Интересный факт
Считается, что лучший немецкий летчик Второй мировой войны Эрих Хартманн сбил 352 самолёта.
Всю войну немецкие лётчики занимались приписками в отчётах о сбитых советских самолётах.
ЧЕМ дальше от нас годы Великой Отечественной войны, тем больше "чёрных книг" и разных сомнительных разоблачений в СМИ о Вооружённых силах СССР, спасших мир от фашизма.
Однако если раньше в этом "преуспевали" западные историки, то теперь с ними вполне могут соревноваться и наши исследователи. Особенно заметна такая активность в "выведении на чистую воду" советских лётчиков-истребителей, в частности лучших наших воздушных бойцов И. Н. Кожедуба и А. И. Покрышкина, которые, по мнению некоторых историков, уничтожили "лишь 62 и 59 вражеских самолётов соответственно", в то время как фашистские лётчики имели на счету по несколько сотен сбитых советских истребителей.
На эту тему "АиФ" решил поговорить с одним из лучших лётчиков Второй мировой, к счастью, и ныне здравствующим дважды Героем Советского Союза Виталием Ивановичем ПОПКОВЫМ.
Разные задачи
ЕСЛИ наши показатели ниже немецких, то это может быть хотя бы потому, что у нас и у немцев были в воздухе разные задачи. Главной нашей задачей, поставленной командованием, было неотвратимое обеспечение лётчиками-истребителями воздушных операций тяжёлых бомбардировщиков, штурмовиков, разведчиков и десантных самолётов. Индивидуальные воздушные бои чаще всего отходили у нас на второй план. И в то же время в случае прикрытия с воздуха наземных войск, колонн, переправ, плацдармов и командных пунктов наши истребители не имели права уклоняться от боя даже с превосходящими силами противника. Однако, повторяю, главной задачей было защитить те наши "летающие крепости", которые решали исход сражений на земле.
У немцев же главной была другая цель. Они чаще всего летали "вольными стрелками" - охотниками за нашими, прежде всего тяжёлыми самолётами.
В конце концов, в погоне за тактическими победами в небе они упустили все главные стратегические сражения на земле. Вот в чём была суть нашей "небесной политики". И, как свидетельствует история войны, наши воздушные полководцы оказались дальновиднее!
Между прочим, показательно и то, что меня как лётчика ценили не по количеству сбитых самолётов, а по количеству сохранённых бомбардировщиков, штурмовиков и разведчиков. И я горжусь, что, сопровождая их, ни одного не потерял.
Сбито 3, а записано 36
- Я СЛЫШАЛ, что и у нас, и у немцев были приписки...
- Да, наших лётчиков обвиняли в приписках. И они, конечно, имели место. Но гораздо больше занимались приписками немцы. У них это было возведено даже в ранг "политической статистики". В этом я разобрался, когда стал встречаться с бывшими асами люфтваффе в непринуждённой обстановке.
Сбитый мною командир 52-й воздушной эскадры Бартц на допросе рассказывал, как он сбил более 250 самолётов.
Когда начали разбираться, получалось, что в каждом бою он сбивал не менее пяти самолётов. Посчитали, сколько понадобилось бы для этого горючего, снарядов, патронов, времени, наконец, элементарного количества наших самолётов, одновременно находящихся в небе именно в данный момент в данном месте... Концы с концами явно не сходились. Бартц понял, что не на того напал. И сам урезал свои результаты в пять раз!
Такая война немецких пропагандистов с целью психологического воздействия на весь мир не имеет никакого отношения к истинному положению дел в воздушных сражениях Великой Отечественной войны.
Другой формой официально одобренных германским командованием приписок было то, что оно считало не сбитые самолёты, а так называемые "победы". Это немецкие асы (а я вполне владею немецким и английским) мне сами рассказывали. Допустим, если группа из 12 истребителей сбивала 3 самолёта, то каждому члену группы записывалось по 3 "победы", что в общей сложности означало 36 "побед", которые со временем без особых объяснений фантастически превращались в 36 самолётов... Вот такая замечательная у них арифметика! А ещё говорят: педанты!
Я уже во время войны начинал понимать, что что-то у них нечисто на этой кухне. Прозрение обозначилось после того как 26 августа 1942 г. я сбил под Сталинградом правнука Бисмарка - легендарного Графа, которого взяли в плен и допрашивали в моём присутствии. На допросе Вильгельм Граф заявил, что уничтожил более 200 самолётов. Я спросил:
- А ты когда войну начал?
