Продолжение. Начало в N 3.
БРЕЖНЕВ, в те годы еще энергичный и деловой, сказал:
- Садись... Ты, наверное, переживал, что мы тебя долго не приглашали? Но не в тебе дело, с тобой все ясно, мы тебя знаем... Тут была задержка с Марченко, долго подбирали ему место. Значит, просишься в Сибирь? Мы вот тут подумали и решили послать тебя в Томск. Как на это посмотришь?
То, что меня направляли в Сибирь, - это было просто счастье! Но что касается Томска, то здесь я особой радости не ощутил: знал, что Томская область запущенная, лежит вдали от больших дорог. Тогдашний секретарь Томского обкома, что называется, спал и видел, когда же его вернут в столицу. Соответственно шли в области и дела.
Однако все эти соображения я, естественно, оставил при себе и сразу дал согласие. А когда вышел из кабинета генсека, то подумал, что вариант не такой уж плохой: во всяком случае, в этой сибирской области можно от души поработать, понять, на что ты в действительности способен.
И теперь, с дистанции времени, могу сказать, что томский период был самым интересным, самым прекрасным в моей жизни. Это был период душевного подъема. Если бы я больше нигде не работал, то все равно имел бы все основания считать свою жизнь удавшейся, а себя - счастливым человеком. Хотя приходилось, конечно, нелегко, порой часа свободного не выкраивал, как говорится, трудных дней было множество, но в тягость - ни одного. С чудесными людьми свела меня в эти годы судьба! И это, пожалуй, главное, ибо без настоящего товарищества пусто жить человеку. Помню, в 1983 году, когда я улетал в Москву и провожали меня в томском аэропорту члены бюро обкома, прощаясь, я сказал:
- Да-а, семнадцать лет - это не семнадцать мгновений...
НО Я СНОВА забегаю вперед. А в то утро, когда услышал от Михаила Сергеевича неожиданное для меня известие, мне мгновенно припомнились события 1964- 1965 годов, связанные с приходом в ЦК Капитонова. Окончательно стало ясно: в партии действительно начинается новый этап - замена заведующего орготделом указывала на это неопровержимо. И еще подумалось: странно все-таки распорядилась судьба - семнадцать лет назад, уезжая "из-под" Капитонова в Сибирь, мог ли я предположить, что меня будут прочить на смену ему? Кстати, Капитонов был человеком неплохим, честным, и вопрос носил объективный характер: независимо от личных качеств, тот, кто при Брежневе занимался кадрами, при Андропове, конечно, должен был покинуть свой пост. Это разумелось само собой.
Между тем Горбачев снял трубку прямого телефона, связывающего Генерального секретаря с членами Политбюро.
- Юрий Владимирович, у меня Лигачев. Когда вы могли бы его принять?.. Хорошо, я ему передам.
И, положив трубку, ободряюще сказал:
- Он примет тебя прямо сейчас. Иди. Ну что ж, Егор, желаю!
Я поднялся на пятый этаж и пошел к кабинету N 6, где по традиции работали Генеральные секретари. В ту пору мне было уже шестьдесят два года. За плечами нелегкая жизнь, в которой хватало драматизма. Да и политический опыт накопился за десятилетия немалый - так уж сложилась судьба, что в разные годы мне довелось общаться не только с высшими советскими руководителями, но и с Мао Цзэдуном, причем дважды. Томская область уверенно "встала на крыло". В общем, цену я себе, конечно, знал. А главное, совершенно не думал о карьере - в этом была моя сила. Да и какая карьера в шестьдесят два года? Хотя физически, благодаря здоровому образу жизни, я чувствовал себя великолепно и готов был впредь тянуть любой воз, но, повторяю, по возрасту уже не беспокоился за свою судьбу, а потому телячьего восторга в связи с возможным новым назначением в Москву не испытывал.
ЗНАЕТЕ, у каждого возраста есть своя сила и свои слабости. Когда человеку за шестьдесят, суетное, сиюминутное ослабевает в нем, зато все заметнее сказывается накопленная на жизненном пути мудрость. Да, не каждому суждено испытать эти внутренние душевные перемены, но мне очень близки мысли Льва Толстого, который писал, что, достигнув вершины лет, человек оставляет в прошлом личные стремления и получает возможность полностью сосредоточиться на гражданских чувствах, на служении Отечеству. Правда, Толстой связывал эту душевную перемену с пятидесятилетним возрастом. Но то ведь было сказано в прошлом веке. А в нынешнем возрастные границы сдвинулись.
