По нашей просьбе народный депутат СССР и Республики Армении Т. ГДЛЯН рассказывает о своем аресте в дни путча.
ЛОЖАСЬ 18 августа спать, я не предполагал, что наутро случится самое ужасное, хотя психологически уже давно был подготовлен к возможности переворота со стороны правых. Меня разбудил телефонный звонок: помощница по депутатским делам Н. Черноротова сообщила, что введено чрезвычайное положение.
Я стал перебирать в голове возможные варианты. Либо: Горбачев "у целом" одобрил идею переворота, как всегда, поручил грязную работу другим, через некоторое время вернется и въедет в Кремль на "красном" коне. Либо: путч провалится, непосредственные участники с подачи того же Горбачева будут расстреляны, чтобы спрятать концы в воду, а сам он опять-таки въедет в Кремль, но уже на "белом" коне. Либо: Лукьянов, которому Президент СССР поручил осуществить путч, после переворота решил не возвращать власть Горбачеву, а порулить сам.
Из разных городов посыпались звонки: "Что делать?". Я советовал поднимать народ, требовать от депутатов собрать сессии всех уровней и официально признать неконституционность переворота. Сам же решил отправиться в российский парламент (поскольку предполагал, что Кремль уже блокирован) и в "Белом доме" начать действовать.
До ухода решил перепрятать в надежном месте 30 томов по кремлевско-узбекскому делу, хранившихся в моей квартире. Когда вернулся домой за очередной партией документов, решил наскоро позавтракать. Но не успел. Позвонили в дверь. Открываю. Стоят трое кагэбэшников в штатском и участковый милиционер. Объявляют, что я арестован согласно распоряжению коменданта г. Москвы генерал-полковника Н. Калинина и должен немедленно следовать за ними. Я ответил, что не могу выполнить это распоряжение, так как обладаю депутатской неприкосновенностью и нужно согласие на мой арест со стороны ВС СССР и ВС Армении. Но, конечно, мои доводы пролетели мимо их ушей. "Ну хоть позавтракать дайте. Ведь я еду в тюрьму!". - "Никакого завтрака. Взять его!". В это время зазвонил телефон. Дочь подняла трубку: "Папа, звонит дядя Коля". Была попытка выхватить трубку у нее, но я перехватил: "Николай, за мной пришли. Уходи!". Это был Иванов. Потом я мучительно думал, взяли его или нет?
СНИЗУ нас ждали кофейные "Жигули" 60 - 33 ММЗ, за рулем сидел четвертый оперативник из КГБ. Посадили на заднее сиденье, с обеих сторон сели "супостаты". "Куда вы меня везете?". - "В комендатуру Москвы". Смотрю, а мы уже выезжаем за пределы Москвы в сторону Балашихи. По пути вижу указатель "Медвежьи озера". Какая к черту комендатура! Свернули с шоссе и в начале одиннадцатого подъехали к воротам войсковой части. Долго велись переговоры: никто не хочет меня принимать. Потом выяснилось: приехали не туда. Думаю: "Если люди не знают, куда вести, то не все в порядке в этом доме".
Едем дальше. Приехали к другой воинской части. На этот раз, к моему несчастью, открылись ворота, и мы въехали в военный городок. Остановились у штаба. Двое кагэбэшников вышли, доложили, что "груз" доставлен. Подошел командир части, офицеры и с ними мужчина в штатском. Вслед за своими "провожатыми" отправился на третий этаж. Сразу обратил внимание на наличие усиленной охраны: на каждом из этажей - по 2 автоматчика, вокруг здания - еще взвод. Выяснилось, что это воздушно-десантная бригада.
Завели в казарму, место отвели в Ленинской комнате по соседству с основным помещением. В этой! комнате мне и предстояло провести время.
Штатский предложил мне сесть. Я говорю: "Сесть я еще успею". - "Тогда сяду я". - "А вам-то как раз и надо, наверное, сидеть. А я постою". После пикировки я все-таки сел. "Я хотел бы знать, с кем я говорю? Или это секрет?". Маленькая, нерешительная пауза. "Ну что вы, что вы. Это не секрет. Я - полковник КГБ Чайка Геннадий Павлович из контрразведки".
