Высылаю вам заметку из нашей местной газеты "Калина красная". Здесь судьба девочки, страшная и неприукрашенная правда войны. Такою же была и моя жизнь в те годы. Такою же - у моих сверстников. И вот за все страдания и трудности у нас отняли последние льготы. Эх, почитал бы эту статью наш президент!
От Г. А. Караваевой, Глазов, Удмуртия
А мне 13 лет...
КОГДА началась война, мне было одиннадцать. Когда пришла похоронка на отца - тринадцать.
Мама после этой похоронки повредилась рассудком. Может, инсульт с ней случился от страшного удара, кто тогда разбирал. Но работать больше не могла. А нас, детей, - трое: я, тринадцатилетняя, братику восемь, сестре шестнадцать.
Вот представьте: три ребенка в лесном поселке, ничего толком не умеющих. А тут приехали вербовщики из Ижевска. Стали набирать парней и девушек в ремесленное училище. Тринадцатилетних не брали, мы соврали, что мне шестнадцать.
Вот так и попала я в ФЗО номер 10, а оттуда - сразу на 524-й завод.
Жили мы в Соцгороде. Название светлое, а на деле - грязная окраина, дощатые бараки. Комнаты на полсотни человек, двухэтажные нары, тряпье вместо постелей. Вшивость страшная - мыла не было, мыться негде.
И вечный холод. Круглосуточно кипел чан с водой, за ним следили дневальные. Придем со смены и кипяток пьем, чтобы согреться, уснуть. Просто голый кипяток.
Хлеба давали 600 граммов в день. Ячневой крупы - килограмм на десять дней. От голода ноги опухали так, что и в валенки не засунешь.
Валенки, кстати, истрепались мгновенно - до завода пять километров, обратно столько же да там полсуток на ногах. Мы приноровились шить чуни из каких-нибудь совсем уже бросовых пальтишек, какие на помойку выкидывают. Выкроим, сошьем, бересты надерем, к подошве приладим. В таких первобытных чунях и ковали Победу.
Фронт? Там сытно!
ПО МАЛОСТИ лет я не вникала, что мы там, на заводе, выпускали. В памяти почему-то отложилось - пулемет "максим", хотя какой в 43-м году мог быть "максим"? Сверлила я все время одну и ту же деталь - "на дуло".
Дети на военных заводах - об этом сейчас много пишут. Фотографии дают для иллюстрации: маленький мальчик у огромного станка. Обязательно упоминается, что под ногами у мальчика ящик.
Ящики были, а вот о фотографиях мы даже не помышляли. Ни единой фотографии за всю войну. Корреспонденты на завод не приезжали, а мы сами чем бы стали фотографировать? И кто бы нам позволил?
Подростки и женщины, надо сказать, лучше мужчин выдерживали двенадцатичасовые смены. Ну уж если только задремлют и их затянет в станок, покалечит. Иной раз до смерти калечились.
А вот взрослые мужчины падали и умирали на месте. Поработай-ка каждый день до полусмерти, без выходных - выходной полагался раз в месяц. Да на голодный желудок. Да пять километров туда-обратно. Да кипяток на ужин. Вот организм и не выдерживал.
В глазах всю жизнь стоит страшная картина: гудок, пересменка, по цеху едет телега, подбирает мертвых.
А уж заработок! Одно название. Ту же буханку на рынке купить.
Девочки постарше летом нашли где-то поле с турнепсом. Мы, маленькие, повадились за ними бегать. Они нас гонят, хлещут крапивой. Но по кусочку турнепса все-таки дадут. Девочек, в свою очередь, гонял сторож, стрелял в них из берданки солью.
Как о земле обетованной, мы мечтали о фронте. Там сытно! Там тепло! Ходили в военкомат, надоедали, просились санитарками. От нас отмахивались, словно от мух. Идите прочь, мелочь такая. Подрастите сперва.
Победа!
СМЕНА ночная была, с восьми вечера до восьми утра. Вдруг свет погас, станки остановились. И крик:
- Победа!
Что тут началось... Обмороки, вопли, песни. Танцевать не танцевали - не могли от слабости.
Распахнули окна, впервые за всю войну. Из окон, с улицы, - звуки оркестра. А нам объявляют:
- Товарищи, сейчас откроют дверь. За проходной стоит трамвай. Садитесь, вас повезут бесплатно. Приказом по заводу объявляются три дня выходных.
Как в сказке.
В честь Победы выдали нам по куску ситца на платье и по 300 граммов карамелек-"подушечек". Я до этого никогда конфет не пробовала.
После войны все стало меняться. Работали уже не по двенадцать часов, а по восемь. Выходные не раз в месяц, а раз в десять дней. Хлеба добавили по 150 граммов. Потом и нары убрали, поставили кровати из железных прутьев. Одеяла нам привезли. И чулки - почему-то белые. Мы их красили суриком.
Скажите, было у меня детство? Была юность? Не заслужила я льгот? Мне семнадцати не исполнилось, когда я получила медаль "За доблестный труд".
В 48-м приехала в Глазов. Сначала на торфе работала, тогда еще торфом топили. Потом взяли на уран.
С Доски почета не сходила. Я и ударник, я и рационализатор. И вот "спасибо" от государства - скидки на квартплату отобрали. Живи на пенсию. Живу. От радио отказалась - 22 рубля выгадала, глазные капли на них покупаю. Самые дешевые мне выписали, тауфон. На дорогое лекарство я, видите ли, не заработала.
А мне не только глаза, мне и суставы, и сосуды, и желудок, и печень - все лечить надо. Все, что в малые годы, в несостоявшемся детстве испорчено напрочь. Кто поможет?
Смотрите также:
Вина бабы Кати