При этом надо, конечно, иметь в виду, что в высшем эшелоне власти необходимо сочетать руководителей различных возрастов, ибо здоровое тщеславие, свойственное людям помоложе, - столь же необходимый элемент руководящей элиты, как и опыт, рассудительность, приходящие с возрастом. В этой связи хочу сказать о следующем. Впоследствии, когда брежневский период окрестили застойными годами, я был согласен с этим определением лишь отчасти. Да, в руководящем ядре партии оказалось явно избыточное число политиков преклонного возраста, которые уже не имели перспективы и были озабочены лишь удержанием в своих руках власти. Их деятельность, безусловно, можно и нужно характеризовать словом "застой". Но если говорить о стране в целом, то на необъятных наших просторах картина была неодинакова.
В ЭТИ ГОДЫ на востоке страны были созданы крупнейшие народнохозяйственные комплексы, в том числе западносибирский нефтегазовый и нефтехимический комплекс мирового масштаба. В европейской части страны поднялись ВАЗ, КамАЗ, да и другие стройки, которые никак не назовешь застойными. В 60-70-е годы национальный доход вырос в 4 раза, ввод жилья - более чем в три раза. Был достигнут военно-стратегический паритет между СССР и США. Усилиями многих людей страна продолжала продвигаться вперед, хотя в последние годы брежневского руководства заметно снизились темпы роста экономики, разрастались злоупотребления властью, падала дисциплина, целые зоны страны были вне критики.
Если говорить кратко, то можно сказать так: застой был не на рабочих местах, а в руководящем политическом ядре страны. А еще в марксистско-ленинской теории. Там тоже был застой. В результате страна не смогла перейти к новому этапу научно- технической революции, на пороге которого стояла. Развитые страны мира в 70-х года совершили этот переход, а мы его прозевали, топтались на месте. Эта промашка роковым образом повлияла на дальнейшее развитие страны. В этом немалая вина руководства страны, а также ведущих ученых- обществоведов, сосредоточивших свое внимание на обосновании так называемого "развитого социализма", но упустивших из поля зрения главную проблему последней трети двадцатого века - очередной этап НТР. Кстати, среди этих обществоведов было немало ученых, которые впоследствии трубно заговорили о застое, провозгласили себя прорабами перестройки.
Вообще, эта тема заслуживает особого внимания, и я к ней еще вернусь в связи с намечавшимся Пленумом ЦК по научно- техническому прогрессу. Здесь же имею возможность коснуться ее лишь бегло. Как уже упоминалось, в 50-х годах мне довелось работать рядом с выдающимися советскими учеными в новосибирском Академгородке. В Томске мы тоже большое внимание уделяли созданию научной базы - известно, слава первого в Сибири Томского университета продолжает прирастать, сегодня Томск стал крупным научным и вузовским центром. Многие известные советские ученые приезжали сюда, помогая создавать комплекс научных институтов Академии наук. Академии медицинских наук СССР. В общем, в научном мире у меня всегда было немало знакомых, они-то и держали в курсе процессов, происходивших на академическом Олимпе и вокруг него, в том числе делились своим беспокойством по части недостаточного внимания к вопросам научно-технического прогресса.
О застое, видимо, надо говорить так же, как о любом другом общественно - политическом явлении: в одних местах и сферах застой действительно процветал, если уместно сочетать эти понятия, - а в других жизнь продолжала идти вперед. Честно сказать, я противник всеобщих, всеохватных политических ярлыков, которые, безусловно, являются по сей день не выкорчеванным из сознания наследием сталинских времен. Истина конкретна, и попытка одним-единственным словом-символом, объяснить все происходившее и происходящее в жизни - это не более чем пропагандистский трюк. Мы все это уже проходили в прошлом: "космополитизм", "волюнтаризм"... "Застой" - это термин из того же прокурорского ряда, правда, смягченный обстоятельствами времени.
ПИШУ это к тому, что в 1983 году, когда Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Андропов, я, как и многие другие секретари обкомов партии, с нетерпением ожидал перемен, понимая, что страна, к сожалению, встала на рельсы, ведущие в социально-экономический тупик. Надо было по-настоящему. впрягаться в новое дело и вытаскивать державу на главный путь. В том факте, что при Андропове, человеке мудром, но, увы, слабом здоровьем, начал быстро возрастать политический вес Горбачева - молодого, энергичного, - я видел добрые предзнаменования. И поскольку в их планах какая-то роль отводилась мне - роль, надо сказать, весьма и весьма важная, но все-таки вспомогательная, рабочая, а никак не ведущая, не карьерная, - то я без колебаний был готов принять ее. Происходящее соответствовало моим взглядам.
Надо делать дело! Андропов и Горбачев наметили смену кадров - она неизбежна в историческом плане. Меня направляют на тот участок, где придется практически заниматься этим нужным, очень нужным, но, увы, не всегда благодарным делом. Ну что ж, надо - так надо!
