САМЫЙ страшный порок - это зависть. Еще Лев Толстой писал, что зависть испепеляет человека. Всех, кто плохо относился к Бондарчуку, снедает именно этот порок, нутро у них завистливое. В нашем мире, я имею в виду мир людей искусства (о других "мирах" не знаю, а потому трогать их не буду), среди нашего брата, что греха таить, завистники есть, и немало. Я и на себе не раз испытывал их, мягко говоря, недобрый взгляд. Но, наверное, если сравнивать с Бондарчуком, на мою долю этой черной зависти выпало куда меньше.
С моей точки зрения, Сергей Федорович был человек ни на кого не похожий. Многие сегодня играют в личность, а уж если на них телекамеры наставлены, такие словеса разведут, из кожи лезут, чтоб выставить себя неординарной личностью. А Бондарчуку выставлять себя было не надо, стоило взглянуть на него, перемолвиться словом - и становилось ясно: перед тобой поразительная, неординарная ЛИЧНОСТЬ.
Сейчас ведь какое положение дел в нашей артистической среде? Молодой человек одну роль в каком-нибудь сериале сыграет - о нем сразу и говорят, и пишут: "уникальный", "покоритель сердец"; девочка одну песенку споет - тут же восклицают: "звезда"; или еще придумали словечко "супер". Так что даже не знаю, как сегодня среди сплошных "суперзвезд" величать Сергей Федоровича? Слава богу, пока еще не оприходовали одно точное, объемное слово, так что, без опаски поставить Бондарчука на одну доску с нынешними любимцами публики, скажу о нем: просто гений. Гениальный артист, гениальный режиссер и совершенно потрясающий человек. Это утверждает артист Пуговкин, который, между прочим, у Бондарчука никогда и не снимался...
КОГДА он уже приступил к "Войне и миру", иду я как-то по "Мосфильму", останавливаюсь у самого большого павильона, что такое? - за дверью ни стука, ни крика. Странно, говорю, тихо-то как, неужели самый лучший павильон простаивает? А мне в ответ: "Тсс! Там Бондарчук с актерами репетирует". Ну, я не выдержал: заглянул. Увидел он меня, подошел:
- Мишель (он меня всегда называл Мишель)! Ты думаешь, я про тебя забыл? Ни в коем случае. Но скажу тебе откровенно: большой, хорошей роли в "Войне и мире" я для тебя не вижу. Ты уж не обижайся. А позвать тебя на роль солдата, занять в Бородинском сражении не могу: очень ты стал популярным, своим появлением на экране можешь все акценты сместить, а заодно и меня сместишь, да и Толстого.
Искренне это было сказано, душевно, с добрым юмором. А я про себя подумал: "Не ты первый, Сергей Федорович, говоришь о моей комедийной известности и просишь не обижаться, что не зовешь в свой фильм, я к таким режиссерским маневрам привык"...
В 1952 ГОДУ в Одессе Ромм снимал свою знаменитую дилогию "Адмирал Ушаков" и "Корабли штурмуют бастионы". Я играл матроса Пирожкова, а Сергей Федорович - беглого дворового мужика Тихона Прокофьева по кличке Рваное Ухо; роль небольшая, но сыграл он так, что персонаж этот среди множества других персонажей фильма оказался очень ярким, запоминающимся. А кроме того, на этих съемках с ним же чудо произошло! Вот сейчас сплошь и рядом кричат: "Сталин параноик!" Хорош "параноик", который лично смотрел все фильмы, снятые на всех киностудиях СССР! Увидел он Бондарчука в роли Шевченко (не Шота Руставели, а Тараса Шевченко) - и на следующий день выходит указ о присвоении Бондарчуку звания народного артиста Советского Союза. Вот так, без проволочек, решил генералиссимус талантливую актерскую судьбу! Вообще, на этой роммовской картине Сергей Федорович держался немножко особняком, говоря по-современному, не тусовался. Я считаю, такое поведение для артиста - это правильно, а для такого большого артиста, как он, - тем более. И вот в Одессу приходит весть, что Бондарчук из заслуженного артиста в один прыжок перемахнул в народные СССР! В то время событие небывалое. Это потом, в 70-80-е годы, можно было какому-нибудь влиятельному чиновнику подарочек сделать, похлопотать о присвоении этого самого высокого звания, а при Усатом за такие каверзы на Магадан бы услали; потому и радость была великая для всех. Остановили съемку, вся группа во главе с Михаилом Ильичом кричала "ура!". Вечером Сергей Федорович устроил банкет. Пригласил всех. Праздновали мы не в ресторане, а в доме у доброй знакомой Михаила Ильича, народной артистки Украины Буговой. Стол был превосходный, даже мороженое в металлических вазочках подавали, что по тем временам было большой редкостью. На самых почетных местах сидели, конечно, Ромм и наши великие артисты Борис Ливанов, Иван Переверзев, Владимир Дружников. Никогда не забуду тост, который произнес Эраст Павлович Гарин. У тех наших старых уникальных артистов был свой жаргон, они разговаривали на особом, понятном только им языке. И Гарин сказал так: "Серега! Я тебя от души поздравляю с этим великим, волшебным (чисто гаринский эпитет - кому ж, как не ему, бесподобному Королю из "Золушки", говорить нараспев "волшебный")... волшебным званием. Я-то народного не получу никогда - меня начальство не любит. Но главное в нашем деле, Серега, кишками шевелить!". Кажется, фраза грубоватая, но ведь какая образная! На жаргоне таких непревзойденных мастеров, как Эраст Гарин, "кишками шевелить" означало отдавать роли душу, весь темперамент, все мастерство. По-моему, это великие слова...
