В истории разведки любой страны запечатлены не только героические имена и удачные операции. Она всегда богата и на жестокие провалы, случившиеся как в силу в чем-то проявившегося превосходства противника, так и в результате пренебрежения правилами конспирации, а то и халатности должностных лиц.
Один из таких болезненных уроков связан с именем человека, в немалой степени послужившего для писателя Юлиана СЕМЕНОВА прототипом легендарного ШТИРЛИЦА...
Наш человек в гестапо
...ШЕЛ победный май сорок пятого. Берлин лежал в руинах. В развалинах одного из особняков, принадлежавших Главному управлению имперской безопасности, по адресу Принцальбрехтштрассе, 8 (штаб-квартира гестапо), группа советских офицеров разведки и контрразведки искала уцелевшие документы. Поиски возглавлял резидент внешней разведки НКВД - НКГБ, полковник госбезопасности Александр Коротков. В одном из помещений, заваленных полусожженными бумагами, сотрудник Короткова обнаружил учетную карточку некоего гауптштурмфюрера СС, служившего в IV управлении РСХА (гестапо) и арестованного все тем же гестапо. Сведения об арестанте обрывались датой ареста.
Исчезнувшего в недрах тайной полиции гауптштурмфюрера звали Вилли Леман. Его последней должностью в РСХА был пост начальника контрразведки на заводах рейха. Руководителям советской разведки он был известен под кодовым именем А-201. А вот Александр Коротков знал его под псевдонимом "Брайтенбах".
Кто же такой был этот офицер гестапо, как и почему связал он свою жизнь с советской разведкой?
Вилли Леман родился в семье учителя под Лейпцигом (Саксония), 17-летним юношей вступил добровольцем в германский ВМФ, где прослужил свыше 10 лет. В 1911 году Леман уволился с военной службы и был принят в контрразведывательный отдел при полицай-президиуме Берлина.
После обучения на спецкурсах в 1920 году его назначили старшим референтом отдела 1А, возглавляемого Рудольфом Дильсом. Под этим шифром скрывалась политическая полиция Пруссии, которой суждено было в 1933 году стать ядром гестапо.
Вербовка Лемана, через которого проходили многие важнейшие документы, в 1929 году стала невероятной удачей советской разведки.
Тем более что Леман удачно вписался в крутой поворот внутригерманской жизни - он сразу получил пост в созданной декретом министра внутренних дел Пруссии 26 апреля 1933 года тайной государственной полиции (гестапо).
А в 1934 году Гиммлер возлагает на Лемана контрразведывательное обеспечение всех объектов военной промышленности Германии.
С 1934 года связь с Леманом, получившим псевдоним "Брайтенбах", поддерживал Василий Михайлович Зарубин - талантливый разведчик, создавший обширную агентурную сеть в Швейцарии, Франции, Италии, Германии.
Под колпаком
БЕДА пришла оттуда, откуда ее никак не ждали: советскую разведку захлестнул девятый вал репрессий. Во второй половине 1937 года Зарубина-"Бетти" отозвали в Москву и отстранили от дел, обвинив в том, что он работает на гестапо.
Перед отъездом в Москву, предчувствуя недоброе, "Бетти" познакомил "Брайтенбаха" со своим агентом - хозяйкой конспиративной квартиры "Клеменс". Она была иностранкой и почти не владела немецким, но другой кандидатуры связника в распоряжении Зарубина не было.
Леман вручал ей материалы в опечатанном пакете, их забирал один из сотрудников "легальной" резидентуры. Таким же образом "Брайтенбаху" передавались задания.
В конце 1937 года единственным оперработником берлинской резидентуры остался Александр Агаянц, еще хуже "Клеменс" знавший немецкий. В конце осени 1938 года он последний раз принял от нее материалы Лемана, а через месяц скончался на операционном столе в берлинской клинике "Шарите". Ниточка, связывавшая "Брайтенбаха" с Центром, оборвалась.
Неотвратимое движение Европы к войне, отсутствие достоверной информации о происходящем в правящих верхах Германии заставило руководство внешней разведки СССР позаботиться о восстановлении "легальной" резидентуры в Берлине. Летом 1939 года сюда прибыл назначенный резидентом Амаяк Кобулов, брат влиятельного функционера НКВД Богдана Кобулова, и с ним несколько оперработников. Перемены в кадровом составе советского дипкорпуса не ускользнули от внимания Лемана.
В конце июня 1940 года в затемненном, ожидавшем налета английских бомбардировщиков Берлине неизвестный опустил в почтовый ящик советского полпредства письмо, адресованное военному атташе или его заместителю. Автор послания предлагал восстановить прерванный с ним контакт. "Если это не будет сделано, моя работа в гестапо потеряет всякий смысл", - резюмировал он. В письме указывались пароль для вызова по телефону, место и время встречи.
Как только письмо агента "Брайтенбаха", адресованное советскому военному атташе в Берлине или его заместителю, поступило на Лубянку, новый руководитель внешней разведки НКВД - НКГБ Павел Фитин принял решение срочно откомандировать в Германию опытного разведчика Александра Короткова.
