Зал все еще рукоплескал и что-то кричал, в проходе толпились с букетами... Она собирала их почти автоматически - роскошные, шуршащие, с кокетливыми бантами... Привыкла. Поскольку, может, самая титулованная из режиссеров. Не в смысле званий - в смысле имени и славы. Галина ВОЛЧЕК.
А наутро - опустошенность, сетования на "нетоварный" вид, желание бежать от театральных тем. Просто желание бежать... Лион Измайлов звал в Италию. "Программа какая или так, смотреть на халяву?" - сипловатый голос расцвечен улыбкой, пальцы избавляются от привычной сигареты...
- Галина Борисовна, говорим только о театре. Чему в последнее время вы удивились?
- Мне кажется, способность удивляться тому, что делают твои коллеги, - это уже само по себе удивительно. Я за свою очень длинную жизнь видела считанное количество людей, которые способны удивляться тому, что делают не они сами. Мне неудобно причислять себя к этим единицам, но я способна восхищаться. Меня восхитил спектакль Фоменко "Без вины виноватые". Я рада, что еще могу испытывать такие эмоции в театре.
- Люди группируются. Если он, допустим, дружит с Ивановым, то уже однозначно не любит Сидорова...
- Я пыталась прожить жизнь вне всяких группировок. Может, для кого-то я - вне их касты... Я себя особо этими вопросами не занимаю, мне нужно думать о театре.
- Вы в "Современнике" 36 лет, со дня его основания. Судьба к вам вроде бы благоволила. Вы ощущаете себя счастливой?
- Я считаю себя счастливым человеком, но мои ощущения счастья, думаю, не на той территории, о которой вы говорите. Я считаю себя счастливой, потому что живу на свете, могла бы уже и не жить, как многие мои друзья. Живу в доме, в котором родилась, - я имею в виду театр. У меня сын - Денис Евстигнеев, с которым, конечно же, не безоблачно-розовые отношения. Это, скорее, отношения двух очень требовательных друг к другу друзей, которые иногда готовы друг друга в клочья разорвать, а иногда находят какую-то гармонию. Мой сын - один из главных компонентов моей удачливой жизни, мне с ним интересно. Он оператор, а сейчас вот как режиссер снял свой первый фильм о новых русских с Кристиной Орбакайте, Женей Мироновым, Володей Машковым - "VIP" (Very important person).
- Довольно часто от удачливых актеров приходится слышать признание такого рода : "Я достиг всего, о чем мог мечтать. Сейчас с легкостью могу работать где угодно и кем угодно..."
- Я верю в предназначение: раз так случилось, значит, так и должно было быть. Я вообще не сказочный персонаж - как у каждого творческого человека у меня, наверное, есть фантазия, но она опирается на реальность. Я не умею фантазировать вообще.
- Кто вы по гороскопу?
- Стрелец.
- Этим многое сказано. Огонь. Сильный знак. Любите настоять на своем.
- Я знаю разных Стрельцов. Моя близкая подруга, Алиса Фрейндлих, тоже Стрелец, она, может, и сильный человек, но я думаю, ее сила - в ее слабости. Да я и себя-то сильным человеком не считаю вовсе. Я вынуждена быть сильной, но я не сильный человек, к сожалению.
- Вы болезненно переживаете неудачи во взаимоотношениях?
- Что бы я вам ни сказала, это не будет соответствовать моему имиджу. Поэтому пусть я буду такой, какой меня люди представляют.
- Что может быть увлекательнее, чем разрушить имидж?
- Его так долго создавали. Не только я, но и все вокруг: кто-то старался подчеркнуть одно в моем характере, кто-то другое...
- Скучно, наверное, читать свои интервью? Хотя бы уже потому, что "мысль изреченная " есть ложь"?
- Мне с журналистами разговаривать в тысячу раз интереснее, чем с критиками.
- Но ведь журналисты в основном говорят "за жизнь"?
- Именно. Это и интересно.
