В ноябре прошлого года исполнилось 93 года моей бабушке, Клавдии Николаевне ЛЫКИНОЙ. Она прожила вроде бы обычную для своего времени жизнь: работала, растила детей, и кажется, что нет за ней никаких подвигов и выдающихся достижений. Но "обычную" - не значит "неинтересную". Она помнит все и рассказывает мне. И я думаю - эти рассказы очень ценные, потому что это и есть истинная правда о целой эпохе, которую многие теперь не совсем верно себе представляют. Впрочем, судите сами.
Комсомол
- ТАК куда ты в отпуск собираешься? - спрашивает бабушка.
- В Каргополь.
- Это как же ехать?
- Поездом до Няндомы.
- А, Няндому знаю. В двадцать шестом нас туда на лесозаготовки посылали.
- Как - в двадцать шестом? Тебе же тогда только шестнадцать было?
- Верно. Нас тогда всех записали в комсомол и отправили в Няндому лес валить.
- А если кто в комсомол не хотел?
- А кто хотел? Никто и не хотел. Мы и не знали толком, что за комсомол такой. Просто всех, кому возраст подошел, вместе собрали, сказали: вы теперь комсомольцы, и - на лесозаготовки на всю зиму. Барак там был узкий, длинный, нар на сто. По одной стороне девки, по другой - парни. Посередине печка небольшая. А у всех одна смена одежды, за день промокнет, обледенеет. Вечером снимешь - стоит как колокол. На ночь к печке ставили, а она просохнуть не успевает, так и надеваешь сырую.
Я-то хорошо лес валила, меня отец всегда с собой брал, я ему помощницей была, а другим девкам туго приходилось, болеть стали. И вот, уже в конце зимы, решили мы вшестером бежать - пять девок и парень нас провожал, а то страшно, волки. На станцию он нас отвез, а там патруль задержал: "Куда это вы?" - "Да вот, - говорит парень, - девки с лесозаготовок бегут, а я провожаю". И они ничего, даже в поезд помогли сесть. Поезд шел только до Коноши, дорогу на Котлас позже построили. Тогда-то был простой поселок, весь исколдобленный и обледеневший. А до родной деревни 112 километров - три дня ходу.
- Где ж вы эти две ночи ночевали, что ели?
- Так деревни же кругом. Тогда проще было: стучись в любой дом - и накормят, и переночевать пустят.
- А деньги вам заплатили?
- Какие деньги?
В Москву
- А ЧЕРЕЗ год приехала в деревню сестра моего отца, тетя Лиза. Она давно еще, четырнадцати лет, из дому ушла и стала монахиней. И так она меня залюбила, говорит: "Давай тебе Москву покажу". Поехала я с ней, остановилась в монастыре. Монастыря-то уже не было, это называлось община. Сестры там жили, кто носки вязал, кто прял, а тетя Лиза одеяла стегала - тяжелая работа. У них была большая комната на ячейки разгорожена, размером с вагонное купе, по две койки в каждой, а мне между них на пол матрас клали.
Потом я подругу себе нашла, она домработницей служила. Говорит: "Я в отпуск хочу съездить, может, поработаешь тут месяц за меня?" Я согласилась, да так там и осталась. Сначала у этих хозяев, потом у других, потом на завод поступила. Думала в Москве месяц пожить, а оказалось - навсегда. Очень по своей деревне скучала. Бывало, выйду во двор, смотрю на птиц и думаю: "Какие же они счастливые! Куда хотят, туда и летят! Вот была бы я птицей - сразу в свою деревню улетела бы!"
Война
СМОТРИМ с бабушкой телевизор, передачу про чеченских беженцев.
- Очень они себя любят, - замечает бабушка.
В ее представлении любить себя - это крайне неприлично и безнравственно. Я так понимаю, что она осуждает беженцев за то, что они жалуются на судьбу, ждут милостей от государства и не борются с трудностями всеми средствами.
- Как же, - говорю, - а вот если бы тебе пришлось так: зимой, с чемоданчиком, с маленьким ребенком на руках - неизвестно куда?
- А мне и пришлось в сорок втором, - говорит бабушка. - С чемоданчиком, неизвестно куда и с двумя детьми. Матери твоей пять было, Людмиле - три. Москву тогда ночами бомбили. Раз завалило взрывом выход из бомбоубежища, где мы сидели. Выломали потом слуховое окно, вытащили нас кое-как, а двор весь в дыму, самолеты летают. Мы на кладбище пошли дальше прятаться. Вернулись после отбоя - наш барак стоит, а на соседский дерево упало и снесло стену. В тот же день я детей подхватила - и к родственникам в деревню.
Приехали, поселились у брата. Он тогда лесозаготовками заведовал. Я стала к нему проситься, чтоб рабочую карточку получать. "Ты что, - говорит, - какие тебе лесозаготовки, вон тебя из стороны в сторону мотает". Устроилась я пока судомойкой. Нам тогда разрешалось со стенок котлов пригоревшую кашу отскребать, и я брала с собой то Люсю, то Тамару - подкармливала. А то ведь совсем голодно было. У брата шесть человек да нас трое. У нас карточки эвакуированных, по триста грамм хлеба, у них сколько-то картошки и корова, да она молока даст, может, пол-литра в день - что это на девятерых?