- В конце 39-го...
- Как же ты, - удивился я, - за два с половиной года уничтожил более 200 самолётов?
- А я только за первый день сбил 9 штук.
Потом Граф пояснил, что это были ТБ-3, т. е. ему повезло налететь на незащищённые бомбардировщики, на этот "летающий сарай", где даже обычного пулемёта нет, не говоря уже о том, что его скорость 160 км/час. Можно было сбить даже больше десяти...
...Разумеется, были и у нас приписки. Но нередко без всякого умысла. Например, у мессершмита прямой впрыск горючего в цилиндры появился раньше, чем в наших моторах. И вот когда немцы начинали атаку, мессершмит давал полный газ, и за ним появлялся чёрный дым. Создавалось впечатление, что он горит. А наш лётчик думал, что попал, подтверждая факт попадания фотосъёмкой. А вообще с приписками при Сталине было так строго, что можно было и под трибунал залететь.
Чья техника лучше
- МНЕ приходилось летать на трофейном мессершмите 109-F, но в основном воевал на истребителях ЛаГГ-3, Ла-5 и Ла-7. Летал и удивлялся, как мессершмит в воздушном бою от меня мог уйти или догнать. Этот вопрос мы задавали генеральному конструктору Семёну Лавочкину: "Как же так? У меня по инструкции на Ла-5 скорость 600 км/час, а у мессершмита 400 с чем-то. И он от меня уходит..." Лавочкин нас выслушал и обещал разобраться. И спасибо ему, что обещание своё выполнил.
Что касается вооружения, то сами немцы, попавшие в плен, говорили, что оно у нас сильнее, особенно на ЛаГГ-3, где, во-первых, была пушка через редуктор мотора, во-вторых, два крупнокалиберных пулемёта и два обычных. К тому же, скажем, наш полк летал в очень плотном боевом порядке. И это придавало ему неуязвимости. А вот отставший от требований времени Як-1 немцы не боялись и бросались на него, как вороны на цыплят.
У нас хоть и стояло радиооборудование, мы им почти не пользовались. У нас завод выпускал серию из 10 самолётов с 10 приёмниками, а передатчик был на всех один, скажем, на "десятке". И эта "десятка" необязательно оказывалась в распоряжении командира. Ну и какой тогда в ней был толк? Поэтому чаще мы применяли собственное изобретение, так сказать, "немое радио". Это значит: мы жестами рук, мимикой и особыми движениями самолёта на расстоянии видимости разговаривали друг с другом так, как это делают немые люди.
Немецким же лётчикам радио очень помогало. У них каждый самолёт был оснащён приёмопередатчиком.
- А лётчики? Неужели наши были хуже фашистских?
- Когда я вёл воздушный бой, я не вёл его на виражах, как чаще всего учили инструкторы, потому что тягаться с "мессером" И-16 было бесполезно. Любой бой я сразу переводил на "вертикаль", чему научил меня, слава богу, и ныне здравствующий лётчик-испытатель Герой Советского Союза Иван Фёдоров. На "вертикали", т. е. на горке, мессершмит догнать меня не мог. Мой мотор был мощнее. Поэтому, когда ни с того ни с сего у меня в хвосте оказывался немец, я "переламывал" машину - а "лавочкин" делал это легко - и уходил вверх, сразу получая огромное преимущество. "Мессер" проскакивал от неожиданности мимо, и пока он старался организовать набор высоты, я уже успевал перевернуться и, зайдя с хвоста, мог расстреливать его в упор. Именно так я сбил большинство самолётов!
Кстати, что у нас ценилось особенно серьёзно: это не то, чтобы выделялся ас-одиночка и все на него работали, а чтобы все члены эскадрильи были на равных, чтобы лучшие обязательно подтягивали до своего уровня остальных. Именно поэтому мою эскадрилью ставили в пример: у меня из 14 лётчиков 11(!) получили звание Героя Советского Союза, а кое-кто и дважды... Дело здесь было даже не в коллективности, а в том, что наш конечный итог свёл на нет все достижения врага. Лучшим свидетельством этому служит Великая наша Победа.
Смотрите также:
А почему бы и нет?