- Галина Борисовна, хотя вы и бежите от разговора о театре, премьера "Титула" - пусть успешная, но номинальная. Сама тема - русские там - слишком долго уже не просто на слуху, но и ощупана со всех сторон, поскольку к ней был повышенный интерес. У всех кто-нибудь да уехал туда в поисках счастья. Все это, как выясняется потом в минуты откровений, довольно безрадостно и унизительно, и зритель об этом прекрасно знает. Остается актерская игра?
- Я к Галину очень хорошо отношусь как к драматургу - он владеет технологией влезания в человека. А все неудачи я привыкла списывать на свой счет. Это большая ошибка критиков - говорить: режиссер плохой, но вот артист играет хорошо. У плохого режиссера артисты хорошо играть не будут. Таких чудес не бывает. Режиссер - актер - это очень сильная обратная связь. Поэтому все хорошее, что есть в спектакле, - это режиссер. Все плохое - тоже режиссер.
- Елена Яковлева и Игорь Кваша в "Титуле" комплименты, конечно, заслужили. Считайте - спектакль!.. Если я правильно понимаю, Яковлеву вы и открыли?
- Лена пришла из ГИТИСа, я ей сразу дала главную роль рядом с Нееловой в пьесе Рощина "Близнец". ...Хотя недавно прочитала публикацию, где журналист, видимо, для более интригующей судьбы, говорит, что Лену Яковлеву долго не замечали в "Современнике". Ну, это уж издержки свободной прессы: нужно романтизировать судьбу.
- Откровеннее: нужен скандал.
- Да-да. Еще давно, когда я работала в Америке и это все нам было непривычно, хозяйка театра как-то приходит и говорит: звонили из "Нью-Йорк таймс". Я сказала, что все замечательно. Как замечательно? Нужно, чтобы был какой-то скандал. Тогда они пришли на репетицию. И вот я стою, что-то там не получается, и я говорю: "Нет, нет. Не так". И появилась статья в "Нью-Йорк таймс" - "Русский режиссер кричит: "Нет! Нет!".
- А что вас поразило в Америке?
- Поразил один случай. Во время гастролей в Сиэтле нам нужно было купить для театра ксерокс, а денег, естественно, нет. Тогда пришла идея устроить аукцион - продавать реквизит из спектаклей: самовар из "Трех сестер", оловянные кружки, робы из "Крутого маршрута". А под конец американец- ведущий ухитрился запродать - что бы вы думали? - ланч с Галиной Волчек! Представьте себе, с каким чувством я спускалась утром из номера, не зная даже, кто этот ланч со мной купил. Нас встретили два интеллигентнейших человека. Он - известный писатель, сценарист, и его жена. Оказалось, что это ее инициатива. В 1961 г. она была с труппой Баланчина в СССР. Влюбленная в нашу страну по книгам Достоевского, Толстого, она была шокирована тем, что их никуда не выпускали, ходили по пятам. "И только теперь, - сказала она, - после ваших спектаклей, этот лед, оставшийся в моем сердце с того приезда, начал постепенно оттаивать. Поэтому мне было так важно еще повидаться с вами". А наутро я получила письмо, в котором ее муж просил меня продать за любые деньги робу из "Крутого маршрута". Она сказала, что хочет носить ее, чтобы доказать себе и нам, что причастна к горю, которое пережил наш народ...
- С кем вам приятно общаться?
- Мало с кем общаюсь. Прихожу вечером, сажусь вот здесь, на кухне. Начинаются бесконечные звонки. Обязательно смотрю все новости. Раньше, пока у меня не украли машину прямо из- под окон напротив здания Верховного Суда (ее, конечно, никто и не искал), я хоть к подруге могла съездить. Теперь для меня это стало сложно.
- И общаться вы, конечно, любите с теми, с кем не нужно говорить о театре и о профессии?
- Конечно. Кроме некоторых моих артистов - Нееловой, Кваши, Гафта... Раньше я очень дружила с семьей Товстоногова - с Георгием Александровичем, его сестрой Натэллой... Хотя я ко многим очень хорошо отношусь и многим симпатизирую.
- Есть мнение, что традиционный театр умирает, все более уступая "элитному"...