Встретившись с "Брайтенбахом" в начале осени 1940 года, Коротков, назначенный заместителем берлинского резидента Кобулова, обстоятельно выяснил его положение, разведывательные возможности, настроение и в целом удовлетворенный сообщил о своих впечатлениях в Центр. Леману подобрали связника для доставки его материалов в резидентуру (особняк полпредства) и их оперативной пересъемки. "Брайтенбах" встречался с ним на затемненных в ожидании английских налетов берлинских улицах.
Разведывательные возможности "Брайтенбаха" были в этот период как никогда высоки. Еще в сентябре 1939 года, когда было образовано Главное управление имперской безопасности (РСХА) и центральный аппарат гестапо был включен в него Четвертым управлением, гауптштурмфюрер СС Леман был назначен начальником контрразведки на заводах рейха. Его прямым начальником теперь стал штандартенфюрер СС Вальтер Шелленберг, которому рейхсфюрер СС Гиммлер поручил руководить контрразведкой гестапо.
19 июня 1941 года в РСХА поступил текст подписанного Гитлером приказа немецким войскам, сосредоточившимся вдоль советских границ, начать военные действия против СССР 22 июня после 3 часов утра. "Брайтенбах" снова грубо нарушил конспирацию: сам позвонил в полпредство и вызвал на срочную встречу Журавлева. В тот же вечер шифротелеграммой от имени советского посла эта исключительной важности информация ушла в Москву. Таким образом, гауптштурмфюрер СС Леман стал еще одним источником, который дал советскому руководству абсолютно точные сведения о неотвратимо нависшей над СССР опасности.
Провал
НА РАССВЕТЕ 22 июня советское полпредство было оцеплено плотным эсэсовским кордоном, и связь с "Брайтенбахом" оборвалась. Никаких вариантов на этот случай Москва не предусмотрела: в Германию не были заблаговременно переброшены ни рации, ни радисты. Потому с началом войны между двумя странами вся советская разведсеть в рейхе, довольно разветвленная и располагавшая отличными источниками не только в РСХА, но и в министерстве авиации, в МИДе, в других госструктурах противника, оказалась практически парализованной.
Эту ошибку начали исправлять в 1942 году. Полковник ГБ Коротков, возглавивший немецкое направление в центральном аппарате разведки НКВД - НКГБ, организовал выброску в немецкий тыл на парашютах антифашистов Альберта Хесслера ("Франца") и Роберта Барта ("Бека"). Они были оснащены портативными рациями и имели задание под видом военнослужащих-отпускников добраться до Берлина. Барт, имевший в Германии родственников, должен был устроиться на новом месте и обеспечить жильем Хесслера. Увы, "Франц", а затем и "Бек" очень скоро попали в поле зрения зондеркоманды "Роте капелле", специально созданной в РСХА для охоты за советскими радиопередатчиками.
Как и увезенную из роддома русскую "пианистку", их принудили к радиоигре с Москвой. Коротков, готовивший радистов к заброске в глубокий немецкий тыл лично, не исключал такую возможность. На случай поимки были разработаны условные сигналы, означавшие, что "Франц" или "Бек" работают на рации под гестаповским контролем.
14 октября 1942 года "Бек" под контролем гестапо вышел в эфир и передал в Центр обусловленный сигнал опасности. Радистов немецкого абвер-функа (службы радиоперехвата), контролировавших его работу, это не должно было насторожить, поскольку выглядело вполне естественной ошибкой. А вот в советском приемопередающем центре должны были забить тревогу, доложить руководству внешней разведки НКВД, как договаривались с полковником ГБ Коротковым, что в телеграмме прозвучал сигнал тревоги.
Но произошла трагическая случайность: радиограмму "Бека" о том, что он "благополучно" обосновался в немецкой столице и готов приступить к работе, доложили Короткову в таком виде, как если бы в самом деле за этим не скрывалось никакого подвоха.
Получив сообщение из Берлина и не подозревая о провале, Центр передал "Беку" на связь "Брайтенбаха".
Из расшифрованной радиограммы, отправленной Центром, гестапо узнало домашний телефон Лемана и пароль для связи с ним. В один из декабрьских вечеров гауптштурмфюреру позвонили домой и вызвали на службу. Больше Маргарет Леман мужа не видела.
Один из сослуживцев Вилли по секрету рассказал ей, что его расстреляли в подвале особняка на Принцальбрехтштрассе едва ли не тотчас после ареста.
После окончания войны обстоятельства провала "Брайтенбаха" стали предметом служебного разбирательства в Москве. Сотрудники разведки и связисты вину за свою ошибку перекладывали друг на друга. Расплачиваться же за чужие ошибки пришлось стрелочнику.
Выживший в гестаповском застенке и оказавшийся в СССР радист "Бек" в ноябре 1945 года был приговорен Особым совещанием к расстрелу. Ему инкриминировалось, что он "поддерживал связь с Москвой по радио, передавая сообщения под диктовку сотрудников гестапо".
Смотрите также: