находясь в больнице, в октябре 1980 г. он вынужден был написать заявление об освобождении его от обязанностей Председателя Совета Министров СССР. Заявление было послано вечером, накануне сессии Верховного Совета, но уже после состоявшегося Пленума ЦК. Было оно очень кратким, в нем ничего не говорилось о членстве в Политбюро. На второй день после отставки с поста Председателя его лишили охраны, правительственной связи, служебной машины, которая, правда, больше не понадобилась - оставшиеся дни он провел в больнице. Никто из коллег, бывших помощников, охранников не навещал и не звонил ему, чтобы сказать доброе слово, все чего-то опасались, как в былые времена. Умирая в больнице, он бредил цифрами, переживал за предстоящую пятилетку, опасаясь ее полной неудачи, огорчался нежеланием Политбюро заниматься этим вопросом...
18 декабря 1980 г. Алексей Николаевич скончался в больнице. О его смерти не было сообщения целых три дня. Мне не хочется об этом вспоминать. На самом деле Косыгин остался, по меткому выражению Д. Гранина, "запрещенной главой". О нем быстро забыли партийные чиновники.
- Почему вы и ваша жена так долго отказывались от интервью? Вы и сейчас неохотно согласились на него...
- Я объясню причины, тем более, что моя жена уже не сможет этого сделать - она скончалась 13 января нынешнего года.
Часто оказывалось, что наших и зарубежных журналистов интересуют главным образом "жареные" факты, касающиеся Хрущева, Брежнева, других членов Политбюро. Нам же это претило.
Мы не считали возможным выносить на публику суждения, высказанные в семейном кругу. Неписаные правила порядочности ценились Алексеем Николаевичем превыше всего, были завещаны нам, и мы никогда не сделали бы того, чего не одобрил бы он сам.
Какой демократ не мечтает стать начальником