- Театр - он может быть либо хорошим, либо плохим. Другое дело - сможет ли репертуарный театр жить в условиях рынка. Я думаю, не сможет. Потеряет ли русский театр оттого, что превратится в театр западного образца? Безусловно, потеряет. Но что-то и приобретет. Безусловно, рабочая мораль гораздо выше в западном театре. А то, чем мы всегда были славны, - ансамблевость, этот сговор на сцене, - это доступно было только нам...
- В фильме "Успех" режиссер готов встать на колени перед примой - лишь бы она осталась в спектакле. Вы себя представляете в такой ситуации?
- Да сколько угодно. Если не на колени, то еще почище что- нибудь делала. Для меня это - норма, не экстремальная ситуация.
- После вы этого человека ненавидите?
- Себя ненавижу. Но если он хорошо играет, то все прощаю, понимаю, что это и есть моя режиссерская судьба.
- А какие планы на будущее?
- Отдыхать буду. Я должна прийти в себя. Устала. Так и назовите материал: "Я устала". Не хуже, чем "Нет! Нет!".
- Вы часто чувствуете усталость?
- Я не могу ее себе позволить, может, поэтому я и вправду устала. Когда-то мне Раневская замечательно сказала: "Если бы мне не надо было держать домработницу для Мальчика (это была ее собака), то я бы, конечно, уже не работала... Я устала уставать".
- С кино покончено навсегда?
- Да. Изначально было желание понюхать, что такое кино, через себя понять. Ну поняла, хватит. Там у меня все какие-то полумонстры. Ни к одной своей киноработе, кроме той, что связана с Козинцевым и Юткевичем, -"Король Лир", - я всерьез не отношусь. Судьба в кино не сложилась - я не сыграла ни одной роли, которая дала бы мне ощущение человеческого объема.
- А если б предложили Шекспира, к примеру?
- ...Как это говорят: "Поздно, Рита, пить боржом - почка отвалилась".
- Вы сами не хотите снять фильм?
- Когда-то очень хотела. Даже пыталась заявку подать. Тогда главным редактором на "Мосфильме" был писатель Рекемчук. Он прочитал ее и пришел в ужас. Я ничего не сочиняла. Просто в праздник - на 25-летие Победы - мне в парикмахерской попалась газета с очерком к дате. Я его прочла, и меня потрясла, с одной стороны, сама фактология, а с другой - весь фальшивый тон вокруг. Я была молодая, меня это сильно завело, я взяла билет и поехала во Ржев к героине статьи.
Во время войны эта женщина жила в деревне подо Ржевом, которую оккупировали немцы. За два дня до случившегося повесили одного деревенского за то, что партизанил. И вот эта женщина у себя в сенях обнаруживает обмороженного человека, сбитого летчика. Она пытается уговорить его, чтоб он куда-нибудь делся. Но он никуда деться не мог. Тогда она его раздевает, моет, укладывает в свою кровать и думает, как ей быть.
В конце концов идет в контору гестапо и говорит, что ее муж дезертировал. Командование, не поверив ей, поселяет в ее доме солдат. Она вынуждена изображать жену. А у него началась гангрена. Она опять пошла к немцам просить подводу, чтоб отвезти его в больницу. Ей, естественно, ничего не дали. И как-то, когда ее постояльцы отсутствовали, она украла у них шпагат, прокипятила нож и отрезала ему ногу. Через некоторое время пришлось отрезать и вторую. И вот таким образом она его спасла. Потом деревню освободили - все вышли этого летчика провожать, когда его увозили в госпиталь. А он никого к себе там не подпускал, и эта женщина приходила делать ему перевязки...
Я придумала, как этот фильм сделать: предыстория, Победа... И далее - экран как бы разделен пополам, и развиваются две жизни. Ее - которую чуть не посадили за то, что она была в оккупации, и его - в Томске или Омске этот человек-обрубок с гордостью рассказывает пионерам о том, как его некогда спасла женщина. Эти параллельные жизни не пересеклись. Естественно, эта женщина тогда в него влюбилась, естественно, он ей чего-то обещал... В последнем кадре их, двух чужих, ставят перед этим домом фотографироваться... Никому никогда я эту историю не рассказывала - вдруг вот вспомнила. Недавно перебирала старые фотографии. И нашла эту, с ней...
Вилле Хаапасало: "Надоест играть - уйду в лес яму копать"