Ну, у нас в деревне еще ничего, а в городе совсем голодовали. Я иногда навещала семью отцовского брата, дяди Василия. Соберем им гостинцев чуток, а у них детей десять человек. Помню, пришла как-то, принесла каравай хлеба и немного молока, а дядя уже болел от голода, с постели не вставал. Подняли его, к столу посадили, он обрадовался: "Неделю бы так поесть - я бы и выздоровел". Но откуда еды было взять? Так и умер он скоро. И все равно они всех детей вырастили и всем десятерым - это ж надо! - смогли высшее образование дать.
Светлое социалистическое прошлое
- МЫ ВСЕГДА скромно-скромно жили. Я первые семь лет в Москве углы снимала, а как с Михалычем поженились, выделили нам комнату - как половина этой кухни. (Кухня у бабушки восемь метров.) Детская кровать стояла, а мы спали на сундуке и стул под ноги подставляли - сундук короткий был. Денег тоже не хватало. Если у тебя четвертый разряд, больше восьмидесяти рублей не заработаешь, а если заработаешь - тут же расценки понижали.
Потом нам комнату дали двенадцать метров, а у нас тогда уж две дочери были, их надо накормить, одеть, а одно время и за школу платили. Был у нас один выходной, так я нанималась убраться, или постирать, или шитье домой брала. Соседка говорит: "Клава, когда ты спишь-то? У тебя в час ночи машинка стучит, а к семи уже на работу".
А что делать? У нас маленький стол еле помещался. Тамара с Люсей сядут уроки делать - им и вдвоем тесно, вот и приходилось машинку ставить, когда они уже спать улягутся. А уж после этого нам дали комнату побольше, целых восемнадцать метров. Правда, у нас тогда еще и третья дочь родилась, Инна, опять тесно стало. Я во двор выходила и стирать, и штопать, и капусту квасить. Так вся жизнь на улице и была.
Эту квартиру, двухкомнатную, кооперативную, мы купили в 72-м году. Да только дед недолго радовался. Было ему уже за шестьдесят. Как-то отработал он две смены, шофером на заводе был, поднялся на десятый этаж (лифт у нас долго не пускали), и ему плохо с сердцем стало. Пока "скорую" вызвали, пока они ехать не хотели, пока поднялись к нам, ругаясь: "Такой-сякой, не мог до утра подождать!", - он и умер.
Я за жизнь почти никогда не отдыхала, один только раз, перед пенсией, в дом отдыха съездила. "Ну, - думаю, - это ладно. Главное - детям образование дать, чтобы не жили, как я, тяжелой жизнью неграмотного человека". Так что я не уважаю тех, кто сейчас на жизнь жалуется. Работали бы, как мы тогда, и жили бы куда как лучше.
Дачники
- УЧАСТОК мы получили от завода после войны. Мы в это время только-только стали жить чуть лучше, есть досыта и отсыпаться после смены. И сразу захотелось создавать что-то своими руками, цветы выращивать, деревья, да просто землю почувствовать - я после деревни всегда по земле тосковала. Участки сначала и брать никто не хотел: понимали, сколько нужно вложить в них труда, денег, времени. Поэтому вместо положенных восьми соток давали по двенадцать. Кое-как выровняли землю. Домики разрешалось ставить маленькие - 12 метров комната, 8 метров терраса - и еще небольшие сарайчики. А у нас семья пять человек - тесно. Сколько яблонь, вишен, кустов всяких - тоже строго определили. Постепенно огород поднимали. Тогда один выходной в неделю был, так мы с дедом каждый день после работы ездили, и Тамара с Люсей, 14 и 16 лет им тогда было, тоже потихоньку целину копали. Было, конечно, трудно. У нас на заводе, говорят, хорошая столовая была, так я там ни разу не поела. С одной стороны, деньги экономила. Во-вторых, каждый день, только работа кончится, я сумку подхвачу и на дачу. Там тоже некогда - ну, съешь бутерброд, и копать надо. Очень я завидовала тем, кто в столовую мог ходить.
И стало у нас кое-что расти. Правда, земля была неплодородная, о том, чтобы излишки продавать, мы не думали. И все равно большая радость была - свой урожай.
А еще, считай, три поколения детей на этой даче выросли.
О книге
Я ПРЕДЛАГАЮ бабушке:
- Давай напишем книгу о твоей жизни.
- Ты что! - смеется бабушка. - Я и писать-то не умею. Я окончила два класса церковно-приходской школы, почитай, больше восьмидесяти лет назад и с десяти лет то в няньках служила, то в колхозе работала, а потом в Москве на заводе на разных подсобных работах. Я когда из Москвы первый раз села письмо в деревню писать, обнаружила, что буквы забыла. А ты говоришь - книга.
Ну, насчет своей необразованности бабушка преувеличивает. Она и серьезные книги читает, и пишет вполне грамотно. Просто она не понимает, зачем про ее жизнь книгу писать. Она только работала, растила детей, дала им всем хорошее образование, возделывала дачный участок. Что в этом интересного?
Ложная девственница