...НЕСКОЛЬКО раз мы в одно и то же время отдыхали в Железноводске в санатории "Дубовая роща". Много мы с ним там гуляли вдвоем. Парк там был замечательный, с ухоженными тихими прудами. Слушать умел Сергей Федорович потрясающе. Поглядывает на меня своими огромными, красивыми, умными глазищами - и молчит. Вообще при общении с ним всегда создавалось впечатление, что в мыслях он далеко-далеко, что он постоянно решает какие-то свои творческие вопросы. По натуре он был человек неразговорчивый, а я, наоборот, что называется, текстовик: всякие занятные истории, забавные случаи сыпались из меня, как из рога изобилия, почти без передышки. Он порой до слез смеялся, а потом опять задумывался, уходил в себя. Ну, решил я однажды, заметив его сосредоточенность, он, наверное, не слушает меня, и замолк. Вдруг слышу:
- Мишель! Не понимаю, почему такая долгая пауза?
- Сережа, ты же не слушаешь меня.
- Как?! Могу повторить слово в слово все, что ты только что рассказал.
А у меня в то время был такой период, что я спиртного вообще в рот не брал. Он же изо дня в день все об одном:
- Мишель, я знаю, ты "в завязке", но тут такое дело: у меня в номере стоит бутылка виски - лучшего в мире. Может, отведаешь стопочку?
Кажется, это был 1960 год. Он вернулся из Италии, где снимался у Роберто Росселлини (!) в фильме "В Риме была ночь", и вот прихватил с собой с "растленного" Запада виски, как он сказал - друзей удивлять. Я же тогда эту виски не то что попробовать, отродясь не видывал. А тут такое искушение. Денька три я держался, но все-таки не стерпел, любопытно же, что за диковинка такая - виски. Плеснул он мне четверть стакана, я выпил.
- Ну как? - спросил очень заинтересованно.
Я вздохнул:
- Сережа, а наша самогонка лучше.
Что с ним было! Захохотал, обнял меня:
- Ну ты даешь, Мишель! А может, и вправду самогоночка лучше?
Но это - юмор, мы же не пьянчуги, а дегустаторы, как говорится, для поднятия тонуса. Помню, заглянул к нему на озвучивание "Войны и мира" - на столе коньяк. Он чуть-чуть выпивал, точнее, пригубливал, поддерживал так в себе жизненные силы, чтоб не уставать, ведь работа с актерами в тон-ателье у микрофона требует от режиссера и напряжения, и вдохновения не меньших, чем на съемочной площадке.
Я ОТЛИЧНО помню каждого, кто в первые годы перестройки порочил доброе имя Бондарчука. Ну как же - свобода. Кинематографисты второго и третьего эшелона, середняки и корыстолюбцы, будто с цепи сорвались: Бондарчук разъезжает по всем частям света, а мы в "этой стране" безвыездно! Страсть как хотелось им за границу, вот и драли глотки, оскорбляли его без зазрения совести, лишь бы заполучить место в вагоне на Европу. А что они могли предъявить Европе или той же Америке, кроме своих путаных киновыкрутасов и наглой самоуверенности?! Тот улюлюкающий Пятый съезд кинематографистов войдет в историю как съезд травли Бондарчука. И только один человек - молодой, красивый, смелый - встал пред этой оголтелой, выпускающей ядовитые стрелы оравой, как перед амбразурой, - Никита Сергеевич Михалков. "Ребята, - взывал он к их благоразумию, - вы сначала снимите фильм уровня "Судьбы человека" или "Войны и мира"!" Какое там! Грязная волна и на него покатила. А мы сидели рядом с Кирюшей Столяровым и тихо плакали от ужаса происходящего и от собственного бессилия...
Не мог я тогда в Москве, задыхался, еще печальные личные обстоятельства угнетали, и я переехал на жительство в Ялту. Там-то на меня и обрушилось горькое известие: не стало Сережи Бондарчука. Ирочка, жена моя, мой ангел-хранитель, неделю рыдала, а я... нет, я не ревел. Я с горечью думал о том, что многие сегодня гуляют: освободил он им дорогу, и теперь "жадною толпой" на эту дорогу хлынет серость. Так и случилось. В нынешних скудоумных, без искры божьей сериалах пышным цветом расцвела посредственность. Но я - оптимист, я знаю, как богата наша матушка-природа, и она родит, родит нового гения... А в те тяжкие дни, когда металась от боли душа, я вспомнил каждую нашу встречу с Сережей, каждое его рукопожатие, каждую нашу беседу и не мог смириться с мыслью, что так, как с ним, мне больше ни с кем потолковать не придется...
...В 2000 ГОДУ я участвовал в торжественном концерте, посвященном 55-летию Великой Победы. На сцене Кремлевского дворца спел я тогда трагическую вещь Матвея Блантера и Михаила Исаковского "Враги сожгли родную хату". Впервые в жизни пел в сопровождении оркестра, президентского оркестра. Коленки дрожали, как в 43-м, на экзамене перед моими театральными кумирами. После концерта Патриарх Алексий мне сказал: "Вы согрели наши души". Поблагодарил я Его Святейшество, улыбнулся ему вслед и подумал: конечно, приятно, что Патриарху понравилось, но как бы мне хотелось услышать оценку Сережи Бондарчука! Ведь когда я напевал простые и святые строки: "Он пил - солдат, слуга народа - и с болью в сердце говорил: "Я шел к тебе четыре года, я три державы покорил..." - я вспоминал его, потому что это написано и о нем, Бондарчуке Сергее Федоровиче. Солдате Великой Отечественной. Слуге народа в самом высоком значении этих слов. Только покорил он не три державы. Верю, что своим искусством он покорил весь просвещенный мир.
"Человек с бульвара капуцинов"