В 1671 году овдовевший царь Алексей Михайлович женился вторым браком на дворянке Наталье Кирилловне Нарышкиной. От этого брачного союза в мае 1672 года на свет появился царевич Петр, которому суждено было стать императором Всероссийским, принять от Сената титулы Великого и Отца Отечества. В этом году отмечается 335 лет со дня его рождения.
Свадьбе государя всея Руси и дворянской дочери из незнатного рода предшествовали любопытные события, достойные пера мастера исторических романов...
Тринадцатый младенец оказался роковым...
У ЦАРЯ Алексея Михайловича было 16 детей. 13 из них за 21 год супружества произвела на свет первая жена его, царица Мария Ильинична Милославская. 26 февраля 1669 года она родила дочь Евдокию. Роды были очень тяжелые, и младенец скончался на третий день. А 3 марта 1669 года преставилась и Мария Ильинична.
Скорбь надолго воцарилась в царском тереме. Ко всем несчастьям добавилась смерть 4-летнего царевича Симеона, случившаяся в мае. Вскоре после этого умер и царевич Алексей, родившийся в 1654 году и объявленный наследником престола вместо старшего брата Дмитрия, скончавшегося до его рождения. Остался государь с двумя сыновьями, Федором и Иваном, и 6 дочерьми (Евдокией, Марфой, Софьей, Екатериной, Марией и Феодосией). Но если дочери Алексея Михайловича и Марии Милославской отличались крепким здоровьем и бьющей через край энергией, то сыновья все как один выходили хворые и отнюдь не семи пядей во лбу... Словно какой-то рок висел над мужской половиной их семейства. Смерть любимых чад набожный государь, в чей титул входил эпитет "Тишайший", воспринимал как испытание, посланное Создателем, и год от года все усерднее предавался богомолью, разъезжая по монастырям, ближним и дальним святым местам.
Впрочем, потерявшему жену Алексею Михайловичу исполнилось лишь 40 лет, и он вовсе не собирался оставаться вдовцом до смерти, тем более что интересы государства настоятельно требовали от него увеличения мужского потомства. Поэтому осенью того же года было объявлено о намерении государя жениться вновь.
Смотрины
ПОСКОЛЬКУ русских князей, равных московскому властелину, уже давно не имелось, а иноземных принцесс согласно представлениям того времени православному царю брать в жены и вовсе не пристало, выход по традиции (уходящей ко временам Ивана III) искали в том, чтобы выбору царской невесты придавать по возможности всенародный характер. Причем государь и его ближайшее окружение на первое место сознательно ставили вовсе не знатность происхождения соискательниц, а их чисто человеческие, женские качества - здоровье, дородность и миловидность, необходимые для выполнения царицей своей главной роли: родить государю достойного наследника.
Начиная с конца ноября 1669 года Алексей Михайлович в своем дворце 2-3 раза в месяц поочередно лицезрел дворянских дочерей, которых ему представляли... Примерно треть кандидаток, прошедших, говоря на современном жаргоне, первый тур брачного "кастинга", была отобрана и поселена на Верху - "Верхом" называли женскую половину царского дворца. Здесь им предстояло ждать окончательного решения своей судьбы. Попала туда и девятнадцатилетняя Наталья Кирилловна Нарышкина...
Дворянский род Нарышкиных не мог похвастаться ни особыми заслугами, ни чинами, ни богатством. Ее отец Кирилл Полуектович служил в Смоленске стрелецким головой и был беден, недаром о будущей царице говаривали, что девкой она бегала по городу в лаптях.
Большинство современных историков полагают, что решающее значение в возвышении Нарышкиных сыграла протекция, оказанная боярином Артамоном Матвеевым. Он и помог Кириллу Полуектовичу получить место царского стольника и взял к себе в дом его дочь. Супруга боярина Евдокия Григорьевна (до замужества Гамильтон, шотландка по происхождению) начала обучать ее приятным манерам и искусству обольщения.
Царь же Алексей Михайлович, приблизив к себе Матвеева, любил бывать у него в доме, где были заведены совсем иные порядки, нежели в прочих боярских усадьбах. Там весь досуг обычно сводился к обжорству и пьянству под перезвон гуслей или пиликанье скоморошьих дудок. А к Матвееву гости приезжали общаться. Здесь велись светские беседы, звучали орган, "скрипицы" и другие музыкальные инструменты, привезенные с Запада.
В сущности, хоромы боярина Артамона Матвеева оказались в Москве 60-х годов XVII столетия тем же оазисом европейской культуры посреди сплошной азиатчины, каким спустя три десятилетия станет дом "французского дебошана" Франца Лефорта в Немецкой слободе для юного царя Петра.
Хороша девица, да приданого нет...
В ОДИН из наездов к Матвееву овдовевший государь и углядел юную красавицу Нарышкину. Если вспомнить, что после женитьбы царя на Наталье Кирилловне Артамон Сергеевич фактически стал вторым лицом в государстве, резонно предположить, что боярин сам и позаботился о том, чтобы его воспитанница приглянулась государю...
Хорошо узнавший нравы царского двора австрийский дипломат Я. Рентенфельс утверждает, что Алексей Михайлович сначала даже неоднократно ходил "потаенным ходом" в дом Матвеева. Из какого-то укрытия он скрытно наблюдал за собранными у Артамона Сергеевича девушками, которые занимались своими обычными делами, не подозревая, что за ними подсматривает сам царь...