Никаких иных соображений у меня тогда не было. В силу возраста я считал, что предлагаемая мне работа станет последней в жизни, и внутренне так готовился крутануть маховик дела, чтобы, как говорится, людям добрым стало хорошо, а чертям жарко.
С таким настроением и вошел в приемную Андропова.
Юрий Владимирович принял меня тоже очень быстро. Сразу спросил:
- С тобой говорил Горбачев?
- Говорил.
-.... я буду вносить на Политбюро предложение, чтобы вас утвердили заведующим орготделом. Как вы на это смотрите? Мы вас достаточно хорошо изучили...
Задавать лишние вопросы было ни к чему. Я кратко ответил:
- Я согласен. Спасибо за доверие.
- Тогда сегодня в одиннадцать часов будем утверждать тебя на Политбюро.
- Уже сегодня? - невольно вырвалось у меня. Чего-чего, а такого темпа, такого стремительного развития событий я никак не ожидал.
- А чего тут ждать? Надо делать дело...
Весь разговор занял минут десять. Выйдя из кабинета Андропова, я взглянул на часы и понял. что могу не успеть в Кремль, на заседание Политбюро. Генсек-то поедет на машине, а у меня транспорта нет - надеяться приходилось только на собственные ноги. Между тем опаздывать на заседание ПБ мне никак нельзя; оно, как правило, начинается именно с кадровых вопросов. На то, чтобы заглянуть к Горбачеву и рассказать ему о разговоре с Андроповым, времени не оставалось вовсе. К тому же Михаил Сергеевич наверняка уже уехал в Кремль, члены Политбюро собирались в Ореховой комнате раньше, чем прибывал генсек.
Не мешкая, я спустился вниз, вышел на Старую площадь и быстро зашагал по улице Куйбышева по направлению к Кремлю.
АНДРОПОВ
ЧЛЕНЫ Политбюро собираются на заседания в Кремле - на третьем этаже старинного здания с высокими потолками и высокими окнами, из которых видна Кремлевская стена. Рядом Красная площадь, Мавзолей В. И. Ленина. Конечно, внутренняя планировка этой части здания правительства претерпела существенные изменения, помещения отделаны, по-современному, сюда проведены все виды связи. Собственно говоря, здесь находится не только зал заседаний Политбюро, но также кремлевский кабинет Генерального секретаря и его приемная. Здесь же - так называемая Ореховая комната с большим круглым столом, за которым перед заседаниями обмениваются мнениями члены высшего политического руководства. За этим круглым столом в предварительном порядке, так сказать, неофициально, без стенограммы и протокола иногда обсуждаются важнейшие, наиболее сложные вопросы повестки дня. Поэтому бывают случаи, когда заседание начинается не в одиннадцать ноль- ноль, а с запозданием на пятнадцать двадцать минут. Разумеется, в заседаниях принимают участие также кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК, но они собираются уже непосредственно в продолговатом зале, за длинным столом, где за каждым негласно закреплено постоянное место. Приглашенные рассаживаются за небольшими столиками, поставленными вдоль стен.
Кроме кремлевского зала заседаний, как и во многих других странах, есть так называемый командный пункт, где в случае особых обстоятельств также могут собраться члены высшего политического руководства. Было бы лучше всего, если бы этим резервным командным пунктом никогда не пришлось воспользоваться.
В последние годы при Брежневе заседания ПБ были короткими, скоротечными - всего лишь за час, а то и минут за сорок принимали заранее заготовленные решения и разъезжались. Но при Андропове высшее политическое руководство начало работать в полную силу, обсуждения длились часами. Перерывов не было, обычно довольствовались бутербродами и чаем. При Горбачеве был введен обеденный перерыв: все спускались на второй этаж и обедали за общим длинным столом, где продолжалось активное неформальное обсуждение различных вопросов, в том числе и стоявших в повестке дня, а также шел обмен впечатлениями о публикациях в прессе, о новых театральных спектаклях, о телепередачах, о поездках по стране.
КАК первому секретарю обкома мне порою приходилось присутствовать на заседаниях Политбюро. Торопливо шагая по улице Куйбышева к Кремлю, я мимолетно пытался представить себе, как повернется сейчас разговор, какие будут задавать мне вопросы и как отвечать на них. Впрочем, волнения я не испытывал совершенно. Во-первых, не сомневался, что Генеральный секретарь сумеет провести свою линию. Но, главное, не делал никакой личной ставки на переезд в Москву. Меня удовлетворяла работа в Томске, предложение Горбачева было неожиданным, внезапным, и мои чувства в те минуты сводились к следующему; как получится, так тому и быть!