И НАЧАЛАСЬ игра в "кошки-мышки": я играл роль мышки, а кошкой был он. Прежде всего я потребовал объяснить, за что меня арестовали. Полковник лицемерно заявил, что ничего не знает, что находится в отпуске, совершенно случайно оказался на территории войсковой части и просто пришел посмотреть на Гдляна. "Позвольте вам заметить, товарищ полковник из КГБ. Не надо мне морочить голову! В КГБ случайных вещей не бывает. Вы имеете дело отнюдь не с дураком. Как будет решаться моя судьба?". Он, не моргнув глазом, отвечает: "Я ничего не знаю. Вашу судьбу будет решать войсковая часть, в которой вы находитесь. Я тут ни при чем".
Но полковник КГБ не был бы полковником КГБ, если тут же не стал зондировать мои взгляды на происходящее, не проявляю ли я каких-нибудь колебаний, нельзя ли сделать из меня агента КГБ. Естественно, я сразу же пошел в атаку, обрушил на него шквал разоблачений. И спустя минут 40 ему ничего не оставалось, как сделать для себя и своего начальства вывод: "Каким ты был, Гдлян, таким и остался".
После окончания разговора полковник КГБ уехал. Я же попросил командира части показать границы моей "свободы" на территории казармы. Меня провели по зданию. Как я понял, ожидалось большое пополнение - человек 60. В зале стояли накрытые столы, уставленные приборами и тарелками с бутербродами с "заморской" икрой. От одного из офицеров позднее я узнал, что ждали не меня и других демократов, а семьи высокопоставленных партийных и государственных работников Москвы, которые, как объяснили офицерам части, "могли пострадать во время резни, намеченной на ближайшие дни демократами". И как раз десантники должны были спрятать у себя эти семьи. Появление же Гдляна у офицеров вызвало удивление. Но потом они для себя объяснили это так: раз новые советские руководители объявили беспощадную войну с мафией, то Гдляна для обеспечения его безопасной работы и привезли в часть.
ДНЕМ слышу шум, гам. Выхожу - знакомый, бывший полковник авиации Проселков Николай Владимирович, в наручниках, его силой заталкивают в казарму. Рубашка у Проселкова вся в крови. Как он потом рассказал, его взяли дома. Он, правда, успел забаррикадироваться, но дверь была высажена. Тогда он схватил топор, стал защищаться и нанес кому-то из кагэбэшников удар.
Вечером, часов в 8, привозят еще одного - депутата России Комчатова Владимира Федоровича. Больше никого так и не привезли. Мы поняли, что у гэкачепистов что-то не клеится.
Следующий день прошел почти в непрерывных разговорах с офицерами части. За одним исключением, это были порядочные люди, которые, не сомневаюсь, душой были на нашей стороне.
Нам разрешили смотреть телевизор, но, к нашему сожалению, в эти дни советское телевидение баловалось только мультиками да "Лебединым озером". А официальные объявления не давали ничего нового.
ВЕЧЕРОМ мы попросили, чтобы нам принесли радиоприемник. И как у Президента СССР, главным источником информации у нас были "радиоголоса": слушали "Голос Америки" и "Свободу". Но через час радиоприемник у нас отобрали, и лишь значительно позже капитан, который находился рядом, тайком принес нам другой. Мы узнали, что Ельцин издал указ: амнистировались все военные, которые участвовали в путче, но готовы перейти сейчас на сторону российских властей. Все же не подчинившиеся указу будут преданы суду. Мы тут же потребовали пригласить командира части. До утра шли переговоры с ним о нашем немедленном освобождении. В конце концов комбриг связался с руководством и получил ответ, что скоро в часть прибудет полковник КГБ Чайка.
В шестом часу утра приехал Чайка, вдребезги пьяный. Около 7 часов нам сообщили, что мы освобождены. По нашему требованию нас отвезли в российский парламент.
И только оказавшись у "Белого дома", среди своих, мы поняли, что все благополучно закончилось. Поднялись в приемную Ельцина. Но помощник остановил нас: "Борис Николаевич не спал 3 ночи, только, что прилег, в 11 начнется сессия".
ВСПОМИНАЕТ РАБОТНИК ГЕНШТАБА. Среди генералов да маршалов