Каждый раз, когда я вспоминаю детство, оно воплощается для меня в образе отца - Михаила Арнольдова. Он был удивительным папой, нежным, заботливым, веселым. Одессит, он обожал украинские народные песни, которые напевал дома, когда выдавалась свободная минутка.
В начале тридцатых годов, когда я была еще совсем маленькой девочкой, он был назначен генеральным директором "Дерулюфта" с советской стороны, наверное, поэтому его образ неразрывно слит в моей памяти с золотой птичкой компании.
Он часто брал меня с собой на аэродром, располагавшийся на Ходынке, позади нынешнего Центрального аэропорта на Ленинградском проспекте, откуда улетали и куда прилетали самолеты "Дерулюфта". Мы садились в машину отца - это был черный "Мерседес" с указателями поворотов в виде красных стрелочек, которые выскакивали перед поворотом и почему-то казались мне необыкновенно смешными - и через пятнадцать минут были уже на аэродроме. Все было необыкновенно и волнительно, начиная от автомобиля, который в те времена был такой редкостью, что люди на улице долго смотрели ему вслед, и до самолетов "Юнкерс" на взлетном поле, казавшихся мне сказочными птицами, прилетевшими из другого, волшебного мира.
И летчики, которые улыбались мне, тоже казались добрыми волшебниками из другого мира, более яркого и праздничного, чем тот, что окружал меня.
До сих пор я помню лица летчиков Шебанова и Арватова. Отец объяснил, что Шебанов первый советский летчик, налетавший более миллиона километров, и я смотрела на него с почтительным восторгом, хотя смутно представляла себе, что такое миллион километров и как их можно налетать. На груди у Арватова, который был папиным заместителем, сияли три ордена Красного Знамени, которыми он был награжден за храбрость на гражданской войне, и я не могла отвести от них взгляд. Он был женат на Елизавете Тухачевской, сестре другого героя гражданской войны - Тухачевского, который позже стал маршалом, а еще позже - одной из бесчисленных жертв страшного террора тридцатых годов. Так же, как и Арватов и мой отец. Сама же Елизавета провела в тюрьмах и лагерях около двадцати пяти лет. Но эти трагедии были тогда еще впереди, и я смотрела на "Юнкерсы" с птичкой на хвосте и мечтала, что когда-нибудь я тоже залезу по приставной лесенке в таинственную кабину и унесусь куда-то вдаль. Впрочем, уже тогда я знала, как называется эта даль. Я видела большую карту маршрута самолетов "Дерулюфта" на стене в доме для летчиков, который был сначала во дворе знаменитого с дореволюционных времен ресторана "Яр" (ныне гостиница и ресторан "Советская"), а потом на Ходынке, недалеко от взлетной полосы. Названия пунктов посадки - Великие Луки, Ковно, Кенигсберг, Берлин, Париж и Лондон - навсегда врезались в память.
Когда отец отправлялся в командировки за границу, он любил, чтобы я его провожала и встречала. Я ждала появления в небе самолета с птичкой с бьющимся сердцем - вот сейчас "Юнкерс" сядет, пробежит с ревом по взлетной полосе, замрет, наконец, и из кабины появится отец. В его руке почти всегда был какой-нибудь необыкновенный подарок.
Так они и слились в моей памяти в один сияющий и вместе с тем печальный образ - остановившийся "Юнкерс" с птичкой Дерулюфта на хвосте и улыбающийся отец с подарком в руке.
Печальный потому, что вскоре "Дерулюфт" был закрыт, а отец в феврале 1938 года арестован и, как спустя много лет я узнала, расстрелян в том же году после допросов с пытками, когда следователи НКВД заставляли его признаться, что он был немецким шпионом и замышлял чудовищные преступления против руководителей страны. В 1954 году отца реабилитировали. Увы, посмертно.
Много лет я никому не говорила, что была дочерью "врагов народа" (мама провела в ГУЛАГе долгих четырнадцать лет). И только через много лет, во времена горбачевской перестройки, я как-то рассказала историю детства своему другу, знаменитому немецкому тележурналисту Герду Руге. Герд задумался на секунду, а потом сказал: "Слушай, я ведь знаком с президентом "Люфтганзы" Рунау. По-моему, твоя история должна быть им небезразлична".
Я совсем уже забыла об этом разговоре, когда однажды мне позвонили из московского бюро "Люфтганзы" и попросили зайти. Там меня ждал билет в Германию.
И вот через полвека после ареста отца я снова вижу перед собой самолет со знакомой птичкой на хвосте и с бьющимся сердцем поднимаюсь по трапу.
Когда самолет набрал высоту и лег курсом на Франкфурт, летчики пригласили меня в пилотскую кабину и отдали мне честь в память об отце. Я плакала и не стеснялась своих слез. Спустя полвека отец послал мне привет.
С тех пор я много раз летала самолетами "Люфтганзы", но каждый раз, когда я вижу родную птичку, сердце на мгновение замирает в сладких и одновременно грустных воспоминаниях.
Георгий Гречко: "В отчаянии меня спасло чудо"