В Наталье Кирилловне, по мнению Рентенфельса, самодержцу понравилась не только ее внешность, но и рассудительность, умение поддерживать беседу. "Будучи проницательного ума, - пишет цесарский посланец, - царь без проволочек с первого же раза избрал ее себе в сожительницы".
После тайных наблюдений последовал открытый визит государя в дом Матвеева. Очевидно, боярин знал о выборе, сделанном царем (а если не знал, то упорно добивался, чтобы он вышел именно таким), потому что отправил из девичьей обнести гостей чаркой водки именно Наталью Кирилловну. Алексей Михайлович вступил с ней в беседу; девушка отвечала, не особенно смущаясь. Прощаясь с Матвеевым, царь поинтересовался: не ищут ли родители этой девицы достойного мужа для нее? Артамон Сергеевич дал утвердительный ответ, сопроводив его горестным вздохом: девица, мол, хороша, да вот приданое у нее никудышное... Государь заверил своего любимца, что "есть еще люди, которые красоту и достоинство девушки ставят много выше размеров приданого", и намекнул, что, дескать, поможет в поисках хорошего жениха.
Спустя какое-то время Матвеев между делом пожаловался царю, что вот, мол, ходят в его дом толпы знатных молодцов, любуются почем зря красотой его воспитанницы, а о женитьбе при сем и не помышляют. Так ли было в самом деле или ловкий придворный продолжал свою лукавую игру, но только Алексей Михайлович, заглотивший брошенную наживку, стал горячо уверять боярина: "Я оказался удачливее тебя и нашел жениха, который придется ей по вкусу. Это почтенный человек и мой добрый знакомый... Он полюбил твою подопечную и хотел бы жениться на ней и составить ее счастье..."
Но Матвеев, продолжая делать вид, что намерения государя ему неведомы, все печаловался о судьбе бесприданницы, а потом стал вслух рассуждать о том, что воспитанница непременно захочет узнать имя посватавшегося вельможи, а он ничего ей толком не сможет и сказать...
"Что ж, скажи ей, что это я сам", - согласился открыться венценосец. На этом предыстория царской женитьбы должна бы заканчиваться. Раз невеста выбрана - остается, вроде бы, лишь пирком да за свадебку. Но не тут-то было...
Странная перемена
ДЕЛО в том, что у Натальи Кирилловны в борьбе за царственного жениха изначально была сильная соперница - Авдотья Беляева, девица необычайной красы. Ее привезли из Суздальского Вознесенского монастыря, где она воспитывалась.
Ее родной дядя, боярин Шихарев, был уверен, что это его племянница в конкурсе красавиц станет первой. И действительно, 18 апреля 1670 года, когда на Верху проводился повторный смотр соискательниц на место царицы, произошли странные события: свой платок, символизировавший царский выбор, Алексей Михайлович чуть было не вручил Авдотье Беляевой, долго и благосклонно с ней беседовал, а Наталью Нарышкину (непонятно почему) вдруг согнали с Верха. Это означало только одно: государево нерасположение...
Шихарев торжествовал, тем более что 22 апреля в царском дворце обнаружили два подметных письма. В "воровских грамотках" говорились "непригожие слова" о государе, причем складывалось впечатление, будто сочинила эти пасквили... Наталья Нарышкина, якобы обуреваемая досадой на Алексея Михайловича.
По царскому повелению немедленно был начат розыск. Но пошел он по неожиданному руслу. Уже на другой день сыскари Приказа тайных дел перевернули вверх дном дом Шихарева и обнаружили у него какие-то травы. В те времена любые ботанические забавы непременно связывались с ворожбой, а значит, речь шла о злоумышлении против государя. Шихарев отвергал обвинения в колдовстве, и тогда его подвергли пыткам. Обвиняемого жгли огнем и секли кнутом, но боярин упорно отрицал попытки приворожить царя к Авдотье Беляевой.
Тогда стали сличать написание букв и слов в подметных "грамотках" с почерком буквально всех имевших доступ в царский дворец лиц, разумевших грамоту. Авторство боярина Шихарева доказать не удалось. Но в ходе дознания допытались, что слуга боярина Матвеева по имени Кирилл в пьяном виде рассуждал, что есть-де у Артамона Сергеевича дальняя родственница, которую "возят в Верх для сочетания брака за великого государя", но той девице замужем за царем Алексеем Михайловичем никогда не бывать...
Кирилла разыскали и тоже поволокли на дыбу. Получивший 30 ударов кнутом и поджаренный на огне, слуга сознался, что сам-де, никем не подученный, накропал "воровские грамотки" и подбросил их, рассчитывая, что в случае опалы боярина Матвеева ему удастся стать вольным человеком.
Была проведена экспертиза почерков Кирилла и некоего Иосифа (монастырского служки, заподозренного в соучастии). Дьяки Тайного приказа долго трудились в поте лица и... опровергли идентичность почерков авторов подметных писем и подвергнутых пыткам людей!
Темная история с подметными письмами только распалила стареющего Алексея Михайловича. 22 января 1671 года Наталью Кирилловну спозаранок разбудили и повезли сразу под венец, облачив в увешанное драгоценными каменьями платье, тяжелое до изнеможения. Царский духовник обвенчал молодых в Успенском соборе Кремля.
А 30 мая 1672 года у Натальи Кирилловны родился сын, которого назвали Петром.
"Я тебя не брошу до смерти"