Правда, меня еще интересовало, как будет решен вопрос с Капитоновым. Но, конечно же, такие вопросы хорошо продумываются заранее. Когда началось рассмотрение кадровых вопросов, Андропов сказал:
- Есть предложение - Егора Кузьмича Лигачева утвердить заведующим отделом организационно-партийной работы, а товарищу Капитонову поручить заниматься сферой производства и реализации товаров народного потребления. Вы знаете, какое мы придаем этому значение, это - важнейший участок работы. Товарищ Лигачев имеет опыт работы на заводе, в комсомоле, в Советах. Работал и в ЦК, - этот момент Андропов подчеркнул особо. - Значит, знает работу аппарата ЦК. Как будем поступать, товарищи?
Кто-то спросил:
- Сколько лет работал в Томске?
- Семнадцать.
Тут я в шутку уточнил:
- Семнадцать с половиной...
Андропов улыбнулся. Утвердили, благословили, но вдруг Н. А. Тихонов с наигранной серьезностью спросил у меня:
- А мне что теперь делать? - И, поскольку я не понял вопроса, тут же добавил; - Вы мне поручения давали? Давали. Что же я теперь делать буду?
Затем, повернувшись к Юрию Владимировичу, пояснил: Лигачев два дня назад был у меня на приеме и, как говорится, решил вопрос о строительстве в Томске концертного зала и создании четвертого академического института - по проблемам материаловедения. Я обещал ему помочь в этом деле. А теперь вот он из Томска уходит...
Андропов прекрасно понял шутку и в этой же манере ответил:
- Что ж, придется Председателю Совета Министров выполнять поручения, а проверку оставим за новым заведующим отделом товарищем Лигачевым.
На этой шутливой ноте мой вопрос был завершен. Кстати, и концертный зал, и академический институт, который создавали с согласия и помощью академиков А. П. Александрова и Г. И. Марчука, в Томске теперь действуют.
Когда я вышел из зала заседаний Политбюро, было примерно половина двенадцатого. Всего полтора часа прошло после разговора с Горбачевым, а жизнь моя круто изменила маршрут.
ЧЕСТНО говоря, в памяти не сохранилось, как прошел остаток того дня. Зато на следующее утро меня поджидала новая неожиданность. Я пришел к Горбачеву, чтобы накоротке обменяться мнениями, и Михаил Сергеевич вдруг сказал:
- А знаешь, тебя очень поддержал Громыко. Как-то был даже такой случай. Андропов, Громыко и я обсуждали кандидатуру на пост заведующего орготделом, я сказал тогда, что нужен бы человек типа Лигачева. И был приятно удивлен, что Громыко сразу поддержал: я, говорит, знаю о нем, достойная кандидатура... Это, наверное, месяца два назад было. Ну, сам понимаешь, понадобилось время на выяснение и прочее. Юрий Владимирович ведь кадры изучает тщательно.
Поддержка со стороны Громыко была для меня действительно неожиданной, даже удивительной. Дело в том, что лично мы не были знакомы, никогда не встречались, не беседовали. Я, кстати, полагал, что Андрей Андреевич обо мне ничего и не знает, только фамилию, видимо, слышал. А вот, оказывается, старейшина Политбюро меня поддерживает. Почему? Откуда ему обо мне известно?
Начал прикидывать и вспомнил, как в самом начале 80-х годов меня сватали послом в одну из престижных европейских стран. На этот счет Суслов и Русаков внесли предложение на Политбюро. Об этом мне как-то рассказал Зимянин, подчеркнув, что предложение все дружно поддержали. При этом Михаил Васильевич сказал в похвалу:
- Видишь, назначили послом в хорошую страну, даже не спросив тебя. Значит, знают, уважают...
Но я не поддержал шутки:
- Напрасно, между прочим, не спросили, я из Сибири уезжать не собираюсь.
- А что ты теперь сделаешь? Решение в принципе принято.
- А вот сделаю, увидишь. Дальше Сибири не пошлют, а ниже, чем секретарем первичной парторганизации, не изберут. А меня и такое устроит.
Вскоре после того разговора меня вызвали к Суслову. У него в тот раз находился и Капитонов, и оба они говорили о назначении меня послом, как о деле решенном. Причем речь об этом шла, как о выдвижении, о высоком доверии и поощрении за хорошую работу в нелегких сибирских условиях. Но я категорически отказывался, чем вызвал раздражение Суслова. Мои доводы он, конечно, во внимание не принял и, прощаясь, не оставил никаких надежд на то, что решение будет изменено.
На следующий день я улетал в Томск. Но в самолете, обдумав все хорошенько, решил немедленно обратиться с личной просьбой к Брежневу и сразу же принялся за письмо к нему.
Продолжение следует.
АКТУАЛЬНОЕ ИНТЕРВЬЮ. Геннадий Селезнев: "У нас своя дорога"